А как отнеслась бы к этому моя покойная матушка? Конечно, одобрила бы и постаралась меня уговорить. Она всегда хотела для меня самого лучшего, а что может быть лучше Фрэнсис Гриффин? Во всяком случае, по общим понятиям. Конечно, мать никто не заменит, но было бы неразумно упустить такой шанс.
— Ты хочешь неприлично разбогатеть, Браш? А? — спросила я у кота, свернувшегося у моих ног.
Я стала оглядывать свое жилище, мысленно прикидывая, что я возьму с собой. Вот латунные песочные часы, которые Гарри подарил мне на Рождество, — их я, конечно, сохраню. Как и все остальное, что он дарил мне. Мой старый диванчик — брать его с собой? Он такой уютный. Нет, пожалуй, его можно оставить. Мои вышивки, ботанические рисунки, шаткие викторианские стулья с оборванной бахромой, подставка для дров в виде собачьей головы, ведерко для угля, в которое я ставила высушенные цветы, книги, которые я собирала много лет… Все это не имело большой ценности, но… Я остановила себя на полуслове. Не становлюсь ли я похожей на миссис Гриффин? Так же цепляюсь за накопленное добро. Почему бы не уйти налегке?
Но чем больше я смотрела по сторонам, тем меньше мне хотелось покидать мое гнездышко. Маленькое и скромное, как и вся моя жизнь, оно было частью меня самой. Я чувствовала к нему глубокую привязанность, ведь оно давало мне ощущение собственной значимости. Я подумала о своей профессиональной репутации, которую создавала годами… Много лет… Как быстротечно время. Раньше я этого не ощущала.
Камин погас. Стоящие на нем часы громко тикали, отсчитывая секунды. Я посмотрела на спящего Браша. Его маленький животик чуть заметно поднимался в такт ровному дыханию. Потом перевела взгляд на свои руки. Кожа на них чуть сморщилась, и под ней обозначились вены. В волосах сверкали седые прядки. Под глазами намечались мешки, рот как-то обмяк, а лицо потеряло беззаботное сияние молодости. Я стала быстрее уставать, крепкий сон не освежал меня, как это было раньше. Читала я теперь в очках, а мой желудок начал бунтовать против гастрономических излишеств.
Фрукт явно перезрел — но еще не совсем. Я дошла до середины жизни, когда самым ценным капиталом становится время. Кто знает, может быть, я еще встречу настоящую любовь… Или стану большим художником. Жизнь таит столько возможностей. Я вдруг осознала, что не могу растрачивать ее, подыгрывая старой женщине в ее печальной драме.
Утром я поехала в «Хейвен». Миссис Гриффин встретила меня в оранжерее — большой застекленной комнате, заставленной цветочными горшками и летней мебелью в индийском и викторианском стиле. На ней было красное шелковое платье и пестрый шифоновый шарф. Она словно помолодела и выглядела бодрой и энергичной, как в тот день, когда я встретила ее впервые. Когда я вошла в комнату, она подлетела ко мне танцующей походкой и повисла на шее.
— Ах, Фейт, я так рада видеть вас! Надеюсь, вы приняли решение после всех ваших раздумий?
— Да, приняла.
— Прекрасно.
Она тревожно взглянула на меня, словно чувствуя, что я собираюсь ей сказать.
— Почему вы такая серьезная? Разве вы не думали о тех удовольствиях, которые нас ожидают? Я всю ночь строила планы. Мне не терпится ввести вас в свой мир и показать вам все, что я так любила в молодости. Я так хочу вас порадовать.
— Миссис Гриффин, — неуверенно начала я, стараясь подбирать слова. — Я очень тщательно все обдумала, и хотя ваше предложение для меня большая честь, я вряд ли смогу его принять.
Она непонимающе посмотрела на меня.
— Простите?
— Боюсь, что мне придется отказаться.
Она отшатнулась.
— Вы шутите?
— Нет, я серьезно.
После короткой паузы она воскликнула:
— Что еще за глупости!
— Извините.
— Но это не может быть серьезно. Если хотите, я дам вам еще время подумать.
— Это ничего не изменит; миссис Гриффин. Ответ будет таким же. Поверьте, мне безумно жаль. Я вам очень благодарна за ваше предложение.
— Не спешите. Вы понимаете, что я могу вам дать все, что захотите?
В ее голосе зазвучали панические нотки.
— Вы очень добры, но мне ничего не нужно.
— Неужели вы ничего не хотите? — взмолилась она, глядя на меня так, словно я ударила ее по лицу. Я готова была провалиться сквозь землю.
— Видите ли, вы были правы насчет меня. Я слишком независимая, — сказала я, пытаясь ее утешить. — Мне очень жаль. Может быть, вы все-таки возьмете ту, другую женщину?
— Я ее не хочу, — капризно нахмурилась она. — Я хочу вас.
— Послушайте, миссис Гриффин, мы ведь можем остаться друзьями. Я буду приезжать к вам. Очень часто. Честное слово.
— Это не одно и то же.
Она опустилась в одно из антикварных ротанговых кресел со спинкой в виде веера.
— Но почему? Почему вы не хотите стать моей дочерью? — спросила она, негодующе глядя на меня.
— Мне трудно вам объяснить. Я и сама не знаю.
— Я вам не нравлюсь?
— Я бы не сказала.
— Вы не одобряете моего поведения? Считаете, что я слишком тщательно вас проверяла?
— Вовсе нет.
— Не лгите мне! — бросила она.
Я почувствовала, что она начинает злиться.
— Я не лгу. Ваше поведение здесь ни при чем, клянусь вам.
— О Господи! Я же делаю вам царский подарок! Вы что — ненормальная?
Я покачала головой:
— Возможно.
— У вас не будет возможности ничего исправить, — с угрозой в голосе произнесла Фрэнсис. — Если сегодня вы скажете «нет» — все, это конец. Вы это понимаете?
— Да, понимаю, — тихо ответила я.
Старуха опустила голову и долго молчала. Потом подняла на меня побелевшие от ярости глаза и прошипела:
— Безмозглая сучка!
От неожиданности я начала смеяться.
— Что здесь смешного?
— Ваша реакция.
— А чего еще ты ждала? — взвизгнула она.
Ее черты вдруг исказились от бешенства, а в голосе зазвучали презрение и бессильная злость.
— Не знаю. Я об этом не думала.
— Все вы одинаковы. Думаете только о себе.
— Это вы о ком?
— Обо всех вас! Не твое дело!
Интересно, кого она имела в виду?
Фрэнсис сидела, наклонив голову и теребя в руках шарф. Мы обе долго молчали.
— Миссис Гриффин, — нарушила я молчание. — Я, пожалуй, пойду в танцевальный зал и закончу свою работу.
— Вы хоть понимаете, сколько времени я на вас потратила? Столько лет потеряно! Столько лет!
— Я лучше пойду.
Я двинулась к двери, но тут она издала ужасный вопль.
— Ааааа! Черт бы тебя побрал! Я больна и совсем одна! — причитала она со слезами в голосе. — У меня никого не осталось!
Она зарыдала. Я смотрела на нее не отрываясь. Боже, какое печальное зрелище — по морщинистым щекам текли черные струйки туши, губная помада расплылась и сбилась в комки. Она вдруг резким движением сорвала парик, забросила его в угол комнаты и завизжала:
— Чтоб тебе пропасть! Проклятая моя жизнь!
Воздух звенел от ее криков. Наконец она замолчала и без сил рухнула на кресло.
— Мне очень жаль, миссис Гриффин. Простите меня.
— Этого мало, — махнула на меня рукой Фрэнсис.
— Но большего я предложить не могу.
Истерика закончилась, и старуха снова владела собой. Приняв величественный вид, она указала на парик, валявшийся под небольшим диванчиком, и распорядилась:
— Поднимите мой парик.
Опустившись на колени, я достала его из-под дивана и протянула хозяйке. Выхватив парик из моих рук, миссис Гриффин пару раз тряхнула его, словно выбивая пыль, после чего нахлобучила себе на голову. Достав из кармана зеркальце, она поправила прическу, пригладив выбившиеся пряди, потом одернула платье и обрела прежний вид.
— Вы еще не закончили свою работу, — холодно сказала она.
— Да.
— Что вам осталось?
— Написать лицо Кассандры.
— Заканчивайте прямо сейчас.
— Хорошо.
— Я вам скажу, как это сделать. Пойдемте.
Мы вышли из оранжереи и направились к павильону. Миссис Гриффин шла впереди. Ей, вероятно, было холодно в легком шелковом платье. Я предложила ей свое пальто, но она отказалась.
— Но вы простудитесь.
— Вам-то что за дело? — резко бросила она.
Внутри ее ждало инвалидное кресло с меховым пледом, стоявшее в центре зала. Спустившись по ступенькам, она забралась в него и завернулась в мех.
Я приготовила палитру и краски, чувствуя на себе ее неотрывный взгляд. Приблизившись к незаконченному портрету, я долго стояла без движения, поочередно представляя в пустом овале то лицо Кассандры, то свое собственное. Едва я подняла кисть, чтобы по памяти написать лицо убитой девушки, старуха подозвала меня к себе.
Я подошла к ее креслу.
— Вы не будете рисовать Кассандру.
— Но она же центр всей композиции. В ней вся соль.
— Вы не будете изображать ее лицо, — твердо сказала она.
— Хорошо. Тогда чье лицо я должна написать?
Миссис Гриффин вынула из-под пледа какой-то прямоугольный предмет. Сначала мне показалось, что это рамка, но потом я догадалась, что это такое.
— Посмотрите сюда, — скомандовала она. — Вы нарисуете вот это лицо.
Она повернула предмет в руках. Это было то самое зеркало, перед которым она поправляла парик. В нем отразилась моя физиономия.
— Мое? — растерянно спросила я. — Вы хотите, чтобы я изобразила свое лицо?
— Да. Хоть это у меня останется.
— Но я не уверена…
— Это требование заказчика, — перебила она меня. — Вы сделаете так, как я хочу.
Теперь передо мной была настоящая Фрэнсис Гриффин — суровая и требовательная хозяйка, привыкшая диктовать свою волю мастерам, которых она нанимала.
— Воля ваша… Позвольте зеркало?
Она сунула мне его в руку. Возвратившись к мольберту, я снова взяла палитру, посмотрела в зеркало и начала писать. Делая набросок своего лица в пустом овале, я чувствовала себя так, словно все эти годы стояла на обочине жизни и только сейчас, в этот самый момент, начинаю жить по-настоящему. Я прорисовывала черты лица, стараясь придать им столь знакомое мне выражение и время от времени поглядывая в сторону миссис Гриффин, которая, словно окаменев,