Они несколько раз туда приходили. Потом папа сказал: «Это нечестно, все время брать подарки и ничего не давать в ответ! Вот, возьми коробочку с мармеладом, подари мальчику».
– Помню, – сказала Зина. – Было мило.
– Тебе просто мило, а я в тебя влюбился на всю жизнь, – сказал Пол. – Я помню твое платье в мелкий цветочек, твои туфельки. Твое лицо.
– Ты что, специально приехал, чтобы меня разыскать? – Зине стало смешно.
– Это судьба, – сказал он и осторожно сжал ее ладонь.
Зине показалось, что она начинает в него влюбляться. Поэтому она решила закончить дело шуткой:
– После таких слов истинный джентльмен просто обязан сделать девушке предложение! – и звонко захохотала, чтоб он не сомневался: она шутит.
– Да. Я хочу сделать тебе предложение. – Пол Дуглас, наоборот, был серьезен и даже, кажется, чуточку сердит и нахмурен. – Но мне кажется… Я уверен, что ты мне откажешь.
– Зачем же тогда? – засмеялась она еще громче. – Если уверен в отказе, не надо и предлагать! Да и почему, собственно, я должна отказать?
– Потому что ты патриотка, а я – предатель.
– Не поняла! – Зина действительно не поняла. – Да, я патриотка. Студентка, комсомолка, физкультурница. Кандидат в мастера спорта по авторалли. А ты?
– А я предатель, – тихо и серьезно сказал он. – Изменник родины. Своей родины. Моя мама работала на твоего папу. А я ей помогал.
– Что за дикие истории? – сказала Зина, продолжая танцевать, хотя пол слегка уезжал у нее из-под ног. – Какое-то кино про шпионов! – и снова попробовала засмеяться, но у нее не получилось.
– Тебе, наверное, двадцать один, а мне двадцать три… – Пол сильнее стиснул ее руку. – Я так в тебя влюбился, что у меня еще не было девушки…
– Я подумаю. Я правда подумаю. – Зина высвободила ладонь из его пальцев.
Вечером она все рассказала папе и маме. За ужином. Так, в общих чертах, без лишних подробностей.
– Не обращай внимания! – сказал папа и отпил глоточек вина из бокала; они в семье всегда красиво ужинали: с вином, с цветами в вазе. – Какой-то романтический пентюх.
– Алик! – сказала мама. – Хороший искренний мальчик.
– Ну прости… – Папа легонько погладил Зину по плечу. – Нет, в самом деле, насмотрелся парень кино про шпионов. Или ты в него вдруг влюбилась? А?
Зина вдруг вышла из-за стола и пошла к себе в комнату.
– Алик! – воскликнула мама. – Ну что ты, в самом деле!
Зина вернулась с сумочкой. Вытащила из сумочки конфету в ярко-синем фантике.
– Чуть не забыла, черт! Это он тебе передал.
– Ага. Понятно. Спасибо, – сказал папа, пряча конфету в карман и вставая. – Мне тут нужно ненадолго съездить по одному делу.
– Ты же выпил! – сказала мама.
– Я вызову такси.
Поздно вечером папа постучал к Зине в комнату.
– Я бы хотел поговорить с этим твоим мальчиком… как его? Пол Дуглас?
– Да, – сказала Зина. – И никакой он не мой!
– Позови его в кино. На послезавтра. Завтра увидишь его и позови. Держи билеты. Кино «Октябрь», хорошие места. Я тихонько сяду рядышком.
Но послезавтра утром эта английская девица – нос кнопочкой и тяжелая челюсть – передала Зине записку от Пола. Он писал, что просит прощения – его вызывают в посольство на семь часов вечера.
– Жаль, – сказал папа. – Значит, кто-то на вас смотрел. И доложил. Стуканул, ежели попросту.
– Кто?
– Да кто угодно! Любой из трех, кто с ним рядом. Они же тоже не дураки. Он у них тоже в картотеке… Скорее всего, так.
– Что с ним будет? – спросила Зина.
– Как обычно. Поговорят, накормят ужином. Он вдруг почувствует дикую усталость, будет зевать и потягиваться, несмотря на все свое воспитание. Ему ласково предложат переночевать. Он согласится, потому что будет засыпать на ходу. Ночью сделают маленький незаметный укол… Он даже не проснется.
– Ты что?! – закричала Зина.
– Успокойся! – Папа хлопнул ладонью по столу. – Рано утром он встанет в бодром, но бессмысленном настроении. Будет глупо и ласково улыбаться всем вокруг. Его посадят в машину, отвезут в Шереметьево, проведут, такого веселого и милого, через погранконтроль, и домой. В добрую старую Англию. Ну а там уже допросят как следует.
– И что потом?
– Почем я знаю? Скажу по секрету, у них юстиция мягче нашей… Ничего страшного. Надеюсь.
– А нельзя его вытащить?
– С ума сошла… Нет, нельзя. Все. Что упало, то пропало. Прости меня, но… Надо уметь забывать. Выбрасывать из головы.
Тогда самолеты в Англию летали не то что сейчас. Единственный рейс из Шереметьево в Лондон был в три часа дня.
Папа поехал на работу на метро, как обычно. Это хорошо.
Начиная с десяти утра Зина медленно каталась на папиной старой «Волге» по Софийской набережной. В половине двенадцатого из ворот посольства выехал «Ровер». Зина пристроилась сзади и проводила его по всей улице Горького и по Ленинградскому до Войковской. Да, они точно ехали в Шереметьево.
Зина чуть-чуть прибавила оборотов. Хотелось увидеть, кого они везут. Заднее стекло было закрыто занавесочкой. Надо было дождаться, чтобы посольский «Ровер» встал в левый ряд, и подтянуться к нему справа. Ага, вот так. Точно! Он там. На заднем сиденье, между двумя мужиками. Видна его рыжая косматая голова. Она еще пару раз отпустила «Ровер» вперед, потом снова подъехала почти вплотную. Убедилась.
Сначала она не знала, что делать дальше.
Но тут в «Ровере», очевидно, почуяли погоню и дали газу.
Зина отпустила «Ровер» на две сотни метров вперед, но не дальше. Надо было выехать на Ленинградку, на простор, туда, где машин мало. Не наше время, слава богу.
Они попытались оторваться. Фигушки с маслом! С виду машина Зины была простая, к тому времени уже совсем устаревшая «Волга-21», серая, забрызганная мартовской грязью, – это хорошо, что забрызганная, – Зина нарочно подставилась под фонтан серой жижи из-под колес какого-то МАЗа, чтоб он ей как следует залепил передние номера. На всякий случай. Но это была не простая «Волга», это была «догонялка» с мотором от «Чайки», восемь цилиндров, двести лошадей, сто семьдесят по трассе без напряга. А с напрягом – вообще!
Ей даже смешно стало, как они от нее удирали. Она нарочно то отпускала их от себя метров на пятьсот, а то быстро сокращала разрыв, а потом начинала медленно подползать. Вдруг «Ровер» резко сбросил скорость, но она уследила и не вылетела вперед, а снова стала отставать на два корпуса. Он ехал медленней – и она замедлялась тоже. Но вдруг он рванул изо всех сил – через три километра уже был поворот к аэропорту. Вот тут терпение у Зины лопнуло, движок взревел, она за десять секунд обогнала «Ровер» метров на двести и крутанула руль налево, одновременно ударив по тормозам – разворот юзом четырех колес.
Она увидела перекошенное лицо водителя «Ровера», который бросил свою машину в кювет. И тут же почувствовала удар – ехавший сзади грузовик не успел затормозить.
– Зачем? Зачем? – в сотый раз спрашивал папа, сидя рядом с ней в больничной палате.
Она, кстати, легко отделалась: перелом ключицы и легкое сотрясение мозга.
– Я уже все сказала следователю, – сказала она. – Мокрая дорога. Занесло, не справилась с управлением. Почему на Ленинградском шоссе? Так. Захотелось прокатиться. А что, нельзя? Права есть, доверенность при мне. Поцелуй меня, папочка.
Тот пригнулся, коснулся губами ее щеки.
– Главное, я его не отдала, – почти неслышно сказала Зина. – Он ведь наш. Нельзя отдавать наших.
– Горжусь тобой, – прошептал в ответ папа. – Ты смелая.
– Спасибо. Как он сейчас?
– Умер сегодня утром, – без лишних вздохов сказал папа. – В машине ударился обо что-то головой. Оперировали, но увы, без толку…
Зина захотела было вспомнить Лондон, кисейную весну, Грин-парк, лужайку, рыжего мальчишку, конфету в синем фантике – но не получилось. Перед глазами был потолок с белым круглым матовым фонарем, который так скучно зажигается вечером, и всё, и больше ничего. Надо уметь забывать, как велел папа.
Она прожила долгую, интересную жизнь, объездила полмира, но ни разу не была в Лондоне – если не считать тех детских лет. И у нее так и не было мальчика. Никого не было вообще.
Из жизни спасателейНе помогай Господу Богу своему
Борис Петрович спускался по лестнице быстро, почти вприпрыжку – настроение было хорошее, бодрое – и вдруг прямо налетел на женщину, которая жила в соседней квартире, стенка в стенку. В трехкомнатной. А у него была однокомнатная. Соседка стояла, вцепившись руками в перила, и, кажется, плакала.
В первую секунду Борис Петрович решил, что было бы бестактно вообще обращать внимание на плачущего человека – задавать вопросы, выражать сочувствие, предлагать помощь. Пробежал мимо. Но потом остановился, поднялся на пять ступеней вверх, встал чуть ниже ее и спросил:
– Лена, что случилось? – Он знал, как ее зовут.
Она помотала головой и вдруг выдохнула:
– Простите. Просто сил больше нет.
– Я могу вам помочь?
– Нет! – вдруг зло ответила она. – Что вы спрашиваете? Вы же все знаете.
– Я… нет… что случилось?
– Неправда! – чуть ли не крикнула она. – Всё вы знаете! Через стенку все слышно! Идите, идите, не приставайте ко мне!
– Извините, – сказал Борис Петрович, отвернулся и пошагал вниз.
Он очень ей сочувствовал и промолчал, хотя в другом случае, конечно, сказал бы: «Я к вам не пристаю, а вежливо выражаю сочувствие, а вот вы неизвестно зачем пытаетесь нахамить!» Он вообще был резок и всегда на все отвечал. Любил, чтоб за ним оставалось последнее слово. С детства был такой. Никому не давал спуску.
Но не в этом случае, разумеется.
Потому что он действительно все знал. То есть все слышал сквозь стенку – хотя это был вроде бы солидный дом, не сталинка, конечно, но и не хрущевка, а вполне себе такая бежевая