– Войдите! – раздалось из-за двери, в которую Ливви осторожно постучала. Повернув ручку, она вошла в угловой кабинет на верхнем этаже городского телевидения и прошла к громадному черному столу из ясеня, стоящему у окна. Она пожала руку Парсонсу, скинула с плеч пальто и села. Глубокий разрез юбки обнажил ее длинные, туго обтянутые черными чулками ноги.
– Ливви, я сочувствую ситуации, в которой вы оказались, – вкрадчиво начал Парсонс. – Вероятно, тебе очень тяжело.
– Да, мне очень тяжело.
– Я понимаю, конечно, понимаю… – Он кивнул и погладил свой дорогой, ручной росписи, шелковый галстук. – Как бы там ни было, боюсь, что все это уже начинает задевать и нашу компанию.
– Действительно? – Ливви выпрямилась, пытаясь выглядеть спокойной и сосредоточившись только на одной мысли: не надо тянуть! Если собираешься уничтожить меня, делай это побыстрее!
– Да, из-за этого мы подыскали замену на «Тэйк файв».
– Да, я поняла это.
– Тогда я уверен, что вы поймете и наше решение, одно из самых трудных, которые нам пришлось принять. С сегодняшнего дня мы разрываем наш контракт.
Ливви молчала. Хотя она и ждала этого, но все же услышанное потрясло ее.
– А что с программой о Дьюсе? Парсонс пожал плечами:
– Сейчас Джеф Риджес и Роджер Хардман редактируют ее. Хардман изменил концепцию передачи и пока использует ваше интервью.
– Я понимаю.
Парсонс снова погладил галстук, давая понять Ливви, что говорить больше не о чем.
– Мой контракт…
– Наши адвокаты разберутся со всеми деталям. Окончательный расчет и копию документа о расторжении контракта вы получите в ближайшие дни.
– Хорошо. – Ливви встала. Она не понимала, как ей это удалось, но она не пожала руку Парсонсу, улыбнулась и пошла к двери. Она шла легкой, элегантной походкой, слегка покачиваясь на высоких каблуках черных туфель ручной работы, оставляя глубокие вмятины на ковре. Не оглядываясь, она вышла из кабинета, улыбнулась секретарю в приемной и направилась к лифту.
Через пять минут она уже вышла на улицу. Закутавшись поплотнее в пальто, она громко окликнула такси и забралась внутрь машины. Дала свой адрес, откинулась на спинку сиденья и тупо уставилась в окно. Мелькающие за стеклом виды вдруг расплылись перед ее глазами: она не сразу поняла, что наконец плачет. Слезы нескончаемым потоком катились по лицу, размазывая весь макияж и оставляя ужасные черные потеки туши.
Когда такси влилось в поток машин, движущихся по Тоттенхэм Корт роуд, Ливви вытерла глаза и привела в порядок лицо. Она задумалась над тем, что ей сказали. Встреча с Дьюсом была единственной вещью, Которая ее сейчас интересовала. Это было ее дитя; она дала идею, пробиралась через амазонские джунгли, чтобы добраться до него; вытерпела от него кучу оскорблений во время встречи; и, наконец, сломала из-за этого всю свою жизнь! И за это городское телевидение передало ее работу кому-то другому, который внесет поправки и выдаст все за свое! И вдобавок этот кто-то за работу, сделанную чужими руками, добьется славы.
– Как они смеют! – воскликнула она в ярости. Водитель посмотрел на нее в зеркало:
– Что-то не так, дорогая?
– О! Ничего! – быстро ответила Ливви, покраснев. Она продолжала смотреть в окно, и водитель не стал допытываться дальше. Когда они двинулись по направлению к Челси под мерное пощелкивание счетчика, жалость к себе и отчаянье стали переходить в злость. И каждый щелчок счетчика увеличивал эту злость. Программа не может выйти без нее – они никогда бы не добрались до Ленни Дьюса без ее усилий! Она комкала носовой платок в руках, и злость продолжала нарастать в ней до тех пор, пока машина резко не затормозила, и Ливви резко бросило вперед. Она с трудом успела зацепиться руками за сиденье, чтобы не упасть.
– О Боже!
– Прошу извинить, дорогая! – Водитель качнул головой на двух студентов-художников, которые, рискуя жизнью, пробежали перед машиной и теперь мчались по тротуару. – Проклятые студенты!
Ливви кивнула, соглашаясь. А потом, все еще сидя на краю сиденья и наклонившись вперед, спросила:
– Это не займет много времени, если мы поедем сейчас в Ченсери Лэйн? – Ливви приняла решение под влиянием момента. Она хотела поехать в контору. Питера и выяснить, есть ли какая-нибудь возможность ей самой заняться программой.
Водитель прищурил глаза:
– Вы хотите ехать в Ченсери Лэйн?
– Да, пожалуйста.
– Дело ваше. – Водитель завел счетчик. – Так значит, Ченсери Лэйн, дорогая? – Он посмотрел в зеркало, затем бросил взгляд через плечо и стал разворачивать тяжелую черную машину. Через несколько минут они ехали по Кингз-вэй в направлении к Сити. Ливви откинулась на спинку сиденья и стала продумывать, что она должна сказать.
Питер Маршалл посмотрел на секретаря, который вошел в его кабинет и остановился в ожидании у двери. Питер сказал в трубку:
– Мойра, подожди минуту, – потом закрыл рукой микрофон и подозвал секретаря к себе.
– Оливия Дэвис здесь, чтобы увидеться с вами, мистер Маршалл. Она не сказала о цели своего прихода.
Питер тяжело вздохнул:
– Попроси ее подождать, Вилсон. Секретарь кивнул и исчез.
Питер вернулся к разговору с женой: – Только этого мне и не хватало. Ливви здесь. Сейчас мне, наверное, придется говорить с ней о квартире. Я так надеялся, что у нас в запасе будет несколько дней, чтобы мы могли что-нибудь подыскать для нее!
– Ты думаешь, что Эдди ей уже все рассказала? – Мойра только что плакала, и ее голос был слабым.
– Несомненно.
– Как ты считаешь, можно юридическим путем что-нибудь изменить?
– Нет, прости, любимая. Это первое, что я попытался сделать. Но, увы, нет. И все это после того, как Ливви кучу денег вложила в эту квартиру! У нее нет даже договора по найму – юридически она живет из милости.
– Я не знаю, что делать.
Он снова услышал слезы в голосе Мойры и разъярился.
– Мы ничего не можем сделать. Ливви все потеряла. – Питер тяжело вздохнул. – Послушай, Мойра! Я должен идти. Позднее я тебе перезвоню, постарайся не расстраиваться.
– Удачи тебе.
– Спасибо. – Он собирался повесить трубку.
– О, да, Питер?
– Да?
– Благодарю тебя.
Питер улыбнулся и расслабился. За все, что он делал для Мойры, даже за самую мелочь, Мойра так была ему благодарна, что, казалось, она до сих пор не может поверить в чью-то заботу и любовь. Это были последствия ее тяжелой и беспросветной жизни с Брайаном.
– Все нормально. Я позвоню тебе позднее.
– Он вышел в приемную и увидел Ливви, великолепно одетую, но с пепельным лицом, на котором выделялись красные лихорадочные пятна на высоких скулах и рот с алой помадой.
– Привет. Пойдем ко мне. Ливви встала и улыбнулась.
– Питер, я так рада, что ты здесь. Извини, что я без звонка, но мне нужна юридическая консультация. – Она говорила быстро, путаясь в словах, и Питер сначала подумал, что она пьяна. Он втащил ее, беспрестанно говорящую, в свой кабинет.
– Садись, Ливви. Хочешь чаю? – спросил он, проходя к своему столу.
– Благодарю, Питер. Я не хочу отнимать у тебя много времени, но мне было необходимо срочно увидеть тебя. – Она замолчала, перевела дыхание и прямо сказала: – Сегодня утром я потеряла работу на телевидении. Они расторгли мой контракт.
– О, Ливви, мне так жаль.
Она фыркнула и махнула рукой.
– Я понимала, что это может произойти. Мне нужен юридический совет по той программе с Ленни Дьюсом, которую я сделала для них. Они выкинули меня и передали ее Джефу Риджесу, он работает сейчас над ней с продюсером. Я разъярена, Питер! Это была моя программа, моя концепция, моя находка, и они собирались представлять меня к премии БАФТА. Я знаю это! Могу я юридически бороться за программу? Они несправедливы – ведь существует авторское право. – Она все это говорила, расхаживая по кабинету, потом вдруг остановилась. – Мне нужен защитник. Я собираюсь возбудить дело. Как ты думаешь, сколько это будет стоить? Деньги не имеют значения, для меня важнее принципы, это…
– Ливви! Успокойся! – Питеру пришлось кричать, чтобы остановить ее рассуждения. Она остановилась перед ним, испытывая смешанное чувство удивления и возмущения.
– Что? В чем дело?
Он тяжело вздохнул и тряхнул головой.
– Пойди и сядь, пожалуйста!
Нехотя она подошла к столу и присела на краешек стула.
– Сейчас давай поговорим об этом деле спокойно. У тебя есть с ними соглашение об авторском праве? Или был пункт, предусматривающий твою исследовательскую деятельность по изобразительному искусству для этой программы?
Она быстро взглянула на него.
– Нет. Ничего особенного.
– Что означает твое «ничего особенного»? Было там то, о чем я говорю?
– Нет. Ничего.
– Тогда как ты, скажи на милость, собираешься судиться? В твоем контракте есть пункт, в котором они имеют право заменить тебя. Так всегда делается.
– Правда? – спросила она с сарказмом.
– Да, правда! Я просматривал твой контракт и помню это. – Он остановился, не желая дальше расстраивать ее, а потом продолжал, смягчив голос: – Ливви, у тебя невелик шанс выиграть дело. Ничего конкретного, без каких-либо юридических соглашений, у тебя нет зацепок, чтобы воевать с городским телевидением. Извини, но я не могу предложить тебе свою помощь, и я не думаю, что кто-нибудь согласится взять это дело.
Ливви смотрела на стену поверх его головы. Его последние слова больно ударили ее, и она потеряла всякий контроль над своими эмоциями. Она вдруг остро ощутила крушение всех надежд и унижение от сегодняшнего утреннего посещения телекомпании. Ей вдруг показалось, что Питер тоже издевается над ней, усиливая ее страдания. И она взорвалась.
– Ты уверен в этом? – спросила она холодно. – Или, может быть, если я больше не буду работать на телевидении, тогда последняя память о моем отце умрет и ты тогда сможешь выйти из тени? – Ее лицо было бесстрастно, но, в такт ее бурному дыханию, было видно, как пульсировала голубая вена на шее.