– Элиза, ты окажешь мне большую услугу, если поедешь к ним вместо меня. Диккенс готов отправиться в эту поездку – он намерен проверить, каково это ездить на поезде. С ним поедет Форстер. Я написал все рекомендательные письма, какие необходимо, и наша школьная мисс Хардинг ждет тебя. А веселые братья Грант[132] ждут Чарльза. Ты довольно хорошо знаешь город. Я бы тоже с радостью поехал, но сейчас настал важнейший для меня момент: я стучусь в дверь третьего тома. Я могу на тебя рассчитывать?
Миссис Туше твердо решила во время путешествия на север не говорить ничего интересного. А еще она намеревалась переложить все бремя разговоров на мрачного и малосимпатичного мистера Форстера и полностью игнорировать его блестящего приятеля, который, как она подозревала, был вампиром. Ей больше не хотелось становиться персонажем никакого романа. В поезде она ехала впервые и всю дорогу сидела, в ужасе схватившись обеими руками за сиденье, весьма забавляя этим Чарльза, отчего слегка позабыла о круговой обороне от него. Это был неотразимый и неугомонный молодой человек, с легкостью вызывавший у нее восхищение и отторжение. С ним ей почему-то было довольно просто разговаривать. К тому же он очень хорошо умел слушать.
– Так, Форстер, что ты говоришь? Я вот говорю, что для начала нам нужно купить вкуснейший пирог для бедных сироток-девчушек Эйнсворт. Ткацкие фабрики могут подождать, как и процветающие братья Гранты. Пирог и комфорт прежде всего!
Был ли он и впрямь настолько добродушным или просто хотел казаться добродушным? А какая разница?
7. Мир чувств
Она вспомнила про пекарню на Кинг-стрит: там они выбрали лимонный пирог. В кебе все трое по очереди дотрагивались до коробки с пирогом, стараясь, чтобы она стояла ровно, и очевидная глупость их попыток означала, что они прибыли в школу для юных леди мисс Хардинг в более легкомысленном настроении, нежели требовала их миссия. Чарльз осознал это прежде нее. В мгновение ока выражение его лица изменилось: беззаботная веселость обратилась в сердобольное сочувствие – и словно нашло отражение в трех меланхолических девочках, шагавших им навстречу по длинному школьному коридору, как на казнь. Миссис Туше сразу вспомнила, как оно бывало в школе: здесь никто никогда заранее ни о чем не предупреждал – считалось, что так проще держать учениц в постоянном состоянии подчинения и страха. Но сейчас их лица расплылись в улыбках, и Фанни – самая смелая из всех троих – бросилась к ним со всех ног. Чарльза заключили в бурные объятия, и он тоже обнял каждую из девочек. Миссис Туше, знавшая этих девочек с самого их рождения, стояла в стороне, скромно скрестив руки перед собой.
– А вот миссис Туше, – произнесла Эмили, всегда помнившая о хороших манерах. – А это мистер Форстер, не так ли? Какой приятный сюрприз. Очень мило, что вы все приехали.
Мистер Форстер, который, похоже, тоже, как и Элиза Туше, растерялся, оказавшись в мире новых для себя чувств, занялся разрезанием пирога на куски.
8. Хлопок и доверие
Движение на улицах было ужасно плотным, и они потратили уйму времени на передвижение по городу. Как обычно, их кучер очень подробно излагал свое мнение по этому поводу. Чарльз перегнулся через край экипажа, внимательно вслушиваясь в рассказ кучера и стараясь не упустить ни одну деталь. Но говор уроженца Ланкастера оказался слишком уж неразборчивым – даже для Чарльза. Миссис Туше пришлось озаботиться переводом на лондонский:
– Ну, он, в общем и целом, во всем винит Вильерса[133].
Чарльз встрепенулся:
– В каком смысле он его винит?
– Винит за интенсивное уличное движение. Если вы соберете в одном месте пять тысяч человек на митинг протеста – так считает этот человек, – то с неизбежностью возникнут заторы на улицах. Должна сказать, я понимаю, о чем он.
Чарльз расхохотался. Форстер сердито нахмурился:
– Люди порочны. Особенно рабочий люд. Как же редко они осознают собственные интересы!
Это было сказано с чувством усталого превосходства и сопровождалось картинным вздохом. Миссис Туше не могла с этим смириться:
– Возможно, не всем рабочим нравится, когда их интересы им объясняют потомственные графы, мистер Форстер.
Если бы собака встала на задние лапы и начала философствовать, тот бы не был удивлен больше:
– Вы НЕ СОГЛАСНЫ с отменой хлебного закона, миссис Туше?
– Я этого не сказала.
– Мне вот совершенно очевидно, что закон следует отменить – ИБО ЭПОХА ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦЕВ УШЛА В ПРОШЛОЕ!
В который уже раз миссис Туше задумалась, отчего этот мистер Форстер не утруждает себя говорить тише, как это делали другие. Произносимые им шепотом слова слышали все, а его нормальный голос звучал, как береговая сирена. Даже слегка возбудившись, он орал, словно жертва кораблекрушения, которая старается привлечь к себе внимание проходящих мимо судов.
– Согласна. И коль скоро достопочтенный мистер Вильерс рискует состоянием своей семьи – если рискует, – то я отдаю ему должное. Но когда проходит одна эпоха, не разумно ли нам спросить, что придет ей на смену?
– Я вам скажу: эпоха МУЖЧИН С ИДЕЯМИ, миссис Туше! Эпоха мужчин ПРОМЫШЛЕННОСТИ И ТВОРЧЕСКОЙ ЭНЕРГИИ! Уж лучше честный управляющий, чем ДЕСПОТИЧНЫЙ ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЕЦ! И если, судя по тому, что Уильям нам рассказывает об этих благообразных Грантах, ни одна пара работодателей не могла бы управлять БОЛЕЕ ХРИСТИАНСКИМ ИЛИ РАДУШНЫМ предприятием для трудящихся мужчин – ДА И, НАДО СКАЗАТЬ, ЖЕНЩИН! И по правде говоря, это ИМЕННО ТО, ЧТО МЫ СЕГОДНЯ И НАБЛЮДАЕМ!
Чарльз состроил гримасу шутливой торжественности:
– Как видите, миссис Туше, мистер Форстер и я обладаем великой верой в Грантов, как и в средний класс в целом. И нам известно из достоверного источника, что эти самые Гранты – добрые представители среднего класса. В этом нас заверил сам Эйнсворт.
– ИМЕННО ТАК!
– Но лучше иметь законы, – кротко заявила миссис Туше, в надежде, что сумеет вынудить собеседника говорить тише. – Лучше иметь законы и не полагаться на чью-то христианскую доброту и радушие. Вы имеете большое доверие к среднему классу, мистер Диккенс. Но, насколько я могу судить по своему опыту, доверие – весьма шаткое политическое качество. Что же до христианской доброты и радушия – их всегда можно отбросить.
– А законы можно отменить.
– Да, но это сделать труднее.
Эти ее слова стерли насмешливую улыбку с его губ. Он сейчас смотрел на нее так, как в другое время смотрел на леди Блессингтон – как на вошедший в порт диковинный корабль.
– ДИККЕНС, МЫ УКЛОНЯЕМСЯ ОТ ТЕМЫ!
– Как именно? Поясни, Форстер!
– Я пытаюсь объяснить ЭТОЙ ЛЕДИ, которая, вероятно, НЕ СЛИШКОМ ПОДКОВАНА В ЭКОНОМИКЕ, вот ЧТО: если цены на хлеб пойдут вниз, а это безусловное благо ДЛЯ ТРУДОВОГО НАРОДА, и пусть он и впрямь может быть ДОСТОПОЧТЕННЫМ ЧАРЛЬЗОМ ВИЛЬЕРСОМ, сей джентльмен все равно стоит НА СТОРОНЕ ТРУДОВОГО НАРОДА и делает все от него зависящее, чтобы отменить этот ПРОКЛЯТЫЙ ЗАКОН, который, как леди, должно быть, известно, ОТПРАВИЛ МНОГИЕ БЛАГОЧЕСТИВЫЕ СЕМЬИ В РАБОТНЫЕ ДОМА – и при этом многих ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦЕВ НЕСЛЫХАННО ОБОГАТИЛ. Я не вижу, что леди МОЖЕТ возразить против отмены, если она на стороне прогресса, КАК Я ПОНЯЛ ИЗ ВСЕГО ЕЮ СКАЗАННОГО.
– В конце концов, большая буханка хлеба – это большая буханка, миссис Туше. – С каким же удовольствием он произносил ее имя! Оно его забавляло. Все его забавляло. Даже несчастье иметь лучшего друга, лишенного чувства юмора. – И если еда дешева, миссис Туше, то у нашего друга кучера будет больше денег в кармане, а если у него чуть больше денег в кармане, он сможет покупать больше вещей, в том числе и тех, что производят его собратья по классу трудящиеся – вот так, миссис Туше, и будет крутиться колесо свободной торговли!
Это был хороший рассказ. Но миссис Туше подумала о другом: если еда дешева, тогда «честные» управляющие вполне могут также снизить и жалованье, а их прибыль, в свою очередь, возрастет – и тут она то ли оживилась, то ли, возможно, развеселилась, а может быть, в ней проснулось комичное чудовище, но ей больше не хотелось становиться персонажем новых романов. И она прикусила язык. Она молчала не только всю поездку, но и во время их посещения «самой современной ткацкой фабрики в Европе». Братья Грант оказались в точности такими процветающими дельцами, какими их описал Уильям: два круглых, розовощеких, седоусых дядьки, – и в высшей степени общительных. Все фразы, что кто-либо из них произносил, имели в конце восклицательный знак. В Шотландии они были несусветно бедны! Но в Ланкашире они сказочно разбогатели! И у них были причины радоваться жизни! И денег у них более чем достаточно, чтобы быть щедрыми! Миссис Туше молча стояла между мистером Диккенсом и мистером Форстером и слушала рассказ о том, как произошла столь счастливая перемена в их судьбе. В основе этой перемены лежала низкая цена на хлопок. Рассказ продолжался довольно долго. Она украдкой озиралась вокруг. Она обнаружила, что если прищуриться, то это место меньше походило на фабрику, выжимавшую из людей физические страдания ради прибыли, а больше – на собрание местных девушек с суровыми лицами, приводивших в движение бесконечный ряд печатных станков, которые набивали рисунки на хлопчатобумажную ткань.
9. Что, если?
– Но довольно приключений на ткацкой фабрике! Мы очень извиняемся за то, что наскучили даме! Скоро мы отправимся пить чай в Грант-Лодж, перед камином. Там, надеемся, вы найдете более подходящую компанию!
Мысленно миссис Туше уже была там в компании пары высоких, мрачных и худых женщин с севера, непременных спутниц кругленьких восторженных братьев. И мысленно уже оказалась в холодной передней, в женском обществе – вдали от полыхавшего в камине огня и мужских бесед, – и со всеми обсуждала рецепты сливового пудинга, планы устройства школы для неимущих и удручающую половую жизнь бедняков…