– А чего-нибудь сладкого? – спросил я.
– А? – она подняла глаза.
– Позвольте, я закажу десерт. Вы что хотите? Или что-то посерьезнее?
– Нет, спасибо, ничего не хочу. Честно не хочу, я не стесняюсь ни капельки! Я правда не хочу ничего есть!
Мы разговорились. Я так и не понял, чем она занимается, где и кем работает, есть ли у нее муж и дети – по возрасту вполне могли бы быть, ей было около тридцати. Впрочем, я не допрашивал ее подробно: образование, семейное положение… Зачем? Шел разговор вроде бы ни о чем, но очень приятный, легкий и даже воодушевляющий – непонятно почему. Наверное, потому, что она была очень милая. Даже, наверное, красивая.
Не допив латте, она закрыла ноутбук и стала прощаться. Ей надо было забрать свой комп от мастера, она же говорила. Выяснилось, что мастер живет буквально в двух кварталах от меня. Я предложил ее подвезти. Она согласилась легко и опять-таки мило, без кокетства и испуга.
У подъезда, где жил ее мастер, я прождал ее минут десять, а то и меньше.
– Спасибо, – сказала она, садясь в мою машину.
– Хотите, я вас довезу до дома?
– Не хочу, – и она близко-близко посмотрела мне в глаза.
Я даже не помню, целовались мы с ней или нет.
Наверное, все-таки да. Но уже в моей квартире.
Потом она сбросила туфли, забралась на диван.
Я нагнулся над ней. Обнял. Я очень ее хотел. Она была красивая и какая-то особенная, правда.
– Подожди, – сказала она, выскользнув из моих объятий. – Я хочу попить воды.
– Да, да, сейчас!
Я сбегал в кухню и принес ей большой высокий стакан с водой. Я думал: ну горло пересохло. У меня так сто раз бывало – вдруг дико хочется пить. Глотну водички, и порядок. Вот я и подумал – сейчас она сделает пару глотков, отдаст мне стакан, и я поцелую ее мокрые и прохладные от свежей воды губы…
Но нет! Она пила воду крохотными глоточками, делая длинные паузы, наслаждаясь и смакуя, как будто она дегустатор на важном конкурсе, и пьет она не воду из остывшего чайника, а драгоценное вино столетней выдержки, и ей надо угадать, из какого оно сорта винограда, какой французской деревни, какого фермера, и год урожая, и год розлива. Она даже глаза прикрывала и облизывала губы языком.
Прошло, наверное, минут пять, а она выпила только треть стакана и не собиралась заканчивать.
Во мне вдруг поднялась злоба. Кажется, она издевается надо мной? Ей не меньше тридцати! Она что, не понимает, что у мужчины уже все о-го-го, ды-дых и нельзя его вот так мариновать, как будто нарочно?
– Попила? – спросил я.
– Сейчас, – сказала она, не открывая глаз и делая еще один глоточек.
Я пошел на кухню, принес оттуда яблоко, блюдце и ножик.
Сел рядом с ней, разрезал яблоко и стал нарочито медленно отрезать от него тонкие круглые поперечные ломтики, счищать с них шкурку, вырезать серединку с перепонками и косточками, потом отправлять их в рот и тщательно пережевывать.
Прошло еще минут десять.
Мне уже совсем ничего не хотелось.
Она допила наконец воду. Поставила стакан на пол.
– Ну и что? – спросил я.
– Это я спрашиваю – что? – улыбнулась она.
– Что – что?
– Скажи что-нибудь.
– О чем?
– Например, обо мне.
– Водохлёбка! – сказал я.
– А ты… Ты яблогрыз! Вот! – засмеялась она и легонько вздохнула.
Мне показалось, что я сейчас захочу ее снова.
Но нет. Это мне только показалось. Я спросил:
– Отвезти тебя домой?
– Спасибо, я вызову такси.
Вот, собственно, и все. Вот такая глупая и странная история. Нам помешали вода и яблоко», – закончил рассказчик.
Кто-то засмеялся, кто-то вздохнул, но только один из присутствующих сказал:
– Простите, не верю.
– Почему? – едва ли не обиженно откликнулся рассказчик.
– Так. Сам не знаю. Не верю, и все.
– В вашем недоверии нет логики! – возразил кто-то из присутствующих. – Вот если бы наш друг рассказал, как он склеил девушку в кафе и тут же дикий секс, – вот тут, как бы сказать, есть повод для сомнений. Типичное мужское хвастовство: «Поехали ко мне, и трах-тарарах до небес. Двадцать три оргазма». Но здесь-то все наоборот! Человек признался в неудаче, если угодно.
– Дело не в неудаче, – сказал рассказчик. – Я просто говорю правду.
– А я все равно не верю! – уперся его оппонент.
– Почему же?
– Ну сами смотрите, – объяснял тот. – Она уже пришла. На что-то там намекала еще в машине, так? Села на диван, сняв туфли, так? Ну медленно пьет воду, у всех свои закидоны. Может, она вас так дразнила. А вы ее решили яблоком поддразнить в ответ. Подразнились, потом помирились, ведь да?
– Мы не ссорились. У нас просто ничего не вышло. Так бывает иногда. Ну, например, чего вот он, – рассказчик кивнул на своего соседа, – так уперся в кроссовки? Не хочет девушка снимать кроссовки, и не надо, что за принципы? Однако вот. Бывает, повторяю. Эта ее вода и это мое яблоко встали между нами стеной…
– Клянетесь?
– Богом истинным! – сказал рассказчик.
– А вы верующий? – усмехнулся оппонент.
– Представьте себе! – рассказчик расстегнул рубашку и показал нательный крестик на серебряной цепочке.
– Извините. – Оппонент коротко поклонился и приложил руку к сердцу.
Дальше все начали, хохоча, спорить, почему та девушка не захотела снимать кроссовки. То ли гольфы рваные, то ли ноги давно без педикюра, то ли она начиталась Кундеру – там у него, кажется, описан секс в кроссовках.
Мне стало скучно, и я пошел спать в свой номер.
Через год, уже на другой конференции, я снова встретил человека, который рассказал историю про воду и яблоко. Как-то слово за слово вспомнили тогдашний разговор.
– Вот, полюбуйтесь! – сказал он, достал бумажник и вытащил оттуда вырезку из какой-то дешевой цветной газеты.
Я увидел портрет того, кто говорил, что не верит, что они с этой девушкой так вот просто разбежались.
Там было написано:
«Ученый убил пятерых любовников своей покойной жены, а потом выпал из окна четвертого этажа, получив тяжелые травмы, но остался жив. Мужчину ожидает срок от 8 до 20 лет». Из дальнейшего текста, изложенного полуграмотным языком бульварной прессы, можно было понять вот что. Женщина в молодом возрасте умерла от тяжелой болезни (рак пищевода). Муж, зная, что она знает о своем диагнозе, не препятствовал ее изменам, давая ей полную свободу прожить последний год так, как она хочет. Но после ее смерти выследил троих ее любовников, а двоих обнаружил случайно, в компании общих знакомых.
– То есть вы сказали правду? – переспросил я.
– Я по возможности всегда стараюсь говорить правду. Но главное не это. Главное, он мне поверил! – Мой собеседник щелкнул пальцем по снимку, сложил этот кусочек газеты и спрятал обратно в бумажник.
Мщение АхиллаИ всего-то буква «ять»
– С карточки или наличными? – спросил Сидоров.
– Наличными, естественно, – ответил Муравьев. – Дураков нет.
– Рублями или как?
– Или как! – засмеялся Муравьев. – Я ж, кажется, сказал: дураков нет.
– Ага. Тогда такую сумму только завтра.
– Да хоть послезавтра. – Муравьев равнодушно зевнул или сделал вид, что ему все равно.
– А успеем?
Муравьев посмотрел в окно, не желая продолжать разговор.
В окне был виден кусок вечерней улицы. На стену дома напротив наводили лазерную рекламу: «Победа Путина – победа России! Прими верное решение!» На дворе был мокрый теплый февраль 2030 года.
Сидоров явился через три дня.
– Вот, – он похлопал себя по животу.
– Сгружай, – кивнул Муравьев, подставив пластиковый мешок под задранный свитер Сидорова.
– Ложись, – сказал Муравьев.
Он помог Сидорову устроиться на жесткой металлической кушетке. Кушетка была двуспальная, Муравьев лег рядом. Они пристегнулись. Потом над ними опустилась крышка. Капсула машины времени задраивалась автоматически. Зашипел воздух. Стало прохладно.
– Денег не жалко? – вдруг спросил Муравьев. – А то пока не поздно…
– Нет, что вы! – ответил Сидоров. – Я серьезный клиент.
– Можно на «ты», – сказал Муравьев. – Сегодня хорошая программа. Битва под стенами Трои. Мщение Ахилла. Ахилл убивает Гектора за то, что тот убил его друга Патрокла. Но тебе это не так важно знать. Ты будешь типа вместо Ахилла, понял? Захерачишь дротиком Гектору в шею. Я покажу что да как. Поехали.
Машина загудела, и все потемнело вокруг.
– А если он меня? – встревожился Сидоров.
– Не ссы, я буду рядом, – сказал Муравьев.
Было солнце, было жарко, было дико неудобно, особенно из-за этих медных панцирей. Сидоров каждое утро делал пробежку десять километров, и ходил в бассейн, и вообще был крепкий и выносливый – но три круга вокруг этой маленькой каменной крепости вымотали его вконец.
Он уже пожалел, что ввязался. Тем более что мужик, которого ему предстояло убить, был страшно здоровый, но, главное, симпатичный! Даже жалко. Но он так размахивал своим мечом, что Сидоров из последних сил отбивался тяжелым разукрашенным щитом. Будь на щите поменьше всяких фигур, легче было бы, честное слово. «И вообще, – вдруг почти раскаялся Сидоров, – что за кайф убивать живого человека?» Но этот Гектор так на него набрасывался, что выхода не было, и Сидоров изо всех сил саданул ему в шею коротким дротиком и неожиданно для самого себя вскричал на непонятном языке:
– Ἕκτορ ἀτάρ που ἔφης Πατροκλῆ᾽ ἐξεναρίζων σῶς ἔσσεσθ᾽… – и вдруг понял, что это значит: «Гектор, Патрокла убил ты – и думал живым оставаться?»
– Отлично. А теперь назад! – услышал он через гарнитуру голос Муравьева. – Быстро! А то сейчас остальные набегут.
Сидоров шагнул назад, на магнитную дорожку.
Тут вправду набежали какие-то мужики и стали совершенно по-свински, как последняя гопота, колоть убитого мечами и дротиками и оборачиваться на Сидорова, как бы ища его одобрения. Казалось, они ждут от него какой-то речи. Каких-то громких и возвышенных слов. Он даже закашлялся от волнения.