5. Польза импровизации
Но следующая поездка в суд создала бы неудобство для Уильяма: ему надо было писать, и ему не нравилась стряпня его дочерей. Предложив им вместе поехать в суд только в пику обеим, он, естественно, и не рассчитывал на повторение этого совместного предприятия. И теперь он насторожился, заподозрив что-то неладное в доводах своей кузины, и миссис Туше, почуяв опасность, стала импровизировать. Она трогательно принялась обосновывать моральную необходимость «научить наконец Сару читать и писать». И разве этот судебный процесс не представлял для этого идеальную возможность? Ведь всегда «легче обучать тогда, когда возникает интерес», не так ли? Они могли бы воспользоваться протоколами заседаний, публиковавшимися в лондонской «Дейли ньюс», в качестве материала для чтения, и новая миссис Эйнсворт, без сомнения, научилась бы правильно составлять свои письма путем изучения этих судебных протоколов. Когда ей чего-то нужно было добиться, Броня шла напролом: в ее устах почти любая мысль становилась не только необходимой, но и неизбежной. И Уильям быстро сдался.
Элиза столь же быстро осознала, что она невольно обзавелась полезным прикрытием для собственных действий, ибо теперь она могла, не вызывая подозрений, брать с собой в зал суда сколь угодно много бумаги и чернил. И когда во время их второго посещения суда сосед-репортер сообщил ей, что сидевшая на их галерке через проход женщина с крупным носом была не кто иная, как знаменитая романистка собственной персоной – что ж, тогда она и позволила себе роскошь поверить в совпадения, в эти спущенные петли, за которыми на миг мелькал весь бесконечный гобелен, и приняла это за намек Провидения, что она на верном пути.
6. Комедия в суде
В свой третий визит они обнаружили, что аудитория процесса «Тичборн против Лашингтона» столь разрослась, что всем присутствующим пришлось переместиться из зала суда общегражданских дел в более просторный зал суда Королевской скамьи[80]. Миссис Туше огляделась по сторонам в надежде еще раз увидеть обожаемую мисс Элиот, но если та и присутствовала в зале, Элиза не заприметила ее крупный нос в толпе. На сей раз люди пришли хорошо подготовленными: многие держали в руках глиняные горшочки и бумажные фунтики с жареными каштанами – неизменные спутники театральных зрителей, и все смеялись и сопровождали аплодисментами перекрестные допросы, словом, вели себя в точности так, как если бы находились на спектакле в мюзик-холле (по-настоящему именитые посетители – кто не мог себе позволить сидеть вместе с чернью – были обеспечены личными креслами и им было предложено сесть поближе к самому судье). Все утро заслушивали показания нескольких бывших стрелков 6-го драгунского полка, поклявшихся на Библии в том, что изгиб бровей Претендента был точно такой же, как у сэра Роджера, насколько они помнили, или что форма его ушей была до странности им знакома, или что они узнали бы эти локти среди сотен других. Глупость какая! Но новая миссис Эйнсворт воспринимала все это на полном серьезе. Хотя в иные моменты поражала Элизу своей проницательностью:
– Я прошу вас, миссис Туше, заметить, что эта служанка из Тичборн-Парка описала изгиб губ в точности в тех же выражениях, что и армейский капитан! И смотрите, с каким вниманием выслушивают показания этого капитана только потому, что он в военной форме с золотыми нашивками, а со свидетелями вроде этой Этель разговаривают так, будто она грязь под башмаками Кольриджа! И может мне кто-нибудь объяснить, почему этот самый Кольридж повторяет: «Вы будете удивлены услышать» – всякий раз, когда он разевает свой вонючий рот? Меня не удивляет ничего из того, что несет этот краснобай! Он считает себя вправе разговаривать с честной работящей девушкой так, как будто она пустое место! И что в этом удивительного? Но он не станет так себя вести с мистером Лашингтоном, вот увидишь!
Элиза сверилась со своими заметками. Она ценила себя за сообразительность, но, похоже, Сара куда проворнее ухватила самую суть этих слушаний.
– Но Лашингтон ведь просто арендатор, не так ли? Он, насколько я могу судить, не имеет прямого касательства к делу, за исключением фамилии.
– Именно! В этих скачках его лошадь не участвует. Но в утренних газетах написали, что он готов съехать из Тичборн-Парка досрочно, чтобы освободить место для «истинного владельца». Вот насколько уверен в успехе наш мистер Лашингтон. И о чем это тебе говорит?
– Ну, начнем с того, что он никогда не был знаком с сэром Роджером, поэтому, боюсь, я не вижу, каким образом…
– Да ведь и я раньше не знала ни этого прохиндея, ни этих змей и вообще никого из них… – Сара обвела рукой сидевших вокруг них едоков каштанов. – Но ведь это же не лишает нас права иметь собственное мнение, правда?
После обеда полковой портной сэра Роджера, некий мистер Джеймс Гринвуд, сел на свидетельскую скамью и подтвердил, к восторгу судей, что сейчас «сэр Роджер значительно располнел. Единственное, что в нем осталось прежним, так это глаза». Как становилось все яснее миссис Туше, сколько бы вопросов ни задавали судейские, это не могло подавить или перечеркнуть ощущение зрителей, что они присутствуют на комическом представлении. Мистер Кольридж, в частности, имел несчастливую привычку задавать такого рода вопросы, что на них легко было отвечать в комическом духе:
Кольридж: Как мы слышали, вы портной. Кто ваш клерк?
Гринвуд: Тот, с кем я сплю.
Кольридж: Но кто же это, мистер Гринвуд?
Гринвуд: Кто-то, миссис Гринвуд, само собой!
Новая миссис Эйнсворт, поднеся носовой платок к глазам, громко заявила, что смешнее еще ничего не видела, даже в Лондонском павильоне[81].
7. Негативная способность
Двадцать девятого мая газеты сообщили, что Претендент будет давать показания на следующий день. Сара медленно провела указательным пальцем по этой строчке, громко ее читая. Элиза ощутила, как внутри у нее все затрепетало – она была в предвкушении. Ибо, где бы ни появлялся Претендент, за ним тенью следовал и его друг мистер Богл, поэтому она приготовила свою чернильницу, перо и чистый лист бумаги. Время заседания было выбрано идеальное. В поезде она с трудом сдерживала волнение, барабаня пальцами по оконному стеклу. Она знала головокружение любви и лихорадочный трепет ненависти и страха, но сейчас посетившее ее чувство было иным. Это было возбуждение крови, которое пока что полностью подчинялось власти рассудка. Не то ли чувствовала ее обожаемая мисс Элиот, работая над рукописью? И что испытывали Уильям и Чарльз все эти годы?
8. Вы Артур Ортон?
Прибыв в суд рано, они вошли в здание первыми, опередив толпу, и заняли места в партере, в нескольких шагах от ряда, где сидел мистер Богл с сыном, так что миссис Туше могла без помех видеть в профиль лица обоих. Рисовать она умела не лучше пятилетнего ребенка, но зато попыталась создать их словесные портреты. Клочковатая борода мистера Эндрю Богла, редкие кустики белых волос на его черепе и по-совиному настороженный взгляд. Поразительно красивая внешность его сына Генри и сощуренные пронзительные глаза. Элиза также заметила, что Генри, подобно ей, был занят, самозабвенно записывая что-то в блокноте и уже заполнив вдвое больше страниц, чем она. Между тем на сцене стоял поникший Претендент. Был теплый день. Гордо отказавшись от стула в десять утра, а потом и в одиннадцать, он теперь явно сожалел о своем выборе. По мнению Элизы, он выглядел утомленным, нездоровым. Его рот то и дело кривился, говорил он слабым голосом и как будто силился избавиться от мешавшего ему грузного тела. Элизе даже стало его жалко. Выглядел он подавленным и всячески избегал встречаться глазами со своим защитником Баллантайном, который ненавязчиво пытался помочь ему пройти этот допрос. Судьи молчали. Им было нужно получить разумное объяснение изобличавшему его тайному посещению семьи Ортон в Уоппинге. Он мог его дать? Почему, если он был истинным аристократом, он вообще мог знаться с таким простонародьем, как Ортоны – и зачем ему вообще понадобилось их навещать? Совместными усилиями адвокат и его клиент сошлись на том, что да, Претендент направлялся на встречу с матерью в Париже, заехал в Уоппинг нанести этим Ортонам «визит вежливости» – и не более. Действуя как «представитель м-ра Ортона и его австралийский друг», Претендент хотел лишь сообщить этим людям, что их сын «вполне преуспел» в Новом Свете и что он передавал им привет. И нет, сам он не является Артуром Ортоном и не понимает, почему так много людей в Уоппинге считают иначе. Элизу разобрал смех. Но поскольку эта часть показаний была встречена почтительным молчанием толпы – а она замечала в этом процессе массу смешного, что ускользало от внимания других, – то сочла за необходимость прикусить язык.
После чего Баллантайн пустился в обзор невнятных визуальных данных. Верно, что у сэра Роджера мочки ушей на фотографии не похожи на мочки ушей Претендента, но дагерротипы не имеют законной силы в суде, будучи модным новшеством и в силу их часто неопределенного происхождения, кои равным образом можно с легкостью подретушировать и видоизменить. С этим доводом миссис Туше в целом согласилась. Затем слово взял Кольридж. Миссис Туше покосилась на Боглов, чтобы проверить, какой эффект эти доводы возымели на них. Она не заметила, чтобы это нарушило спокойную невозмутимость старшего Богла, а вот рука сына, неустанно исписывавшего страницу за страницей, слегка напряглась. Претендент же наконец соизволил попросить для себя кресло. Его тучное тело утонуло в нем. К его локтю поднесли стакан воды; он сложил руки на перилах свидетельской кафедры, опустил глаза, словно утомленный бык, и тяжко вздохнул. Кольридж начал речь. Удивит ли Претендента тот факт, что, как выяснил частный детектив, по меньшей мере два члена семейства Ортон получали тайные платежи? По всей видимости, от Претендента? По всей видимости, в обмен за их молчание? И не будет ли он удивлен услыш