И тут Богл услыхал умопомрачительную новость. Джек на сахарной плантации?
– Да, это было бы смешно, если б не было так грустно. Они обычно помирают через неделю после прибытия. Не могут выдержать тамошний климат. Мрут как мухи, насколько я слышал.
Лежа у себя в каморке, Богл пытался представить себе такую свободу, которая была не совсем свободой. То есть это была свобода, а вместе с тем и нет.
Она была «здесь», но в то же время «не сейчас», и позже должна была достаться и Джоанне, потому что та работала в заморском владении, но быстрее – Эллису, потому что он там не работал. Двуликая свобода, которой пользовались парни вроде Джека, пускай они работали так же, как рабы, и мерли как мухи. Его разум был озадачен таким парадоксом. Точно так же, как когда тот немец-конюх пытался описать ему летящую стрелу, которая летела и вместе с тем почему-то не летела, была пущена в цель и все же никогда до нее не долетала…
5. Мисс Элизабет
Мисс Элизабет была медсестрой-сиделкой у миссис Даути. Она не была красивая, и он не испытывал к ней любви, какую испытывал к Маленькой Джоанне, да и считал глупым их сравнивать. Здесь, в Англии, любовь была не страстью, а своего рода «суммированием» – слиянием, – и родители Элизабет были бедными, но безгрешными, как и она сама, а он всю свою жизнь благоговел перед медсестрами, начиная с тех, кто ухаживал за больными в лазарете. Если он женится на Элизабет, его добрая репутация могла бы суммироваться с ее доброй репутацией, скромное жалование Элизабет слилось бы с его собственным, к тому же они оба находились под патронажем четы Даути – словом, перспектива была благоприятная. На сэкономленные за два года деньги он вполне мог бы снять коттедж в деревушке, и он частенько замечал, как мисс Элизабет украдкой бросала на него взгляды. От садовника Гилфойла он узнал, что если бы он предпринял попытку, то она бы не оскорбилась. И Богл стал обдумывать женитьбу.
6. Черный Богл
Когда она дала ему согласие, Богл тихо обрадовался, но прежде чем он успел обратиться к супругам Даути за благословением, единственный сын Эдварда, на кого тот возлагал большие надежды, заболел и умер. Мальчику было всего шесть лет от роду, и Элизабет боялась, как бы на нее не возложили вину за то, что ей не удалось его выходить и спасти. Они решили немного выждать. Когда в конце года объявили, что миссис Даути опять предстояло родить, они сочли, что это очень благоприятный момент. Богл вошел в гостиную, трепеща от страха и не в силах подыскать нужные слова, но быстро понял, что Даути ожидали от него куда более неподходящих новостей, и они обрадовались перспективе получить женатую пару надежных, устроенных слуг, намеренных продолжать у них работать и вовсе не собиравшихся целиком посвятить себя семейной жизни, что было обычным делом и частенько омрачало жизнь хозяев. Была только одна трудность: сторонникам реформаторской мании, как объяснял мистер Даути, «еще не удалось дойти до того, чтобы объявить для всех одну истинную веру». Так что им предстояло сочетаться браком в англиканской церкви неподалеку – в Грейт-Кренфорде.
На пороге церкви Богл затаил дыхание. Их встретили, конечно, обычные шепотки и вытаращенные глаза незнакомых ему людей, но почти все прихожане были им известны, а патронаж семейства Даути обеспечивал им непробиваемую защиту. Никто не засмеялся. Для всех жителей Пула он был Черный Богл, набожный, тихий, верный слуга мистера Даути и уникальная фигура в деревне – как однорукий мальчишка-смотритель дорожного шлагбаума или старая мисс Эллен, которая всю жизнь жила с мисс Джеймс. Брак только упрочивал его положение местной достопримечательности, и он вошел в эту роль, не вызвав ни у кого удивления и по большей части сам не испытывая никакого удивления, хотя иногда невольно вздрагивал, когда вдруг слышал свое имя, произнесенное Даути или их гостями, которые поминали его во время своих застолий в качестве доказательства «зловредных преувеличений квакеров». Ибо разве не был наш Черный Богл, муж нашей дорогой сиделки Элизабет, добродушным и здоровым парнем, с кем любой житель Пула с радостью свел бы знакомство.
7. Кто же я на самом деле?
Их первый сын Джон Майкл Богл родился в следующем году – через несколько месяцев после появления на свет дочери Даути, которую назвали Кэтрин, а потом, год спустя, и малыш Эндрю Джон. Иногда Богл мельком видел собственное лицо в небольшом зеркале над камином. Кто же этот сытый обманщик, имевший свой дом и семейный очаг, и зеркальце над очагом, и двух коричневых мальчишек, и свою вечернюю газету на коленях? А по ночам, в кровати, эта фальшивая фигура исчезала, и ее вновь сменял оригинал. Элизабет постепенно привыкла к его стонам и слезам во сне, к возгласам и даже вскрикам. Она садилась в постели и смотрела на своего таинственного супруга, покуда тот ворочался рядом. Он, казалось, извивался под бременем некоей невидимой силы, словно пытаясь высвободиться из-под могучей сдерживавшей его руки.
8. «Рабство»
Когда Джону было около двух лет, в вечернюю газету, которую читал Богл, опять вернулось слово «свобода». На сей раз свобода была обещана без ограничений, полной – и даже указывалась дата ее введения: первое августа 1838 года. Он пытался себе представить, как оно все будет. Но на ум ему приходил только праздник джонкуну – дурацкое видение, он и сам понимал. Ведь дело было не в том, как провести праздник, а в том, как жить на следующий день после завершения празднества. И все равно он читал новости с широко раскрытыми глазами, а когда закрывал газету, его глаза наполнялись слезами. Как же много людей попало во вращавшиеся жернова событий. Женщины, мужчины, дети, младенцы. Поколения за поколениями. Его отец. Его мать. Весь благородный род обеих Джоанн. Смолоты в труху. Сердца перепаханы. Тела искромсаны. Души кипели, покуда не превращались в пар. Человеческое топливо. Жернова давильни вращались и вращались. Сто лет? Двести? Конюх-философ уверял, что триста. После того, как срезали урожай людей, высаживали новую рассаду. Им отрезали руки, уши, груди. Водосток заполнялся кровью. В его снах тот водосток был бесконечным. В этих снах он вечно шагал вдоль него, босой, по багамской траве – и кричал. Но читатели «Таймс» знали про эту давильню одно – что она прекратила работать.
Он отвернулся от Элизабет и стал глядеть на пылавший очаг. Жители Пула редко спрашивали, если вообще интересовались тем, что происходило за пределами их деревушки, но всякий раз, когда такой вопрос иногда возникал, Элизабет поспешно, но деликатно старалась отвечать сама, действуя словно медсестра, кем она и была, которая после ухода врача берет на себя все заботы о больном:
– Мистер Богл в детстве был личным слугой мистера Даути на острове и сослужил ему добрую службу.
Из всех удивительных талантов Маленькой Джоанны, вероятно, самым ценимым ее даром было умение «называть все своими именами». Она одна знала секретное слово, которое, если его громко произносил один из вступавших в брак, могло проклясть этот союз и уничтожить его. Будущие супружеские пары в Хоупе приходили к ней, чтобы узнать свое секретное слово – оно было разным для разных пар, – чтобы потом случайно не произнести его и не разрушить свое счастье, хотя, со временем, мужчина или женщина обычно произносили его нарочно. А в этот же вечер секретное слово Богла встречалось на каждой странице «Таймс». Когда Элизабет встала утихомирить расплакавшегося во сне малыша, он схватил газету и швырнул ее в огонь.
9. Одно даруется, другое отбирается
Когда Джону исполнилось восемь, а Эндрю семь, легкие у Элизабет наполнились жидкостью, которую оттуда было не откачать. У нее клокотало в глотке, словно она захлебывалась. Как-то Джон пробежал полмили до Аптона, но к тому моменту, как Богл оказался у постели жены, она уже умерла. Все, ради чего он трудился, все его надежды, все возможности и мечты о будущем… все умерло.
– Богл! Удивительные новости: осенью мы переедем в Тичборн-Парк! Мой бедный братец умер во вторник – и его титул перешел ко мне. Такого рода переезд, разумеется, всегда сопряжен с трудностями, и я не забываю о твоем недавнем несчастье, но поверь мне, Хемпшир – чудесный край и отличная площадка для нового начала. Миссис Даути – а ныне леди Даути-Тичборн! – очень рада, что ты заберешь с собой своих мальчишек. Она даже потрудилась найти для них хорошую католическую школу, которая расположена недалеко от Рединга. И я очень надеюсь, что ты прислушаешься к ее рекомендациям. Она ведь всегда печется о твоем благополучии, а мальчики, получившие школьное образование и овладевшие профессией, сейчас ценятся на вес золота! Ну и кроме того, такие никогда не запятнают себя чем-то недостойным.
Как же он устал. Он кивнул.
10. Тичборн-Парк
Тичборн-Парк оказался большим белым зданием, похожим на свадебный торт, и сэр Эдвард посвятил его всяческим удовольствиям. Охота, еда, питье и карты – вот в чем заключалось истинное предназначение этого особняка, и всякого, кто сидел за столом и пытался завести разговор о ежеквартальной прибыли, хлопке, сахаре, импорте, экспорте или о чем-либо подобном, имевшем хотя бы отдаленное отношение к купцам и рынкам, быстро отвлекали:
– Богл, налей-ка этому джентльмену! Мы не будем обсуждать никакую коммерцию за ужином!
Было невозможно не заметить произошедшую с сэром Эдвардом перемену. Раньше он страшился какого бы то ни было общения со своими братьями и их семьями. Теперь же, когда он стал неоспоримым главой клана, Богл в основном тратил время на доставку приглашений близким и далеким Тичборнам, которых внезапно стали радушно приглашать на обед или ужин – им даже предлагали погостить. Его офранцузившийся молодой племянник Роджер навещал свою миленькую кузину Кэтти в каждые школьные каникулы, когда приезжал к ним из Стонихёрста, и Богл нередко на примере этих двух взрослеющих молодых людей воображал себе, каких высот и манер должны достичь с годами оба его сына. С Джоном и Эндрю он виделся редко. Они регулярно присылали домой письма, выведенные аккуратным каллиграфическим почерком – по несколько штук за семестр, в которых благодарили леди Даути за рождественский пудинг, пасхальную корзинку, статуэтку Девы Марии. Между этим страницами с вежливыми благодарностями обычно было засунуто личное письмецо отцу, написанное второпях, – в нем сыновья жаловались на холод в комнатах и холодное обхождение. А что он мог сделать? У мальчиков не было матери. Если кухарка не кормила его чем-нибудь после того, как посуда после ужина была убрана со стола, он редко когда сам готовил еду для себя. Что ж ему делать с двумя мальчиками, лишившимися матери?