10. Прялка
Выйдя на улицу, миссис Туше взглянула на небо в надежде узреть там направляющий знак. Но вместо знамения она увидела фасад Кордвейнер-Холла. Высоко на стене, на каменном выступе, виднелся герб гильдии кожевенных дел мастеров. Он изображал девушку-крестьянку, работавшую за прялкой. Такое было впечатление, будто гильдия обувщиков стеснялась признать, что в этом доме особы женского пола обучались у них обувному ремеслу, проживали и получали жалованье! Миссис Туше вспомнила, что в одной сказке рассказывалось о девушке, которая для короля пряла золотые нити из соломы. Румпельштильцхен[60]! И там еще был злобный карлик, который разорвал себя пополам. Стоило назвать верное имя дьявола, как он оказывался побежденным. Но так было только в сказках.
11. Что мы можем знать о других?
Ее одолевали тревожные мысли. Они возникали в провале, где должно было быть слово. И из этого самого провала ей навстречу выпрыгивало слово «свобода». Мысль о том, что она могла жить где хотела, по своему выбору! В своих комнатах, за которые она платила бы из своего кармана. От этой мысли кружилась голова. Она остановилась и взглянула на свои туфли. Они были старыми и нуждались в новых подметках. Почему легче думать о туфлях, чем о свободе? Почему ее так смущало именно то, о чем она молилась?
Она устремила взгляд на улицы перед собой. На людей, что ходили по ним, – людей было так много, и все были такими разными. Она всегда замечала в этом районе города множество китайских и индийских моряков, они и сейчас все были здесь, но появились и новые лавки с вывесками, написанными древними иудейскими письменами, и небольшая толпа турок – во всяком случае, мужчин в фесках – заглядывала в витрину ювелирной лавки. Одной из диковинок этого нового деловитого Лондона – если сравнивать его с городом, известным ей и Уильяму, – была масса иностранцев, заполонивших его улицы и площади; возможно, это объяснялось тем, что она сейчас шла вблизи реки. Она заметила в толпе чернокожих служанок, чернокожих кухарок и домоправительниц, чернокожего мужчину с глубокими зигзагообразными шрамами на обеих щеках, поившего лошадь у дверей паба, и еще двое таких же черных сидели на земле, с виду оголодавшие и без гроша в кармане, у моста Ватерлоо, а в дверях меховой лавки маячил работник с коричневым лицом. Она была в достаточном возрасте, чтобы еще помнить то время, когда у владельцев богатых домов было модно иметь ливрейными привратниками карибских юношей, разодетых, точно аравийские принцы. Но слуги, которых она заметила сейчас, были одеты очень просто, в одежду, соответствующую их занятиям. И не только слуги. Это были разнорабочие, а среди них выделялся надменного вида африканец с саквояжем, который садился в кеб. Миссис Туше нравилось изучать собственные мысли по мере их появления, и теперь, когда она сознательно выбрала неудобный путь, чтобы не упустить из виду двух занятных женщин – одну белую, другую черную, разодетых, словно театральные актрисы, и шагавших в ногу, держа друг друга под руку, она мысленно поинтересовалась у себя, чем именно ее так привлекало все иноземное и незнакомое. Она знала, что частенько это вызывало у нее скуку. Ей глубоко наскучивала окружающая жизнь: ее знакомые очертания, повторяющиеся ситуации и даже некоторые люди, которых она очень хорошо знала, действительно очень хорошо. Все семейство Эйнсворт, к примеру, теперь было для нее открытой книгой. Ничего из того, что они говорили или делали, не могло уже ее удивить. И она сравнивала эту глубокую скуку с живым чувством, возникавшим у нее, когда она оказывалась рядом с диковинными незнакомцами, вроде этих двух загадочных женщин. Почему они так быстро шагали и чему так часто смеялись? Почему они были одеты в такие одежды – яркие и в то же время дешевые и несколько неприличные? И как они познакомились, и почему они были так близки, коль скоро шли под руку? В каком мире они жили, и какой неведомый и, возможно, непостижимый настрой души его сформировал? И можно ли было проникнуть в эту тайну? Разгадать ее? Что мы можем знать о других людях? Много ли тайн чужой души может распознать наша проницательность?
12. Каков он, Богл?
После того странного мероприятия в Хоршеме она часто о нем размышляла. Сама его личность, казалось, ставила перед ней все тот же вопрос. Ибо этот человек по-настоящему ее удивил. Но это было ускользающее удивление – как мерцающая вспышка между одним состоянием и другим, словно пламя, меняющее свою конфигурацию, – и она не могла его забыть. Такое произошло сразу после того, как он закончил свое спокойное, внятное и явно прочувствованное заявление от имени «сэра Роджера». К нему снова подошел сын, чтобы помочь ему, и покуда они медленно шли по сцене – она вдруг возникла! Перемена! В жестикуляции, в движении, в выражении его лица. Она не могла найти точных слов, чтобы ее описать, но она ее увидела. Неуловимая близость между Боглом и его сыном. Последний раз она заметила нечто подобное в отношениях пары слуг леди Блессингтон много лет назад. Нечто глубоко личное, зашифрованное, не предназначенное для посторонних глаз, и все же замеченное, по крайней мере, миссис Туше, склонной польстить себе тем, что она «все видела». Это ее обескуражило. Ибо она считала, что сама имеет несколько лиц для показа в разное время разным людям – как их имеют или должны иметь все женщины в той или иной степени, но она никогда серьезно не задумывалась о том, что существует также тип мужчин (помимо очевидного случая содомитов), которые, подобно женщинам, писали истории своей жизни, так сказать, в зашифрованном виде. Которые лишь немногие могли перевести на общепонятный язык – и только если это было необходимо. Попытки разгадать такие шифры, когда бы миссис Туше с ними ни сталкивалась, составляли для нее предмет особого восторга. Впрочем, в отличие от большинства взломщиков шифров, она бывала особенно заинтригована, когда оказывалась неправой. Как в отношении этого Богла – не осознав, что даже такой человек может жить в некоем тайном или приватном мире, – или в отношении тех двух торопливо шагавших леди, которые походили отнюдь не на женщин необычного свойства, а на простых воровок! Чернокожая отвлекала намеченную жертву болтовней, яркими перьями и громким смехом, в то время как белая леди незаметно совала ему руку за спину и выуживала из кармана кошелек.
13. В гостях у леди Маргерит Гардинер Блессингтон, зима 1836 года
– Добро пожаловать, добро пожаловать! Мы так рады, что вы приехали. О вы, молодые литературные львы! Как же повезло тем Пегасам, чьи бока сжимают ваши бедра – о, к чему этот шокированный взгляд, Уильям, – им ведь и впрямь повезло! И я очень благодарна вам за это знакомство! Но раз уж я прочитала все ваши очерки, юный Боз, то могу считать нас старинными друзьями! Я сразу буду вас называть Чарльз, если не возражаете, или даже Чарли – и не надо никаких вежливых возражений, по английской традиции. Я в душе прожженная ирландка и буду такой до конца своих дней. Добро пожаловать в Гор-Хаус! О, вон и третий всадник в воротах… Ах, а вот теперь я смущена, мальчики, вам следовало меня предупредить заранее. Прошу прощения, мадам, я не поняла… О, и вы только поглядите на меня в этих чертовых индийских тапочках!
Сидевшая верхом Элиза взглянула нее сверху вниз. Тапочки были и впрямь смешные, как и сама женщина. Тем временем за спиной леди, в дверях, появился маленький чернокожий мальчик в красном шелковом тюрбане, который высоко держал блюдо с чем-то, а такая же чернокожая девочка взмахивала огромным веером из перьев, хотя стоял март и было довольно холодно.
– Уильям, ну ты и пройдоха! Глупыш, почему ты мне не сказал, что с тобой приедет леди…
А она составила Уильяму компанию только из любопытства. Уж насколько Элиза терпеть не могла ужасных людей, она также не могла и устоять перед ними. И теперь она устремила молящий взгляд на Уильяма, прося представить ее хозяйке дома, но он, как всегда, позабыл об этой необходимости. Изумленная леди Блессингтон между тем не сводила глаз с Элизы.
– Но кому я обязана…
– Я – Элиза Туше. Кузина мистера Эйнсворта. По браку.
– Ах, кузина! И родных кельтских кровей, если мне не изменяет зрение… Вы прекрасная наездница, насколько я могу видеть. Что ж, и вам добро пожаловать. Простите мое удивление и мои слова. Мне на мгновение показалось, что вы его жена, а жены, по моему мнению, всегда сковывают общение в любом салоне.
– Мой муж умер, – объявила Броня, чем вызвала у Уильяма легкий смех. Он спрыгнул с лошади.
– О, миссис Туше – женщина как раз в вашем вкусе, леди Би. Она также известна своим острым языком.
– Неужели?
– Но позвольте внести покой в вашу душу: у миссис Туше нет мужа – как она уже заметила, она, подобно вам, вдова, но значительно дольше вас, и я… Ну, я в последнее время мало вижусь с женой…
– Неужели?
– Увы, она снова вернулась в дом своего отца, мистера Эберса…
– А я пока что помолвлен, – сказал Чарльз. – Теперь мы можем войти в дом?
14. Более весомые дела
Стоявшие в дверях дети расступились. Уильям на ходу стянул конфетку с блюда, которое держал черный мальчик. Черная девочка, следовавшая за ними по пятам, без остановки овевала спину Элизы волнами прохладного воздуха.
– А что граф? – спросил Уильям.
– Он скоро к нам присоединится. Он заканчивает свой туалет.
– Это занятие, уверен, не требует спешки, – буркнул Чарльз себе под нос и заулыбался. Как это прекрасно, подумала миссис Туше, развлекать самого себя – что может быть лучше!
Из передней их провели к большой салон. Миссис Туше было трудновато решить, что ее здесь больше отталкивало: красные стены, гигантская золотая арфа или грязно-желтый бюст Бонапарта. В каждом углу стояли козетки. На одну из них опустилась леди Блессингтон. Козетка была обтянута узорчатым персиковым шелком, отчего ее лицо само казалось персиком, если такое было возможно. Ее молодых гостей тем временем пригласили занять большую оттоманку напротив, точно они были зрителями в театре или пассажирами городского омнибуса. Дети заняли места по обеим сторонам от камина и замерли там с ничего не выражавшими лицами, точно статуи.