старательно и выдержанно.
Альбомы свидетельствуют о том, что Антонин Аркадьевич уделял немало времени и энергии установлению связей с известными современниками и авторами книг об исторических деятелях. Принадлежность к знаменитой династии являлась надежной рекомендацией для знакомства и переписки. Впрочем, случалось и наоборот: установление тех или иных связей являлось следствием разработки новой "версии" в истории династии Раменских. Об этом свидетельствует цитировавшееся выше письмо Голенищева-Кутузова. В подтверждение этого наблюдения говорят и другие материалы. Например, 13 июля 1963 г. дочь М.Н.Тухачевского С.М.Мельник-Тухачевская писала в ответ на запрос Антонина Аркадьевича: "Лично я ничего Вам сообщить не могу по интересующему Вас вопросу, т. к. была еще девочкой и ничего не помню. В Москве живет бывший шофер моего отца, который проработал с ним 19 лет с 1918 г. — вот он, наверное, сможет Вам сообщить то, что он знает о Вашем дяде"[363].
"Версию Тухачевского" в истории рода разработать не удалось, как не удалось, например, заинтересовать общественность указанием на возможное место нахождения древней новгородской библиотеки, спрятанной якобы столетия назад предками Антонина Аркадьевича. Об этом свидетельствует сохранившееся в альбомах письмо знаменитого археографа, архивиста и историка, сотрудника Сектора древнерусской литературы Пушкинского Дома В.И.Малышева, датированное 10 декабря 1969 г. Вежливо отводя предложенную версию, Малышев писал: "Ваше письмо и сообщение о возможностях поиска новгородской и псковской литератур произвели на всех нас громадное впечатление и все мы ожидаем ценнейшие находки древнерусских литератур, имеющих мировое значение.
Ваше письмо я передал в Сектор древнерусской литературы, так как сам я после перенесенного инфаркта и других тяжелых болезней не смогу сразу включиться в работу, пусть молодые сотрудники нашего института начнут эту важную работу, и мы с Вами пожелаем им успеха в столь важном для нашей науки деле"[364].
Но чаще все же случалось иначе: люди, к которым обращался Антонин Аркадьевич, верили и по возможности делились с ним своими воспоминаниями.
Сказанное, кажется, не оставляет сомнений в том, кто был душой, двигателем и исполнителем мифа о Раменских, оформившегося в серию фальсификаций, центральное место среди которых заняли "Акт" и его "Дополнение". Антонин Аркадьевич проявил в высшей степени изощренную изобретательность и фантазию, знания и трудолюбие, энергию и смелость для документального оформления красивой и сложной исторической легенды. Она жила вместе с ним, принося ему немалые, по крайней мере общественные, дивиденды: всесоюзную славу, уважение земляков, внимание журналистов, восхищение пионеров и комсомольцев. Трудно сказать, когда поверил в созданную им легенду и ее автор — ведь иначе быть не могло: жить десятилетия без веры в это, с постоянным ожиданием разоблачения — испытание, как нам кажется, немыслимое для любого человека. В легенду надо очень верить: лишь тогда она приобретает ореол достоверности, во всяком случае в представлении ее сторонников.
Нелегко разобраться, как происходили процессы оформления легенды и фальсификации подкрепляющих ее исторических источников. Прежде всего возникает вопрос об ее истоках. Бесспорно существование в XX в. некоей учительской семьи, в частности Алексея Пахомовича Раменского. Вполне возможно бытование каких-то устных преданий о связях Алексея Пахомовича с семьей Ульяновых. Очень вероятно, что именно от них отталкивался Антонин Аркадьевич в своих дальнейших фантазиях.
Они поначалу носили устный характер. Для их подтверждения в начале 60-х годов Антонин Аркадьевич начал фальсифицировать дарственные надписи на книгах. Следует признать, что это ему удавалось делать не без успеха, хотя в основе фальсификации автографов лежал бесхитростный прием их механического копирования из доступных факсимильных публикаций. Любопытно, что при знакомстве с такими записями эксперты независимо друг от друга зафиксировали одинаковое восприятие. Так, например, Веселина, говоря о ленинском автографе на книге "Борьба за хлеб", пишет, что "не хватает лишь какого-то малейшего напряжения зрения, чтобы прочесть ее человеческим глазом". О сходных впечатлениях пишет и Т.И.Краснобородько. По ее словам, пушкинские надписи "почти "угасли", они едва заметны и скорее угадываются, чем читаются". Зато эта неуловимость в прочтении ничуть не смущала Антонина Аркадьевича: он больше, чем кто-либо другой, желал, чтобы записи были неясны, но все же прочитаны. Поэтому появились копии этих записей, изготовленные якобы тогда, когда они хорошо читались.
Чтобы придать большую достоверность подложным автографам, Раменский фальсифицирует записи своих предков на "Письмовнике", а также придумывает тексты писем к ним знаменитых людей, предоставляя их в виде копий, изготовленных якобы до их утраты. Так возникают два новых вида подлогов. И они принимаются многочисленными журналистами за чистую монету, хотя и встречают скептическое отношение со стороны специалистов. Ильин рассказал автору книги о своих беседах со Штормом, не раз встречавшимся с Раменским. Шторм не верил ему, хотя "радищевская версия" истории династии Раменских красиво подтверждала именно его гипотезу.
Раменский не мог не учитывать этого обстоятельства. Если верить хронологии дальнейших событий, зафиксированной самим Антонином Аркадьевичем, во второй половине 60-х годов он изобретает новый вид подлогов — "Акт" и его "Дополнение". Как официальные документы, составленные до гибели библиотеки и архива Раменских, они становились главной опорой фальсификаций, которые одновременно подтверждали и их достоверность, и их подлинность. В результате была создана система взаимосвязанных фальсификаций исторических источников. В начале 70-х годов она была дополнена "мемуарами" Антонина Аркадьевича, содержавшими новые детали истории рода, но в основе своей имевшими все те же фальсифицированные материалы.
Хитроумно и изощренно была продумана система прикрытия подлогов, которая со временем все более и более усложнялась. Первоначально появилась легенда об огромной библиотеке и архиве Раменских, хранившихся в селе Мологино Ржевского района и погибших во время Великой Отечественной войны. Затем стали находить ее остатки. Сначала они были обнаружены неизвестным мальчишкой-археологом, затем — в старой, заброшенной сторожке самим Антонином Аркадьевичем. Почти одновременно с этими "открытиями" к Антонину Аркадьевичу стали попадать остатки еще одной библиотеки и архива Раменских — из села Лялино Бологовского района. Знаменательно, что открытия начались с ленинских автографов, которые были бескорыстно переданы в Институт марксизма-ленинизма. И пока специалисты института занимались их экспертизой на предмет подлинности, легенда начала свое путешествие по страницам отечественных изданий. Гарантией ее достоверности в определенной мере служил и созданный журналистами образ мужественного коммуниста, прикованного к кровати, человека с героической судьбой. "Открытия" Раменского импонировали и местному партийному руководству, со стороны которого ему, как свидетельствуют архивные документы, оказывалось внимание: 200-летний юбилей скромной мологинской школы, присвоение другой школе имени Раменского могли состояться только с санкции партийных властей.
Нельзя не отдать должного способностям и начитанности, знаниям в области истории Антонина Аркадьевича. Всего лишь один, но очень показательный штрих. В литературе о Карамзине вплоть до выхода книги Н.Я.Эйдельмана[365] практически никогда не фигурировала небольшая публикация, посвященная судьбе архива историка, хранившегося в большом сундуке в одном из имений Нижегородской губернии. В фальсификациях Раменского мелькает "сундук Карамзина", с которым мечтал познакомиться Пушкин, — факт, примечательный для характеристики познаний Антонина Аркадьевича. Эти знания и дали ему возможность изготовить подлоги, в высшей степени изящные и изощренные по своему содержанию, придумать хитроумные версии их бытования и обнаружения. Его фантазии оказались масштабны по географии и хронологии охвата событий и людей. Франция, Турция, Польша, Болгария, Венгрия, Соединенные Штаты Америки, события XIX, XVIII и даже XIV вв., Авраам Линкольн, Ленин, Горький, Островский и т. д. — все это было систематизировано, продумано и уложено в сложную схему истории учительской династии.
Быть может, именно эти масштабы, поражая слушателей и читателей, заставляли их верить и восхищаться. Раменский был востребован системой, которая в своих воспитательных потугах желала взрастить героев-созидателей, строителей светлого коммунистического завтра. Ради этого система создавала тот образ прошлого, который отвечал ее идеалам. Ради этого она лгала откровенно, создавала мифы и пресекала искры подлинного знания. И именно поэтому сам Раменский востребовал эту систему. Искренне или нет, но он ловко воспользовался ею для легализации своих подлогов. Может быть, Антонин Аркадьевич, работая с книгами и первоисточниками, осознал мифологичность истории своего Отечества, созданной партийными идеологами, и потому цинично и смело начал дополнять ее вымышленными фактами и людьми. Возможно и наоборот: именно такая история составила основу его искренних убеждений и чувств — не случайно в его подлогах фигурируют исключительно официально признанные герои и события, не случайно только после реабилитации Тухачевского он начинает прорабатывать его "след" в истории рода. Как бы там ни было, но именно на основе и с помощью существовавших официальных взглядов на прошлое он начал создавать и легализовывать свои подлоги.
Сказанное, как нам кажется, помогает установить мотивы подлогов Раменского. В них, конечно, был свой меркантильный интерес. Всеобщее внимание, уважение и почет — вещи, не самые последние для человека вообще и тем более — пораженного недугом. И все же было в этом что-то от наивной фантазии, едва ли не детского желания приноровить себя через свой род к истории Отечества. Люди осваивали космос, страна начала забывать раны страшной войны, народ строил будущее и мечтал о нем. Маленький человек не хотел, чтобы его мир был замкнут стенами квартиры в Грохольском п