Я прочесал улицы Нью-Дели в разных направлениях и потерпел неудачу: мой дом испарился. Возможно, его снесли. А может, я был совсем рядом и не заметил его? Исключено. Напротив, окна в окна, в парке, напоминающем тропический лес, стояло здание посольства. Оставалось единственное решение – «отсмотреть» все посольства: в этой части города их было шестьдесят два, – если сгруппировать по зонам, много времени не понадобится. И дом обязательно найдется.
Где она сегодня, моя красавица Шадви? Похожа или нет на свою мать? Сколько у нее детей и сколько ресторанов?
У меня уже две недели не было известий от Виджея Банерджи. После того, что случилось в день выхода газет с объявлением, я не решался звонить детективу.
Каково же было мое удивление, когда, вернувшись вечером домой, я увидел у дверей белый «лендкрузер». Рядом стоял Виджей и расхваливал Абхинаву Сингху и его юному ученику преимущества последней модели. Дарпан подбежал ко мне:
– Том, он правда твой друг?
– Мы знакомы.
– Может, попросишь, чтобы он сделал кружок, – пусть ребята меня увидят.
Банерджи поприветствовал меня, сложив руки, поклонился и неожиданно тепло улыбнулся:
– Рад вас видеть, дорогой друг.
– Мы разве друзья?
– Каюсь, погорячился, был груб, ужасно себя вел. Примите мои извинения.
Я молчал. Пауза затянулась, вид у Банерджи сделался растерянный, и он спросил:
– Надеюсь, вы их принимаете?
– Не беспокойтесь, все в порядке.
– Я и правда беспокоился, оставил несколько сообщений, но вы не перезвонили. «Мой друг Ларч злопамятен!» – подумал я.
– Я трижды ошибся в коде доступа и…
– Вот и хорошо, мне так много нужно вам сказать!
– Как вы узнали адрес?
– Ничего сложного, вы ведь отказались от роскошного отеля в пользу трущоб. Англичанам свойственна экстравагантность. Еще раз простите. Ваша идея оказалась очень плодотворной. Я работаю в традиционной манере, но не отрицаю прогресс и быстро учусь, можете поверить. Все меня поздравляют: клиенты, конкуренты, телевизионщики и газетчики. Объявление имело колоссальный резонанс, все говорят, благодаря вам в агентство обратились новые клиенты. Я знаю, что вел себя глупо, поддался гневу, потому что ничего не понял, но это в прошлом. Моя команда ответила на тысячи телефонных звонков, приняла сотни тысяч СМС-сообщений, выслушала множество свидетельств. Титаническая работа продолжается до сих пор. Три со общения содержали конкретные факты. Мы узнали кое-что странное об Александре.
– Алекс был моим другом. Три месяца назад он сидел на вашем месте. И вот что я вам скажу: большего мерзавца земля не носила. Алекс долго изводил меня – и это еще мягко сказано! – просил свести с моими старыми… знакомыми, а когда я наконец согласился и представил его шефу бирманской сети, он повел себя как последняя сволочь! Решил вытолкнуть меня с рынка, лишить комиссионных. Согласитесь, так поступают только негодяи? Никому нельзя доверять. У него, кстати, не было ни малейших шансов, я сразу все узнал. Хотел разобраться, но он исчез.
– Не понимаю: вы сказали, прошло три месяца, а Алекс исчез полгода назад.
Сендай Сапанак закрыл глаза и задумался, вспоминая. Мы сидели в тайском ресторане на Лоди-роуд и пили синий чай[98]. Сендай согласился свидетельствовать, если ему обеспечат полную анонимность и защиту. Он явно насмотрелся американских сериалов, так что даже обыскал нас на предмет микрофонов. Его решили выслушать после того, как он предъявил чеки, выписанные Алексом. Тот приходил в ресторан. Три раза. Больше шести месяцев назад.
– Нет, он был здесь три месяца назад. Мы стали друзьями, и я не брал с него денег за еду, потому и не обналичил чеки. А он отплатил мне черной неблагодарностью.
– Нам нужны подробности.
– Только за вознаграждение.
Мы заспорили о деньгах. Виджей Банерджи не хотел уступать, они кричали друг на друга.
– Думаешь, я такой же глупец, как он? – вопрошал на хинди сыщик. – Бери деньги, которые этот кретин готов выбросить на ветер. Выкладывай, что знаешь, и получишь тысячу долларов. Других вариантов нет.
Сендай улыбнулся и кивнул. Я отсчитал деньги, и Сапанак мигом сунул их в карман.
Я продолжил допрос по-английски:
– Никто ни разу не упомянул при нас, что Алекс торговал наркотиками.
– Может, и так, зато разбирался в химии и качестве порошка. Сначала он не вызывал доверия, но у него были деньги… Алекс хотел купить пятьдесят кило кокаина, готов был сам отправиться за ним в Чианграй[99], утверждал, что у него своя сеть в Европе. А потом решил меня обойти.
– С чего вы вдруг разоткровенничались?
– Много лет назад я потерял дорогого человека. Нет ничего хуже сомнений и неведения. Алекс, скорее всего, столкнулся с бирманской мафией, эти люди шутить не любят, трупы их врагов и предателей бесследно исчезают.
– Считаете, Алекса убили?
– Именно так. Когда я задал вопрос, мне ответили: «Больше с ним проблем не будет…»
– Он кого-нибудь приводил в ваш ресторан?
– Алекс всегда ужинал один.
– Можете устроить мне встречу с вашими людьми?
– С кем именно?
– С теми, что якобы убили Алекса.
– Да вы с ума сошли! Они вас уничтожат, глазом не моргнут.
– Я готов заплатить много денег за доказательство смерти Рейнера-младшего. Мне нужна эта встреча.
– Я попробую, но ничего не обещаю. Если получится, позвоню.
– Дело решенное, – вмешался Банерджи на хинди. – Скажешь дураку-англичанину, что встречи не будет. Он начал меня доставать своими выходками. Я уважаемый человек и в сомнительных комбинациях не участвую.
Когда мы вышли из ресторана, вид у Банерджи был сокрушенный. Несколько минут мы молча шли по Патель-роуд.
– Все кончено… – пробормотал сыщик. – Нужно предупредить Ричардсона.
– О чем?
– О смерти Александра.
– Не утруждайтесь. Этот тип врет. Трудно даже представить, зачем он наплел все эти небылицы. В возрасте Алекса человек не превращается в наркодилера по мановению волшебной палочки. Он никогда не был замешан в делах с дурью и не смог бы реализовать пятьдесят кило кокаина. Зачем богатейшему человеку глупо рисковать? Ему достаточно сказать слово, чтобы получить любую сумму. У Рейнера-старшего состояние в тридцать семь миллиардов, Александр – единственный наследник! Употребляет ли он? Вероятно. Торгует? Вряд ли.
– А меня бы это не удивило. У его подружки Дины есть криминальное досье. Она не святая. Привлекалась за кражу, распространение наркотиков и приставание к прохожим.
– Приставание?! Вы уверены?
– Эта девка – мошенница, каких тысячи. Такие на все готовы, чтобы по-легкому срубить денег.
– И вы только теперь ставите меня в известность? Что еще вам известно?
– Дина происходит из низшей касты. У нее дурная репутация. Пыталась сниматься в кино в Бомбее, но ничего не вышло. Не исключено, что у нее есть связи с наркоторговцами, они могли убить Александра, чтобы забрать деньги.
– Вам следовало добиться, чтобы кредитку заблокировали!
– Ричардсон не захотел – сказал, что тогда оборвется последняя связь с Алексом.
– Мы даже не уверены, что карточкой пользовался он сам. У вас есть адрес девушки?
Виджей позвонил в офис, продиктовал мне координаты Дины – она жила в Питампуре, на севере города, – и сказал, что одного меня не отпустит.
Таксист остановил машину у обветшалой гостиницы. Выяснилось, что девушка съехала больше года назад, и администратор понятия не имел, где ее можно найти.
Я отклонил предложение взять одно такси на двоих, и сыщик назначил мне встречу на утро следующего дня. Потом я позвонил Дине, оставил сообщение на автоответчике и вернулся в Нью-Дели. Обошел огромный треугольник, от торгового района Джанпас до здания Центрального секретариата, чтобы добраться до «Ворот Индии»[100], и сбавил темп, боясь пропустить дом моего детства. Я сверялся с планом, находил глазами посольства – и ничего не узнавал. Широкие проспекты, множество магазинов и бизнес-центров… Все было чужим. Ближе к обеду я оставил Дине еще одно сообщение, прося срочно перезвонить, а к концу дня закончил обследование треугольника, не найдя ни одной зацепки. Дина не позвонила. Другого способа связаться с ней у меня не было, разве что попросить о помощи Виджея Банерджи. Зная номер скутера, сыщик мог легко найти адрес Дины, но он явно не питал к девушке теплых чувств, и я решил воздержаться.
Я вернулся домой угнетенный неудачами и увидел, что Абхинав с Дарпаном вместе готовят ужин. Они пригласили меня разделить с ними трапезу. Я порадовался, что старый сикх учит мальчишку не только чтению, письму, счету и истории, но и искусству приготовления пищи. Овощное карри оказалось очень вкусным, хрустящим, в меру маслянистым и ужасно ост рым – таким только покойника из могилы поднимать! Я похвалил их совместное творчество, и Дарпан объявил, что решил стать поваром.
У Парвати Шармы были седые волосы до плеч, лоб украшала ярко-красная точка – бинди[101]. Эта семидесятипятилетняя дама в розовом сари с плавными движениями и вечной улыбкой на лице управляла амбулаторией на юге столицы. Мы сидели на ковре, во внутреннем дворике, мимо нас курсировали больные, нищие, медсестры и бродячие собаки. На коленях Парвати лежала газета с фотографией Алекса.
– Я совершенно уверена. Разве можно его забыть? Он назвался Филиппом, а мы звали его Филом. Произошел несчастный случай – он попал под рикшу, и тот доставил его к нам. Это случилось во время муссона. Филипп вымок до нитки, был в шоке, но раны, к счастью, оказались поверхностными. Мы сделали, что сумели, вот только сердечные раны залечить не могли. Он все дни напролет лежал, уставясь в пустоту, и что-то неразборчиво бормотал. Я спрашивала: «С кем ты говоришь?» – но он только плечами пожимал. Однажды Фил сказал: «Я говорю с ней, но она никогда не отвечает». Я пыталась общаться, но Фил уклонялся и часто плакал. Беззвучно, даже не всхлипывал. Он почти ничего не ел, разве что немного риса с чечевицей. Недели через две наша медсестра Суджата обнаружила Фила в бессознательном состоянии, он принял упаковку антидепрессанта. Я знала – от него самого, – что он пьет на ночь четверть таблетки, по-другому заснуть не удавалось. Мы промыли Филу желудок и неделю не знали, выживет наш пациент или нет, хотели везти его в больницу, но он закатил истерику, кричал: «Нет-нет, ни за что!» – и остался выздоравливать у нас. Фил утратил вкус к жизни, это было видно по его лицу, по тому, как он улыбался, произносил слова, пытался успокоить нас касательно своего состояния. Чувствовалось, что этот человек… уходит, он был тонким, как соломинка, которую может сломать даже слабый ветерок. Чтобы накормить Фила, требовалось на него прикрикнуть, как на ребенка. Он перестал вставать, не умывался, и никто не знал, чем ему помочь. Я много вечеров потратила на то, чтобы вытащить Фила из раковины, заставить его заговорить, брала за руку, пела колыбельные, как своим детям, когда они болели. А он шептал: