Теперь все выстраивалось в один ряд — отсутствие Кассандры на балу, желание миссис Гриффин реанимировать зал, ее попытки исповедаться мне в чем-то важном, присланное мне белое платье.
— А что случилось потом?
— Сэнди ушла из дома, хотя потом все-таки вернулась.
— Вернулась? Но почему?
— Это был ее мир. Вы даже не представляете, с чем могут мириться люди, чтобы не нарушать привычный образ жизни, — с горечью произнес Роберто.
— Боже всемогущий! — только и смогла сказать я. — Но подумайте, с каким камнем на сердце живет миссис Гриффин. Она, наверное, ужасно страдает.
— За нее не волнуйтесь, — скривил губы Роберто.
— Почему же? Она явно хочет искупить свою вину.
— Вы так думаете? — небрежно спросил он.
— Да. Меня раньше удивляло, почему она хочет воскресить событие, которого, по сути, никогда не было. Думаю, что вы правы. Она все знала и мирилась с этим. Переделывая танцевальный зал, она хочет переписать прошлое.
— Я не собираюсь ее жалеть, — бросил Роберто.
— Да? А мне ее жаль.
— С какой стати? Если вы знаете, что происходит нечто отвратительное, и ничего не делаете, чтобы это пресечь, то становитесь соучастником, так ведь? И виноваты ничуть не меньше.
Он стал нервно передвигать предметы, стоящие на столе, — стаканы, солонку с перечницей, незажженную свечу.
— Когда мы поженились, я заставил Сэнди пообещать мне, что она никогда больше не будет ночевать под одной крышей со своим отцом. Тот ее безумно ревновал и делал все, чтобы разрушить наш брак. Рассказывал всем, что я сидел в тюрьме — что было неправдой, — что я женился на Сэнди из-за денег — что тоже было неправдой, — что я хочу убить ее — и это было самой чудовищной ложью, — перечислял Роберто, загибая пальцы. — Я любил Сэнди всей душой! — воскликнул он, ударив кулаком по столу. — Ни одну женщину я не любил так сильно! И никогда не полюблю! Поэтому вчера и пошел вразнос. Вы на меня больше не сердитесь?
Я покачала головой. Чуть улыбнувшись, он со вздохом стал рассказывать дальше:
— Холт пытался выслать меня из страны. При его связях это было вполне реально. Я предложил Сэнди уехать в Италию и жить там, но она хотела жить на Западе, в своем собственном доме. В конце концов она убедила меня, что ей надо съездить домой и уговорить отца оставить нас в покое. Но одну я ее не отпустил.
Я представила себе тот вечер в «Хейвене». Все участники драмы как живые стояли перед моими глазами, включая таинственного Холта Гриффина, который вдруг обрел ужасающую реальность.
— Мы приехали к ним на ужин. Нас было только четверо — Фрэнсис, Холт, Сэнди и я. Холт запомнился мне особенно хорошо. Он был оживлен и забавлял нас рассказами о войне и своей дипломатической карьере. Был со мной как никогда вежлив, но я с ним не разговаривал — меня тошнило от одного его вида, — с отвращением сказал Роберто.
Перегнувшись через стол и понизив голос, он продолжал:
— После ужина Сэнди отозвала меня в сторону и попросила уехать, чтобы им с матерью было легче уговорить Холта прекратить меня преследовать. Она знала, что если я останусь, то сделаю что-нибудь такое, о чем нам обоим придется пожалеть. — Роберто прикусил губу. — В этот момент я еще мог изменить ее судьбу, да и свою собственную тоже. Я не хотел уезжать, но Сэнди убедила меня, что так будет лучше и без меня ей проще убедить отца. Какой же я был дурак, что послушался ее и уехал!
Он потер лицо руками, потом вцепился себе в волосы, словно хотел их вырвать. Я смотрела, как он корчится от боли, вспоминая подробности той ужасной ночи.
— Я оставил ее наедине с этим монстром, а я ведь поклялся, что никогда этого не допущу. Когда я пришел утром… она была уже мертва.
Он замолчал и стал вытирать глаза салфеткой. Я терпеливо ждала, пока он успокоится.
— Я думаю, что Холт пришел к ней ночью, чтобы восстановить свои права. Когда она стала сопротивляться, он…
Голос его задрожал.
— Фрэнсис сказала мне, точнее, поклялась, что он убил ее случайно. По ее словам, это был несчастный случай. Нож лежал на тарелке с фруктами рядом с кроватью Сэнди и каким-то образом в пылу борьбы…
— А вы верите, что это была случайность?
Он покачал головой:
— Нет.
— Что же это, по-вашему, было?
— Я думаю, он сделал это намеренно, — тяжело произнес Роберто. — Он не хотел, чтобы она принадлежала кому-то другому.
Я на минуту задумалась.
— Роберто, а почему Фрэнсис сказала вам правду? Вас ведь там не было. Почему они не предложили вам ту же версию, что и полиции?
— Потому что я слишком много знал, — с уверенностью сказал он.
— Понимаю. А когда Фрэнсис призналась вам во всем?
— Через два дня, когда полиция что-то заподозрила.
— Они начали подозревать Холта?
— Думаю, что да, — кивнул Роберто. — Но все было не так просто. Холт Гриффин был значительной фигурой, на короткой ноге с президентами и судебными властями. Как можно арестовать такого человека за убийство собственной дочери? Какой мотив у такого преступления? О нем мог рассказать только я.
— Верно. А где был Холт все это время?
— Глотал успокоительное в своей комнате. Я его не видел.
— А Фрэнсис?
— Всем заправляла, как обычно, она, — горько усмехнулся итальянец. — В тот момент главное было сохранить репутацию семьи. Для этого она не пожалела бы ничего, даже своей дочери. И ей это удалось.
Я смотрела, как он допивает свой коктейль. Передо мной сидел конченый человек.
— Роберто, вы ведь ее любили, — осторожно произнесла я. — Почему же вы не пошли в полицию? Почему не сказали им о Холте? Вы ведь его ненавидели.
Он со вздохом отвел глаза.
— Фрэнсис предложила мне деньги. Проценты с пяти миллионов долларов.
— А как же деньги Кассандры? Вы же ее наследник. Разве этого было недостаточно? — спросила я, стараясь, чтобы вопрос прозвучал максимально деликатно.
— Сэнди не могла распоряжаться своими деньгами до тридцати лет. В случае ее смерти они возвращались в семью. Мне ничего не доставалось, — откровенно признался мой собеседник.
— Значит, вы ее продали?
— Да. За те самые тридцать сребреников, — проговорил он, смахивая слезу.
Роберто выглядел таким жалким, что я не стала развивать эту тему. Удивительно, как глубокие чувства могли уживаться в нем со столь трезвым расчетом?
— И за все эти годы вам ни разу не захотелось нарушить молчание?
— Конечно, хотелось, — сказал он, посмотрев на меня как на слабоумную. — Но я этого не сделал.
— Почему?
— Потому что я сказал себе, что Сэнди уже не вернешь. И мне все равно никто не поверит. Но главным образом потому, что я… привык к деньгам. Мне нравилось быть богатым.
— Но вы живете совсем не как богач.
— Нет. Я пошутил, — сказал он с ужимкой.
— Так вы никому ничего не сказали? Ни одной живой душе? Молчали все это время?
— Да. Вы первая, кто узнал правду, — торжественно провозгласил он.
— А почему именно я?
Чуть поколебавшись, Роберто сказал каким-то будничным голосом:
— Из-за моего поведения прошлой ночью. Я чувствую угрызения совести. А впрочем, не знаю. Вы так похожи на Сэнди, а я ее по-прежнему люблю. Возможно, я надеялся, что признание облегчит мне душу.
— Ну и как? Полегчало?
— Нет, — с улыбкой покачал головой он.
Мы долго молчали. Постепенно до меня стали доноситься звуки ресторана — разговор посетителей, стук тарелок и стаканов. Музыкальный автомат в углу играл мелодию в стиле кантри-вестерн. Наконец принесли яичницу, но мне больше не хотелось есть. Проглотив пару кусков, я отставила тарелку и закурила.
— Но правда могла открыться гораздо раньше.
— Этому бы никто не поверил, — пожал плечами Роберто. — В любом случае всем было наплевать.
Мы оба грустно улыбнулись.
— А как умер Холт Гриффин? Кажется, от сердечного приступа?
— От сердечного приступа? — усмехнулся Роберто. — У него не было сердца.
— Так писали в газетах. Я что-то припоминаю.
— Холт Гриффин умер от передозировки наркотиков.
— Вы шутите?
— Возможно, он сделал это намеренно. Тут я не уверен.
— Вы хотите сказать, что он покончил с собой? — изумленно спросила я.
— Вполне вероятно. Подозреваю, что именно так. Но с наркотиками ничего нельзя знать наверняка.
Роберто с жалостью посмотрел на меня.
— Милая моя Фейт, когда вы наконец поймете, что они никогда — никогда — не говорят правды?
— Бедная Фрэнсис. Ну и жизнь была у нее.
— Она сама ее выбрала, — резко бросил Роберто.
— Может быть. Но сейчас она хочет во всем признаться и покаяться. Я это точно знаю.
— В чем признаться? — раздраженно спросил итальянец. — В том, что ее муж был чудовищем? Что ее дочь была с самого начала обречена? Что вся ее жизнь не стоит и ломаного гроша? Да она никогда ничего не скажет. Как же она может опорочить великий род Гриффинов? Ведь она всю свою жизнь посвятила созданию легенды миссис Гриффин. Это единственное, что у нее есть. От этого зависит, войдет ли она в историю — и от Холта тоже.
— Но она хочет, чтобы я узнала правду, — возразила я. — Это очевидно.
— А вы не задавали себе вопроса — почему? — загадочно улыбнулся Роберто.
— Что вы хотите сказать?
— Почему она хочет, чтобы вы все узнали? Вам не кажется это странным? — допытывался он.
Я на минуту задумалась.
— Она хочет мне исповедаться, так же как и вы, — предположила я. — Она старая больная женщина и боится умереть с таким грехом на совести. Ей надо кому-то открыться.
— Но почему именно вам? Она могла бы выбрать для этого психоаналитика или священника.
— К чему вы клоните?
— Этот мистер Питт, он ваш близкий друг?
— Да, очень близкий. А при чем здесь он?
— Тогда спросите у него.
— О чем?
— Поговорите с ним, — продолжал настаивать Роберто.
— Я и так собиралась это сделать, но на что вы намекаете, Роберто? Я что-то не пойму.
Он откинулся назад, скрестив на груди руки.