Она ощутила, как в ее душе шевельнулось горькое раздражение. Но она отдавала себе отчет в том, что если позволить этой горечи овладеть ею полностью, то тогда «радость находиться в ее компании» не только будет неоспоримой, но ее будут стараться активно избегать. Лучше уж напустить на себя вид сдержанного, натужного довольства – самой собой и всеми вокруг. Когда Уильям прочитал статью о себе в «Духе эпохи», она стала решительно уговаривать себя подавить отчаяние или жажду мести, и это сработало: ведь всего месяц спустя после публикации здесь был мистер Хорн, снова, как и раньше, ставший желанным гостем застолья. Когда Теккерей раскритиковал «Шеппарда» с точки зрения морали, она выдвинула сильный аргумент: что, мол, это в нем говорила зависть, и Теккерея вскоре пожалели и простили. И все же ее тактика сглаживания острых углов имела свои пределы. Иногда мы ведь и не хотим, чтобы нам помогали избавиться от печали, разочарования или гнева. Иногда нам нужно только одно – утешение. Но кто утешит миссис Туше?
– Взгляни-ка!
Элиза села за стол для завтрака и взглянула на газету, которую ей кинули. После вчерашнего веселого застолья у нее просто раскалывалась голова. И этим утром она надеялась скрыть сей факт.
– «Нью-Йорк сан». Американская?
– Да, Элиза, американская. Ты почитай!
«Редакция газеты «Сан»
13 апреля 1844 года
10 часов утра.
ГРАНДИОЗНАЯ НОВОСТЬ!
ЭКСПРЕССОМ ИЗ НОРФОЛКА:
АТЛАНТИКУ ПЕРЕСЕКЛИ ЗА ТРИ ДНЯ!
–
ИСТОРИЧЕСКИЙ ТРИУМФ
ЛЕТАТЕЛЬНОГО АППАРАТА
М-РА МОНКА МЕЙСОНА!!!
–
Прибытие на остров Салливена
близ Чарльзтауна, Южн. Кар.,
м-ра Мейсона, м-ра Роберта Холланда,
м-ра Хенсона,
м-ра Гаррисона Эйнсворта
и еще четверых
Важная проблема наконец-то решена. Воздух, как земля и океан, был покорен наукой и теперь станет обычной и удобной магистралью для передвижения человечества. Атлантический океан был пересечен на воздушном шаре…
Болезненный стук в висках у миссис Туше был поистине невыносимым.
– Уильям, прости, я что-то не понимаю. Это пишут в газете?
– Да вот, ты же сама видишь!
– Но… ты же не летал ни на каком шаре! К тому же воздушный шар не может совершить такое путешествие!
– Да это же обман, Элиза. Своего рода первоапрельская шутка.
– А… Как странно.
– На самом деле эту самую заметку написал мистер Эдгар Аллан По. Она была написана с целью позабавить публику, но большинство читателей явно приняло это за чистую монету!
– Но зачем? Я все равно не понимаю. Ты в корзине? С какой целью?
– Я, так сказать, описываю в дневнике это воображаемое событие. Отрывки из него напечатаны ниже, в стиле моей прозы. Я – мишень этой шутки, Элиза. И «я» в данном случае обозначает персонаж, который наш американский собрат по перу решил выдумать!
Уильям приподнялся, пододвинул к ней несколько страниц и свирепо ткнул пальцем в абзац:
«Воды не взывают к небесам. Бескрайний, точно пылающий, океан корчится и страдает, не издавая ни единой жалобы. Вздымающиеся гряды волн создают впечатление, будто гигантские немые чудовища извиваются в бессильной агонии…»
Превозмогая головную боль, миссис Туше старалась придумать хоть какие-то слова утешения. Она подумала, что еще никогда не видела лицо кузена таким – искаженным обидой, безутешным, по-детски беззащитным.
– Он что, насмехается надо мной, Лиззи? Что же, мои книги – обман?
23. Тонуть или плыть
Незадолго до Рождества, во время очередного застолья, ей преподнесли небольшую коричневую книжечку с золотым обрезом с дарственной надписью: «Миссис Туше от Чарльза Диккенса, 17 декабря 1843 года». Это, похоже, был сборник рассказов для детей. Она его поблагодарила и положила на полку. Спустя три года она ее так и не прочитала, но, как и все, прекрасно знала, кто такой Скрудж, и Марли, и призраки, и Крошечный Тим – весь этот набор протестантских лакомств – не хуже персонажей рождественского вертепа. Книга, как казалось, пользовалась даже более шумным успехом в Америке, если такое вообще можно было представить. Чарльз наконец перешел из разряда хорошо продаваемых авторов в разряд кумира, оказывавшего магнетическое воздействие на читающую публику.
Все это пагубно повлияло на Уильяма. Он ни разу не обмолвился об этом, но она все видела и в его поведении, и в его новых книгах, которые стали выходить чаще, но их сюжеты были все более невыразительными. Она догадалась, о чем будет следующий роман, уже ранней весной, когда из Манчестера стали приходить книги о ведьмах. Осенью она попыталась прочитать «Ланкаширских ведьм»:
«Говорили, что Нэнс Редферн была очень миловидная молодая женщина; но ни ее красота, ни ее молодость, ни ее пол не произвели никакого впечатления на озверевшую толпу, давно привыкшую к таким жестоким и унизительным зрелищам, чтобы почувствовать нечто иное, помимо дикарского восторга этим действом, когда их соплеменников подвергали вопиющим истязаниям, и единственным оправданием их варварству могла служить твердая вера, что они имели дело с ведьмой».
Это сцена утопления ведьмы. Ситуация, вполне соответствующая интересам Уильяма и его талантам, какие уж у него были. Запястья стянуты ремнями. Мокрая тряпица во рту. Низвержение в глубину. Но через тридцать страниц уже тонул ее кузен. Ему всегда нравилось изображать сцены пыток и физического принуждения, но здесь они были лишены свойственной ему романтичности и показной ажитации. Они были просто садистскими. Только кровь, только мучения. И уж чего она никак не ожидала, так это морализаторства:
«И когда даже в наши дни разыгрывается такое множество омерзительных сцен в угоду звериной жестокости толпы, когда чернь столь благосклонна к боксерским поединкам, а несчастных животных стравливают, чтобы они рвали друг дружку на куски, нет ничего удивительного в том, что во времена менее просвещенные и утонченные практикуются еще более отвратительные жестокости».
И зачем ему, скажите на милость, заимствовать этот тон у Чарльза, что его заставляет делать такой выбор?
24. За кулисами
«Я управляю упадком». Так думала миссис Туше, починяя свою одежду. Истончившийся креп нуждался в новой подкладке, бумазея – в заплатках, чулки штопаные-перештопаные – и все это требовало времени. И почему она не могла целыми днями носить одно и то же черное платье? Почему бы ей не ходить по дому голой или не надевать многочисленные костюмы Уильяма, которые давно стали ему узки? Вместо того ей приходилось исхитряться и продлевать жизнь этим последним приметам молодости, еще не утратившим былой красоты. Покуда не придет наконец старость и не избавит ее от этих утомительных манипуляций.
А в газетах она читала о прямой противоположности упадку – о революциях! В Италии, Франции, Германии, Дании, Польше! Она каждое утро высовывала голову из окна своей спальни в предвкушении оглушительной новости. Но всякий раз ее взору представала сонная Хэрроу-роуд и запрудившие ее армии овец. Неужели Англия обладала иммунитетом против революций?
В сентябре в особняк Кенсал доставили любопытное письмо от Кроссли, адресованное им обоим:
«14 сентября 1848 года
Дорогие Уильям и Элиза!
Вы, должно быть, слышали, что так называемый “Величайший в мире должник” в конце концов полностью развенчан, и все содержимое имения Стоу будет продано с аукциона. Сей муж от рождения получил состояние в семьдесят тысяч фунтов, женившись, приобрел еще больше, унаследовал половину Ямайки – и тем не менее оказался по уши в долгах на сумму не меньше миллиона. Причем львиная их доля, похоже, была потрачена на обои. Дело позорное и скандальное, но я должен заметить, что больше всего меня в этой связи заботят КНИГИ, которые будут выставлены на “Сотбиз” в январе. В настоящий момент здоровье не позволяет мне покидать Манчестер. И я не предвижу, что мое состояние улучшится в ближайшие месяцы. Посему я, полагаясь на вашу любовь ко мне, обращаюсь к вам с нижайшей просьбой: не мог бы кто-то из вас отправиться на “Сотбиз” с табличкой, на которой будет написано “КРОССЛИ”, и предложить на торгах 40 фунтов за книги, список коих приводится ниже? Я буду “в долгу” перед тем, кто окажет мне такую любезность, хотя, наверное, в не столь крупном долгу, что накопил бедняга герцог Букингемский…»
В январе Уильям уехал во Францию, где намеревался пробыть довольно долго. Это было в его духе – поспешить туда, где недавно произошли некие интересные события. А миссис Туше отправилась на аукцион «Сотбиз». Она приобрела там книги о восстании 1745 года, о «Пузыре Южных морей», о средневековых суевериях, роман Дефо о чумном годе и массу исторических очерков о Лондоне, – с полным осознанием своей вины в том, что она действовала как посредник. С той же неотвратимостью, с какой урожай маковых полей попадает к торговцам опиумом в морских портах, все эти повествования найдут себе применение, в конечном счете оказавшись в руках Уильяма, который на их основе будет плодить роман за романом, о, массу романов…
«1 июля 1849 года
Дорогая Элиза!
Печальные известия из Франции. Я возвращался через Пиренеи в надежде встретиться в Париже с нашими старыми друзьями леди Б и д’Орсэ, но прежде, чем я до них добрался, леди скончалась… оставив после себя кучу долгов, которые теперь неизвестно кому придется погашать. Тем временем д’Орсэ все еще разыскивается английской полицией! Здешние газеты пишут, что она умерла от un cœur éclaté[154]– это очень по-французски сказать, что ее сердце было втрое больше нормальных размеров. Но, разумеется, мы все, кто ее любил, и так это знали…»
Он собирался вернуться к Рождеству. Потом – к Пасхе. Она послала ему экземпляр «Джейн Эйр» на временный адрес в Вене. В День Гая Фокса