Зал взорвался. Лишь Богл и его сын остались сидеть на своих местах, слегка склонив головы. К выходу одновременно бросилось такое множество людей, что Элиза испугалась, как бы не случилась трагедия – кого-то могли затоптать в давке. Когда она повернулась к Саре, чтобы предложить той переждать на балконе – по крайней мере, покуда не пройдет всеобщая ажитация, – она увидела, что новая миссис Эйнсворт уже вскочила, сжимая в руках сумочку:
– Я иду со всеми на Риджент-стрит! Сэру Роджеру нужна поддержка сторонников! Мы его не покинем! Мы не позволим им сгноить его в тюрьме!
И зачем было ее разубеждать? Настал миг умиротворения, когда можно было собрать все свое мужество в кулак.
11. Предложение
Жюри присяжных распустили. Зал суда быстро опустел. Человек, с которым миссис Туше мечтала побеседовать, вышел на Парлимент-сквер, и оттуда – если бы она не осмелилась преградить ему путь – он бы от нее улизнул, спрятался бы от нее в потаенном уголке большого города, который она не знала и не могла себе представить и где никогда бы не смогла его разыскать…
– Мистер Богл, простите, что вот так запросто обращаюсь к вам, но меня зовут миссис Туше, и я бы очень хотела пригласить вас на чашку чаю…
12. Эндрю, Генри и Элиза
Она давно рисовала в своем воображении эту встречу. Представляла, как она подойдет к отцу и сыну, вот так, как сейчас, вне зала суда, а потом поведет их по Грейт-Джордж-стрит к дешевому ресторанчику, сядет с ними за угловой столик у окна, и даже что она скажет мистеру Боглу, когда тот, с трудом согнув пораженные артритом ноги, медленно опустится на стул. Но ни разу в этих воображаемых картинах она не представляла, что ее попросят объяснить свое поведение. С таким же успехом она могла ожидать, что персонажи ее снов бросят свои занятия и начнут расспрашивать своего спящего автора, зачем они полетели на воздушном шаре, или поехали в Китай, или отправились на обед с королевой…
– Это же не слишком сложный вопрос, миссис…
– Туше.
– Миссис Туше, у моего отца сегодня был длинный и утомительный день. Я считаю своим долгом оградить его от еще больших тягот. Поэтому я снова вас спрашиваю: что вам угодно от моего отца?
Он произнес это не как «моево одца». У него, вопреки ее ожиданиям, не было и намека на карибский говор, который она нередко слышала в последние годы, – и на какое-то мгновение она опешила. Этот молодой Богл не прибег, как те мелодичные голоса, всплывшие в ее памяти, к просительной интонации. Наоборот, это Элиза невольно заговорила просительным тоном:
– Ну… я просто хочу… с ним побеседовать. Но, быть может, он сам мне ответит. Мистер Богл?
Старик Богл решительно протянул руку, чтобы успокоить своего взволнованного сына:
– Мадам. Я уже все сказал. Я сказал, но мне не поверили. И я думаю, больше мне нечего сказать. Сэр Роджер уничтожен. И если он уничтожен, могу ли я быть менее уничтожен? Нет. И теперь я пойду домой. Пошли, Генри!
– Но, мистер Богл, я вам верю!
И, громко произнеся эти слова, она поняла, что сказала правду.
Богл внимательно поглядел на нее. Он держал в руках свой цилиндр и, вздохнув, надел его на голову.
– Ну, теперь это не имеет никакого значения.
– Напротив, мистер Богл, теперь это уголовное дело, в котором, можно не сомневаться, ваши показания будут иметь большое значение. В особенности если учесть, какой живой интерес вызвало у публики ваше положение.
Генри нахмурился:
– Значит, вы журналистка?
– Я… нет. Я – писательница, – сымпровизировала миссис Туше, и ее щеки зарделись. Она понадеялась, что ей не придется откровенно лгать. И, поймав на себе пристальный буравящий взгляд сына, продолжала:
– Другими словами, я пишу статьи на злободневные темы. Для периодического издания. «Бентлиз мэгэзин». И я уверена, что нашим читателям будет очень любопытно подробнее узнать историю вашего отца.
– Понятно. И за это заплатят?
– Заплатят? Простите, не понимаю.
– Миссис Туше, при всем уважении, если у моего отца есть что-то представляющее для вас ценность, было бы честно оплатить его усилия. Нам говорили, что лондонские газеты распродавались вдвое большими тиражами в те дни, когда там появлялись отчеты с показаниями моего отца. А мы тем не менее ни разу не получали от этого никакого прибытка.
Миссис Туше постаралась изо всех сил скрыть свое разочарование этим неприкрытым проявлением корысти. Она сильнее впилась пальцами в свою сумочку.
– Мистер Богл, боюсь, я не могу платить за интервью. Насколько мне известно, это не является общепринятой практикой. – При этих словах оба Богла украдкой переглянулись, и она постаралась прочитать, что таилось в их взглядах. Враждебность? Алчность? Гордость? – Но, может быть, я могла бы каким-то иным образом вас отблагодарить? Возможно… скажем… Я могла бы предложить вам и вашему отцу составить мне компанию за столом, вы не против хорошего горячего обеда? Вы, должно быть, проголодались после столь долгого и утомительного дня в суде?
Не слишком ли далеко она зашла? Она заметила, как тщательно и с какой предусмотрительностью одет сын. Он прятал свои руки в перчатках так, чтобы она не заметила прорехи на кончиках пальцев. А из кармана тонюсенькой жилетки торчали медные часы с остановившимися стрелками. На нем были стоптанные башмаки с не раз менявшимися подметками и кожаными заплатками трех разных оттенков – такие можно было по дешевке купить в портовой лавке. На вид юноше было лет шестнадцать. Оба отступили от нее на шаг и стали вполголоса совещаться, и ей показалось, что доводы Генри возымели верх. Но тут отец опять положил руку сыну на запястье и шагнул к ней:
– Я пойду. Мой сын доведет нас до Риджент-стрит. Ему надо сходить к сэру Роджеру, он нужен там. Но я пойду с вами и поем.
13. Публичное зрелище
Шли они недолго, но она еще никогда в жизни не переживала ничего подобного. Леди Годива не могла бы привлечь такого внимания публики. Стоявшие в очередях у кофеен люди оборачивались и глазели на них, головы пассажиров в проезжавших мимо омнибусах как по команде оборачивались на них. Возницы кебов вертелись на своих сиденьях и, успев рассмотреть их лица, разглядывали их спины. Кое-кто узнавал Богла и выкрикивал его имя:
– Эй! Богл! Мы тебе верим, Богл! Передай привет сэру Роджеру!
Но большинство прохожих по ошибке принимали их за странную семейку. Не слишком необычное зрелище в трущобных районах Лондона – так думала Элиза, – но, уж конечно, редко можно было встретить такие семьи в центре города.
У англичан комментарии в основном были тихие, ядовитые, невозмутимые. Она напрягала слух, стараясь их расслышать, но улавливала далеко не все слова: она обычно на два-три шага обгоняла людей, прежде чем те открывали рот. Но дети, куда менее щепетильные, смеялись в открытую, и до ее ушей доносились их вопросы, когда они громко интересовались, принимают ли эфиопы ванну и можно ли ухватить в пригоршню курчавые волосы, и давали друг дружке советы, как спастись от каннибалов. Миссис Туше порывалась заглушить их голоса беззаботной болтовней, но ни Богл, ни его сын не проронили ни звука. Так в молчании они дошли до подходящей таверны, и миссис Туше увидела через окно по крайней мере одну обедавшую там даму приличной наружности. Здесь Генри их покинул, и удивленный швейцар провел двух гостей в сумрачный закуток за колонной, подальше от посторонних глаз.
– Миссис Туше, я уже неоднократно повторил все, что мог сказать, и все, что мне известно по этому делу. Я все рассказал джентльменам из газеты и в зале суда. Что еще я могу рассказать такого, чего бы я еще не говорил?
Миссис Туше смотрела в стол. Ей почему-то было очень трудно смотреть ему в глаза.
– При всем уважении, мистер Богл, я убеждена, нашим читателям было бы интересно узнать, каким образом вы оказались в столь необычной ситуации. Им будет интересна история всей вашей жизни, а не только в узких рамках того, что мы все слышали в зале суда. Как вы жили в Новом Южном Уэльсе, например, или на Ямайке? У нас ведь так мало сведений о наших карибских владениях после отмены этой ужасной работорговли…
– Увы, миссис Туше, эта торговля – тоже часть истории моей жизни. – Он говорил словно издалека, глядя мимо нее на дверь кухни. Между ними на столе стояли два подсвечника. Он взял один и взвесил на руке. – Как думаете, здесь подают свиные отбивные?
– Они знамениты своими свиными отбивными, мистер Богл, – пробормотала миссис Туше и на мгновение умолкла. А ей когда-нибудь, хотя бы раз в жизни, приходилось оставаться без еды?
– Я люблю отбивные.
– Значит, мы их и закажем. Мистер Богл, вы бы не хотели мне рассказать что-нибудь о своей истории? Я имею в виду, что-нибудь из истории вашей жизни?
Богл вздохнул, отставил солонку и перечницу и словно снова вернулся за стол, обратно к этому моменту, прилетев откуда-то из далеких краев.
– Жизнь – штука длинная, миссис Туше. Что мне рассказать вам о моей жизни?
Она чуть не протянула ему руку через стол.
– Расскажите мне все.
14. История Богла
– Моя жизнь состоит из многих частей, – начал Богл. – И трудно сказать, сколько разных жизней я прожил и где по-настоящему начинается моя история. Одно я знаю наверняка: моя история совсем не такая, какой могла бы быть. Я должен был стать великим человеком. Мои предки – со стороны отца – были великими людьми. Но я едва помню отца и могу рассказать лишь то, что мне рассказывала Майра. Майра была моя мать. И многое из того, что мне известно об отце, я знаю от нее. Бедная, у нее не было ничего, что он могла бы мне дать – только эти рассказы. Еще мне рассказывала об отце Пичи, которая сначала работала на мельнице, а потом на сахарной фабрике и была родом из деревни моего отца. Пичи пережила и мою мать, и моего отца. Насколько я знаю, она до сих пор жива. Пичи – это ее ненастоящее имя, как и Нансач