я, но Алекс попросил оставить все как есть. На следующий день он признался, что плакал от стыда и отвращения, не мог справиться с гневом, боялся, что не сумеет простить отца, и благодарил меня за то, что открыла ему глаза. Две недели спустя, после урока, Алекс вручил мне кредитку и назвал ПИН-код. Я отказывалась, он настаивал, сердился. Говорил, что не желает зависеть от отца и его денег, что должен освободиться от опеки и прошлого. «Тебе деньги нужнее!»
– Почему?
– Я иногда работаю с ассоциацией, которая помогает женщинам в беде. В этой стране таких полно. Если индианка отказывается выходить замуж по выбору родителей, если ее третируют родственники мужа, если он бьет ее или насилует и она решает сбежать, общество ее отвергает. Ассоциация поддержала меня, когда я попала в трудное положение. Сама бы я не справилась. Теперь я счастлива, что могу быть полезной. Я рассказала об ассоциации Алексу, он много раз посещал центр, давал деньги. Число женщин, находящихся на грани отчаяния, огромно, они нуждаются в еде, одежде, медицинской помощи, работе. У многих есть дети. Когда Алекс понял, что мы отчаянно боремся с нищетой и проблемами, он вручил директрисе семь тысяч долларов. Назавтра он отдал мне кредитку, а через несколько дней исчез. С тех пор я ежемесячно снимаю пятьсот долларов на нужды ассоциации. Это капля в море, но и глоток кислорода.
– Он ничего не говорил о своих намерениях?
– Был конец мая, жара стояла удушающая. Во второй половине дня мы бродили по торговой галерее – там работал кондиционер, – а вечером поужинали в его любимом ресторане. Все было чудесно, Алекс веселился, мы много смеялись, а когда вышли, он подозвал рикшу, довез меня до центра, сказал, что утром придет на урок, и… все. Алекс исчез. Его кровать осталась неразобранной – не думаю, что он ночевал дома.
– Тот рикша не мог?..
– Исключено! А кредитка… Алекс не оставил мне выбора, и я только потом поняла: именно в тот момент он и решил исчезнуть.
– Зачем? Куда он собрался без гроша в кармане?
– Мне кажется, Алекс ступил на путь самоотречения.
– Что за чушь?
– Неужели не ясно? Алекс знал, что деньги ему больше не понадобятся.
Абхинав и Дарпан насмерть перепугались, когда рикша высадил меня у дома. Время было позднее, но мальчишка закричал: «Его убили, убили!» – прибежал мой хозяин, и они повели меня, поддерживая под руки, как инвалида, уложили на диван на первом этаже и забросали вопросами: «Когда и как на вас напали? Вы видели обидчиков? Почему не вмешалась полиция?» Абхинав велел Дарпану замолчать: «Болтливый, как старуха!» Он решил позвать доктора Сета – тот дважды спасал ему жизнь, – снял трубку, и я с трудом отговорил его. Старик сказал, что приготовит настой из трав, которые присылает из Пенджаба его брат. «Не сомневайтесь, он поможет!» Зелье оказалось зеленым, с горьковато-ментоловым вкусом, Абхинав поил меня и ругал наводнивших страну чужаков, которые никого не уважают, занимаются темными делишками и все портят. Досталось и «продажным, бездарным» полицейским, не желающим делать свою работу.
Сил спорить у меня не было, и он воспринял мое молчание как знак согласия. Собрав остатки мужества, я поднялся к себе и рухнул на кровать.
Часть ночи я блуждал по мрачным пустым улицам, пытаясь оторваться от убийц с дубинками, жаждущих проломить мне голову. Я прятался в темных закоулках, мчался вперед, не разбирая дороги, тщетно звал на помощь… Убийцы настигли меня в тупике. Виджей Банерджи надвигался на меня, помахивая белой керамической бейсбольной битой на манер мажоретки[110]. Я вжался в стену, прикрыл голову руками, понимая, что все кончено. Последнее, что я запомнил, было лицо Виджея Банерджи: свирепо ухмыляясь, он замахнулся, чтобы обрушить биту мне на череп.
– Господин Ларч… Томас, вы меня слышите?
Я открыл один глаз. Рядом с кроватью, положив руку мне на плечо, стоял Виджей Банерджи и лучезарно улыбался. Я попытался стряхнуть липкое оцепенение, сел в подушках, и голову прострелила чудовищная боль. С порога на меня смотрели Абхинав и Дарпан.
– Вам лучше? – спросил Виджей.
– Плечо болит. Как вы узнали, что…
– Не все ли равно? Главное, что вы живы. Теперь мы вами займемся. Дели – опасный город, в некоторых кварталах по ночам лучше не появляться.
– Кто вам сообщил?
– Я профессионал, не забыли? Не беспокойтесь, по едем в американский госпиталь, вас осмотрят, проверят, все ли в порядке. Что у вас украли?
– Бумажник. Денег было немного. Еще три кредитные карты. Нужно их заблокировать.
– Ричардсон все сделает.
Пришлось рассказать Виджею о случившемся. Он задавал такие точные вопросы, как будто интуиция сыщика уже подсказала ему ответы. Я не скрыл, что провел вечер с Диной, и передал Виджею все, что узнал.
– Мой дорогой, вас «сделали», как дилетанта. Дина умеет вызвать к себе жалость, она манипулирует мужчинами и добивается от них всего, что хочет. Эта особа наверняка поведала вам жалостливую историю о бедной неприкасаемой, которая отважно сражается за лучшее будущее. Она не раз пробовала этот метод – в основном на иностранцах. Увы, все это фантазии – мягко говоря. Дина никогда не ездила в Болливуд и не пыталась попасть на съемочную площадку. Она хочет только денег – чем больше, тем лучше – и ради этого любому выцарапает глаза и перегрызет горло. Вам будет интересно заглянуть в ее криминальное досье, узнаете много интересного.
– Значит, Дина на вас не работала?
– Ну почему же. Я давал ей разные поручения и хорошо платил, можете мне поверить. Но она решила, что из Алекса вытрясет больше, задурила ему голову, обошла меня и затеяла свою игру. Дина не артистка, а продажная девка. Настоящая шлюха. Испорченная до мозга костей и дьявольски хитрая. Она сумела стать необходимой Алексу, украла у него кредитку и выпытала ПИН-код, а теперь взялась за вас. Я уверен, что на вас напали ее сообщники.
– Почему вы не предупредили меня, что приставили Дину к Алексу?
– Таков мой бизнес. Грязный бизнес, и посторонним незачем знать детали. Клиентам важны результаты, людям плевать, как именно я их добиваюсь.
Я родился в этом городе и надеялся отыскать здесь свои корни, но сейчас понимаю, что… ни черта не понимаю в здешнем мире и его обитателях. Не знаю, что думать и во что верить. Видимо, я слишком белый. Все ускользает и скрывается за дымовой завесой, но теряюсь в этой мутной атмосфере только я. Мои мысли, все, что я знаю и представляю себе, засасывают меня в зыбучие пески. Как приспособиться к тому, что во вселенной хитростей никто не говорит правду. Она не важна – как сквозняк, солнечный лучик, отблеск реальности, полутон – и меняется по воле желаний и настроений. Я вдруг понял, что правда здесь неоднозначна, правд великое множество – одинаково безупречных, стоящих в одном ряду. Есть ли среди них одна, осязаемая и конкретная, за которую можно зацепиться? Сомневаюсь. Чем дальше я продвигаюсь, тем стремительнее теряю уверенность даже в собственных ощущениях и впечатлениях. Может, я схожу с ума? Или превращаюсь в настоящего индийца?
Я не захотел, чтобы меня осмотрел врач, решил, что справлюсь сам, и «окуклился». Мне не привыкать, необходимо время, терпение, и механизм снова заработает. Я послал к черту Виджея Банерджи, и, как это ни странно, он понял, не обиделся и даже предложил одну из своих кредиток. Я отказался и велел ему убираться.
Много дней я лежал, не вставая, и каждую ночь спал как сурок, по двенадцать часов кряду. Абхинав приносил чай и сухое печенье. Приходил Дарпан, молча садился в ногах кровати, читал учебник или писал в тетради и караулил меня, а заметив, что я открыл глаза, радостно скалился.
Иногда я спускался с сад, где Абхинав общался со своим соседом Чакором Диргудом, пенсионером-железнодорожником, брал стул, слушал их споры о растущей дороговизне и грядущих выборах или созерцал прохожих, собак и коров, попивая крепкий сладкий чай, к которому в конце концов пристрастился. Мало-помалу тело восстанавливалось, хотя плечо сильно болело, и я начал делать армейскую зарядку. Дела шли на лад, но слышал я только правым ухом.
Меня радовали успехи Дарпана – он схватывал все так быстро, что Абхинав просто диву давался. Мальчишка занимался по многу часов, глотал книги и задавал верные вопросы, но был нетерпелив и, ошибаясь, выходил из себя. Хуже всего ему давалась сложная графика индийского алфавита, но я не сомневался, что он и ее освоит. Недостаток у ученика Абхинава был один – болтливость, он не умолкал, даже когда писал. Его голос убаюкивал, а когда я просыпался, снова слышал его монолог.
Утро текло медленно и плавно, мы сидели в саду, Абхинав и Чакор рассуждали о «жалком зрелище», которое являют собой нынешние политические партии, о коррупции, ставшей обычным делом, и тут появился старик в белой одежде и желтом тюрбане. Он сложил ладони, поклонился и сказал с широкой улыбкой:
– Мир этому дому!
Абхинав и Чакор ответили на приветствие, и только тут я узнал священника из храма, куда приходил в поисках информации. Старик объяснил, что один его прихожанин четыре недели назад встретил Алекса на юге, в одном из ашрамов[111] Кералы, и они долго общались. Нет, к сожалению, побеседовать с ним не удастся, он отправился в паломнический путь – Чар Дхам ятру[112]. Этот человек сказал, что Алекс выглядел умиротворенным, счастливым и много медитировал.
Информация обеляла Дину и требовала подтверждения, значит, пора возвращаться в строй. Я ни в чем не буду до конца уверен, пока не отыщу Рейнера-младшего и не посмотрю ему в глаза. Мне показалось, что будет правильно не сообщать девушке об отъезде: я подозревал ее во всех смертных грехах, а через секунду понимал, что это полный бред. Будь Дина виновата в исчезновении Алекса, натрави она на меня сообщников, держалась бы на расстоянии. С другой стороны, в подозрениях Виджея Банерджи есть рациональное зерно.