Я сложил руки рупором вокруг рта и крикнул по-английски:
– Дело сделано, мы нашли Алекса! Он жив! Всем спасибо, все свободны. Премия выплачена.
Первые ряды растерялись, но быстро смирились с гибелью мечты. Самые упертые требовали, чтобы я доказательно подтвердил или опроверг новость. Кое-кто утверждал, что располагает крайне важной информацией, и соглашался на меньшее вознаграждение. Я благодарил их за доброту и участие. Они настаивали, а я отвечал, что объявление утратило актуальность.
Разочарованные граждане медленно расходились, неся тем, кто стоял сзади, дурную весть: Александр обнаружен, живой и невредимый, благодарение богам. Толпа остывала и неохотно рассеивалась, люди швыряли на землю ставшие бесполезными газеты, и тысячи страниц покрыли улицу многоцветным ковром. Машины и рикши так резко рванули с места, что зазевавшиеся претенденты на награду запрыгивали на тротуар, чтобы не попасть под колеса.
– Убирайтесь! – рявкнул Банерджи. – Вон! Я не хочу вас видеть и слышать, никогда, понятно?! Будь прокляты ваши бредовые идеи! Вы разрушили репутацию, которую я зарабатывал тридцать лет. Я подам на вас в суд и потребую компенсации за моральный урон и деловой ущерб! Моя телефонная линия полетела, поч та переполнена. Я предупреждал, но вы считаете себя самым умным и ловким. И вот результат. Я найду маленького придурка – своими методами! Валите отсюда! Возвращайтесь домой!
Я хотел оправдаться, но Виджей Банерджи не дал мне и слова вставить. Он вещал, как трибун, взывал к стажерам, обличал мою дурость и слепоту. Я хотел сказать, что очень сожалею, но он был в ярости и не желал слушать.
Я смирился и пошел прочь с Коннот-Плейс, провожаемый осуждающими взглядами прохожих.
Я направился в сторону Парламента, сразу понял, что не хочу идти по следам собственного прошлого, и решил применить «подход Дэвиса». Он не раз говорил, что не способен к мыслительным действиям без двух (или трех) стаканчиков джина. Я повернул назад, намереваясь зайти в бар большой гостиницы, и в это самое мгновение заметил ее.
Моя преследовательница явно не ожидала столь резкой смены курса, но сохранила хладнокровие и с независимым видом пошла дальше. Вообще-то, мое внимание привлекла шляпа. Черная, как у Майкла Джексона. Я понял, кто это, а она, проходя мимо, не удержалась и мазнула по мне взглядом раскосых черных глаз. Я догнал ее.
Лет двадцати пять, тоненькая, легкая, она была одета в черные узкие брючки, джинсовую куртку и водолазку. Красные кеды на платформе добавляли ей роста. Очень смуглое лицо с правильными чертами и высокими скулами и короткая стрижка с закрывающей весь лоб челкой сразу привлекали внимание. Единственной индийской деталью ее облика был десяток витых разноцветных браслетов на правой руке. Метров через двадцать девушка резко остановилась и ринулась ко мне. Лицо у нее было разгневанное.
– Что вам нужно?
– Здравствуйте, Дина.
– Вы меня знаете?
– Зачем вы шли следом?
Она достала из внутреннего кармана куртки сложенную в несколько раз страницу «Дели пост».
– Ваше объявление?
– Возможно…
– Вы ищете Александра Рейнера?
– Да.
– Я тоже.
Она нахмурилась и подошла совсем близко, на расстояние, недопустимое в этой стране, так что я мог разглядеть поры у нее на лице. Дина была выше меня; она отступила на несколько шагов, протянула руку, чтобы коснуться плеча, передумала и долго разглядывала правую руку, ноги, другие части тела, как будто надеялась понять, что варится у меня в голове.
– Вы… вы… Обмани-Смерть?
– Все это сказки…
Я предложил Дине выпить в баре отеля, где мы сможем спокойно поговорить. Она сказала, что торопится, и мы медленно дошли по Панчкуан-роуд до Тикона-Парк-роуд, а потом вернулись к Коннот-Плейс. Дина кого-то мне напоминала, но, как я ни старался, не мог вспомнить кого.
– Откуда вы меня знаете?
– На то я и Обмани-Смерть. Шучу-шучу, я знаю только ваше имя. Мне сказал Абхинав Сингх, я живу у него. В бывшей квартире Алекса.
– В его квартире? Но почему?
– Отец Александра поручил мне привезти его домой – он крайне обеспокоен исчезновением сына.
– Алекс ненавидит отца, и это чувство взаимно.
– Что между ними произошло?
– Много чего… Дело в матери Алекса.
– А поконкретнее?
– Алексу вряд ли понравилось бы, что я с вами откровенничаю.
– Так зачем же вы его ищете?
– Он исчез без предупреждения, и в одном я уверена на сто процентов: Алекс не мог не попрощаться! И дал бы о себе знать. Я беспокоюсь, потому что уверена: у моего друга проблемы.
– Вы были любовниками?
Дина улыбнулась, нахмурилась, покачала головой, снова улыбнулась и сказала:
– Мы были друзьями. Настоящими. Только друзьями.
Я задал еще несколько вопросов, на которые она не соизволила ответить. Мы вернулись к Коннот-Плейс, дошли до лавки торговца коврами, где Дина оседлала свой черный скутер. Я загородил дорогу, но она повернула ключ в замке зажигания и заставила меня отступить.
– Как мне с вами связаться? – бросил я ей в спину.
– Мы больше не увидимся. Я думала, получу от вас помощь, нафантазировала себе черт знает чего, а оказалось, вы на их стороне.
– Не понимаю…
Она стала теснить меня к тротуару, готовая в любой момент сорваться с места и исчезнуть.
– А если у меня появятся новости об Алексе?
Скутер вильнул и замер, Дина задумалась, потом решилась и продиктовала мне номер мобильного, который я записал на клочке бумаги. Она вдруг коснулась моей руки:
– Знаете, кто посоветовал мне посмотреть ваш фильм?
– Нет. Просветите.
– Алекс. Он был уверен, что вы бессмертны. Что никто не выжил бы после таких передряг. Он хотел понять, почему вы? Алекс часто смотрел кассету, которую привез из Лондона. Он знал наизусть большие куски вашего интервью, говорил, что хотел бы с вами познакомиться. Вы поэтому приехали?
Я был ошарашен. Дина скупо улыбнулась и нажала на педаль. Я успел записать номер и подумал, глядя вслед скутеру: «Ездить по Дели без шлема – чистое безумие…»
Абхинав Сингх был недоволен своим новым учеником. Он не считал Дарпана глупым, но парнишка не умел концентрироваться, часто смеялся без причины, смотрел в окно, отвлекался на птиц и все время спрашивал, обязательно ему учить тот или иной урок или нет. Дарпану хотелось постичь суть грамоты, чтобы читать газетные заголовки и не позволять торговцам обсчитывать себя. А вот умение писать он считал лишним, говорил: «Мне некому, да и нечего писать, а заполнять страницы буквами – скука смертная!» От напряжения у него болела голова. Абхинаву никак не удавалось внушить мальчишке, что научиться читать, не умея писать, попросту невозможно, что эти умения неразделимы, как орел и решка у монеты.
– Я хочу читать, а на писанину мне плевать.
– Говорю тебе, Дарпан, одно похоже на другое.
– Не верю.
Абхинав не знал, что делать. Неужто все ровесники бродяжки такие же несносные и нахальные? Раньше дети слушались, не задавали идиотских вопросов и уважали решения учителя. Старик не жалел, что оставил преподавание.
Я много раз играл роль дипломата и мирил наставника с его подопечным. Один хотел все бросить, другой мечтал улизнуть. Дарпана возмущала жесткая дисциплина, навязанная Абхинавом. У него было всего два часа свободного времени – днем и вечером, но к ужину следовало вернуться и не шляться по ночам с приятелями.
Через неделю я нашел решение, заставившее подростка сдаться.
– Мы заключили договор, Дарпан, а мужчины, которые не держат данное слово, не мужчины.
– Согласен, Том.
– Я тоже, – поддержал Абхинав.
– Я плачу тебе пятьдесят долларов в месяц, чтобы ты учился читать. Перестанешь фордыбачить, начнешь писать, будешь получать еще столько же.
– Сто долларов! – воскликнул потрясенный мальчик.
– Нет, Том, это грабеж, он не заслуживает таких денег! – вмешался Абхинав.
– Еще как заслуживаю!
– Вам, Абхинав, я предлагаю столько же – за науку и терпение. Предупреждаю, Дарпан, мне нужны результаты. Забудь о пререканиях и слушайся Абхинава, не то отошлю тебя туда, откуда ты пришел, и без единой рупии в кармане. Не можешь удержать удачу, пеняй на себя. Оставайся на всю жизнь жалким, никчемным типом.
– Я хочу научиться считать.
– Это возможно? – обратился я к Абхинаву.
– Если очень постараться, – ответил он.
– Имей в виду, Дарпан, за счет доплачивать не буду! – уточнил я, подумав, что деньги Малкольма Рейнера никогда еще не употреблялись с такой пользой. – Чем быстрее освоишь грамоту, тем скорее освободишься.
Чтобы скрепить историческое соглашение, я пригласил обоих в ресторан и очень удивился, когда Абхинав отказался: он был вегетарианцем и не хотел есть вне дома, чтобы не нарушить строгих установлений своей веры.
Я открыл было рот, чтобы возразить, но тут вмешался Дарпан:
– Мне ужасно хочется хоть раз в жизни побывать в ресторане. Я, наверное, индуист, хотя родителей не помню, так что не уверен. Я уважаю церковь, потому что священники нас подкармливают, и по правилам должен тоже быть вегетарианцем, но ем все – и курицу, и свинину, – так что принимаю приглашение.
Ко всеобщему удовольствию, Абхинав вспомнил, что на Колони-роуд есть пенджабский ресторан, где любят собираться члены его общины. «Все ритуалы там строго соблюдаются!»
Мы приехали на такси и едва не остались голодными: во всех трех залах было полно посетителей. На наше счастье, один из единоверцев, заметив Абхинава, замолвил слово перед хозяйкой, и она отдала нам освободившийся столик. Еда оказалась невероятно вкусной и была очень изящно оформлена. Ужин прошел весело, а еще мы обнаружили, что Дарпан знает некоторые цифры: цены в меню показались ему заоблачными. Мы с Абхинавом убедились: у парня появилась мотивация, и есть надежда, что он быстро выучится читать.
Я оказался в тупике. Идиотское выражение, учитывая, что речь идет о доме моего детства, который мне так и не удалось найти. Тем более идиотское, что Нью-Дели разделен величественными тенистыми проспектами, проложенными по ортоскопическому принципу – в большинстве своем они пересекаются под прямым углом. В начале двадцатого века перестроили много километров старого города – мои соотечественники хотели установить санитарный кордон и защититься от ядовитых миазмов индийских кварталов. Сегодня новый город со всех сторон окружен хаосом.