СБ: В тот момент у вас было какое-то описание его внешности?
Б: Только то, которое дал мне сын.
СБ: И каково ваше мнение?
Б: Ну, как только я его увидел, я понял, что это Роджер Тичборн, – я это понял с первого взгляда.
СБ: Вы видели его насколько близко? Он подошел к вам?
Б: С расстояния трех-четырех ярдов.
СБ: А он вас увидел?
Б: Он меня увидел, остановился и стал разглядывать. Я внимательно смотрел на него и улыбнулся, а он подошел ко мне и сказал: «А, старина Богл, это ты?» – и я ответил: «Да, сэр». И еще он сказал что-то насчет того, что ему нужно подняться на свой этаж. И, кажется, он добавил: «Погоди немного, увидимся!» Так я его понял, но через несколько минут вышел официант и пригласил меня подняться. Я поднялся, вошел к нему в номер и увидел там одного Роджера. И я сказал: «Прошу прощения, я пришел повидать сэра Роджера Тичборна, но вы же не он?» А он сказал: «Да нет же, Богл, это я». И я сказал: «Вы сильно располнели!» И он ответил: «Ну да, я уже не тот худой парнишка, каким уехал из имения Тичборнов».
СБ: Он еще о чем-нибудь вас спрашивал?
Б: Он спросил, давно ли я в Сиднее, а я ответил, что около двенадцати лет. И тогда он спросил, жил ли я в имении Тичборна с его отцом после того, как он уехал оттуда. И я ответил, что жил с ним примерно четыре месяца. Он спросил, почему я уехал, а я ответил, потому что мистер Госфорд, управляющий имением, сказал, что нужны перемены. И еще я сказал, что после разговора с сэром Джеймсом я уехал. А он спросил, живы ли еще братья Годвин.
СБ: Это кто такие?
Б: Это фермеры, жившие около имения Тичборна, и один из них арендовал там ферму. А он сказал, что старший Годвин был очень скупой и не позволял своим двоим сыновьям потратить лишних полкроны.
СБ: Он упоминал о ком-нибудь еще?
Б: Да. Я до этого и не знал, что у Годвина было два сына. Я думал, у него один сын. Еще он спрашивал у меня про мисс Мартин, жива ли она.
СБ: А это кто?
Б: Она была кормилицей у матери моего хозяина. Я ему сказал, что, когда я уезжал, она еще была жива. Миссис Мартин очень старая, ей было лет восемьдесят, и никто не видел, чтобы она выходила из дома. Еще он расспрашивал меня про братьев Гай, их в деревне хорошо все знали.
СБ: А кто они такие?
Б: Ну, можно сказать, они были отребьем.
(Смех в зале.)
СБ: Он упоминал о ком-нибудь еще?
Б: Да, он интересовался Этериджем, деревенским кузнецом.
СБ: Вы не вспомните, он еще о чем-то вас спрашивал?
Б: Он спросил, помню ли я, как мы с ним и Брандом, егерем, ходили охотиться на кроликов. Это бывало часто.
СБ: И как долго продолжался ваш разговор?
Б: Около часа. И он спрашивал, не помню ли я, как его дядя Эдвард иногда выходил из себя.
СБ: И что, он действительно «выходил из себя»?
Б: Иногда.
(Смех в зале.)
СБ: Еще что-нибудь?
Б: Да, я ему сказал, что слыхал о кораблекрушении и его несчастье, а он сказал, что это было ужасно и он едва не лишился жизни. Это был единственный раз, когда я в разговоре с ним упомянул про кораблекрушение.
СБ: Это вы назвали ему имена тех людей или он вам?
Б: Он мне. Я ни о ком из них не думал, кроме мистера Госфорда. И он сообщил мне, что собирается уехать в Англию на следующем почтовом судне, а я сказал, что там все обрадуются, что он вернулся.
СБ: А у вас было намерение вернуться в Англию?
Б: Тогда нет, но раньше я намеревался. После того нашего разговора я приходил к нему каждый день, но его всегда не было, и я с ним беседовал всего четыре раза.
СБ: Хорошо, ну раз вы с ним так часто встречались, у вас возникало сомнение в том, что это тот самый Роджер Тичборн, кого вы знали давно?
Б: Ни малейшего.
СБ: Вы когда-нибудь давали ему какие-либо сведения о его прежней жизни с целью побудить его заявить о своих правах?
Б: Никаких. Я бы мог много чего порассказать ему, если бы он меня спросил, но никогда не задавал мне ни единого вопроса.
СБ: Вы были убеждены, после того разговора в отеле, что это Роджер Тичборн?
B: Да, был. По правде сказать, он так был похож на одного из своих дядьев, что я не мог ошибиться. Я в жизни не знал никого, кто бы так был похож на покойного сэра Генри Тичборна.
СБ: Значит, они были похожи, так?
Б: О да! Как две горошины в одном стручке.
(Смех в зале.)
6. Всепрощение в стереоскопе, 1845 год
Нервы миссис Туше были в таком раздрае, что она поручила девочкам накрыть на стол, а сама вышла в сад подышать. В Кенсал-Лодже это было бы вполне оправданное решение: а в имении Кенсал сад был и больше, и красивее, тут стоял старый дуб, а под ним скамейка, на которую она села, достала из кармана опечалившую ее записку и перечитала:
«Дорогая миссис Туше!
Пишу второпях, чтобы поспеть к четырехчасовой почте. Возможно, вы помните, как Уильям объявил, что собирается редактировать “Нью мансли”? Он надеялся, что сможет привлечь в журнал авторов «выдающихся не только по таланту, но и по высокому статусу». Короче говоря: я взял на себя смелость, возможно, большую, чем мне позволено, пойти на несвойственный мне шаг, и написал ему несколько невоздержанный ответ в “Панч”, ибо полагаю, что нам не следует беспокоиться о “высоком статусе” в нашей республике словесности. Как бы там ни было, я написал то, что написал, отправил в журнал и потом уже больше об этом не вспоминал. Между тем три дня тому назад я получил приглашение приехать в Кенсал на ужин и радостно согласился, и я намеревался приехать, как и запланировано, но только теперь понял, что “Панч” вышел вчера. Я написал Уильяму письмо с объяснениями и извинениями. Как думаете, я буду прощен?
Ваш
Уильям Теккерей»
Было уже почти семь вечера. Среди прочих приглашенных были:
Маклиз
Чапмен
брат Чапмена
молодой адвокат, сержант Баллантайн с длинным, как у лошади, лицом
ужасная поэтесса, с кем Уильям познакомился «в театре»
девочки.
Она стала грызть ноготь большого пальца и взглянула через плечо на окна столовой. Она наблюдала, как Уильям и его три грации хохочут и дразнят друг друга вместо того, чтобы раскладывать розовые и желтые конфетки рядом со столовыми приборами гостей, как она распорядилась. Он производил впечатление их старшего брата, а не отца. Интересно, он видел четырехчасовую почту?
А через пять минут она, словно во сне, уже стояла на пороге рядом с Уильямом и приветствовала гостей, обращая внимание лишь на то, не был ли на очередном лице расплющенный, как у боксера, нос и застывшее унылое выражение. И вдруг она увидела его: багровое лицо, взгляд умоляющий, как будто она обладала способностью остановить время, или обратить его вспять, или как-то иначе на него воздействовать, чтобы лишить Теккерея необходимости встретиться взглядом с хозяином дома, стоявшим по ту сторону порога.
– Хо! Теккерей!
– Добрый вечер, Уильям!
– У нас для тебя сегодня масса приятностей! Итак, приятности по порядку: мои дочери…
– Ну, они всегда…
– Я не закончил. Мои дочери, великолепный гусь, приготовленный нашей миссис Туше, литературные конфетки прямиком из Парижа, свежий горошек из нашего сада и множество заливных блюд, доставленных уж не знаю от чьих щедрот и откуда – это ведомо только нашей миссис Туше, далее блистательный молодой юрист, который всегда говорит дело – в отличие от вашего хозяина, – сладкогласная дама-поэтесса, кою я решил взять под свое крыло, несколько старинных друзей – и чудо нашего времени: стереоскоп!
Багровые пятна исчезли с лица Теккерея, и он схватил протянутую ему руку хозяина.
– И никаких высокородных особ – это я могу вам обещать!
Лицо Теккерея вновь побагровело. Уильям расхохотался:
– Входите, входите! Ваши горячие головы делают вам честь! И никакая несправедливость вас не минует, это уж точно!
Миссис Туше, пребывая в недоумении, закрыла входную дверь.
Возможно, все дело в умении Уильяма радоваться жизни, а возможно, в обходительности миссис Туше, или в приготовленном кухаркой виноградном желе, или в сияющей красоте девочек, или в хорошем портвейне. Ужин удался. Единственная загвоздка случилась в самом конце вечера с конфетками, которые миссис Туше выбрала по причине того, что на обороте их оберток были напечатаны крылатые фразы из популярных романов. Но после того как гости верно угадали цитаты из Остен, Ричардсона, Баньяна и прочих покойных мастеров, миссис Туше развернула свою конфетку и увидела строки того, кто по-прежнему жил в свое удовольствие и был, по-видимому, слишком занят, чтобы прийти сегодня сюда на ужин.
– Будьте любезны, повторите погромче, – попросил Чапмен. – А то вы шепчете.
– О, да в этой строчке нет ничего особенного. «Мы никогда не видим себя – не видим и никогда не видели – и, полагаю, никогда не увидим». Мистер Чапмен, боюсь, вы единственный, кто точно знает, чьи это слова.
– Что ж, бессмертная мудрость этих конфетных афоризмов… – Уильям взглянул на свою строчку, которая оказалась из Стерна. В наступившем молчании все, казалось, восхищались свежестью мысли своих цитат. Наконец Уильям поднял голову и обратил к кузине вопросительный взгляд:
– Это… из «Пиквика»?
Миссис Туше встала и смяла бумажку в ладони.
– Из «Никльби». А теперь стереоскоп. Энн-Бланш купила его только вчера в Ковент-Гардене, и мы приготовили его специально для этого вечера.
Первыми новым прибором воспользовались девочки, и они настолько были заворожены серией изображений Конго, что Уильяму пришлось напомнить им, что своей очереди дожидается еще целая вереница жаждущих зрителей. Даме-поэтессе больше всего понравилась банальная картинка Лондонского моста. Уильяма и Маклиза поразила площадь во Флоренции, которая у обоих вызвала одинаков