– Эта Людочка твоя странная девушка. Как-нибудь нарвется не на того принца, и все, ищи ее потом… но ладно, не будем об этой роковой даме и просто давай посидим в тишине? Только я и ты, хорошо?
Кивнув, она положила голову на его плечо, прикрыла глаза. Поглаживая ее по спине, Эрик тихо рассказывал о работе, невзначай говорил о дальнейших планах на их совместную жизнь, и Олеся со всем соглашалась. Они планировали пожить немного здесь, поднакопить и рвануть дальше. Она хотела жить у самого берега моря, а не в городке вблизи его, а Эрик хотел к горам, чтобы видеть их вершины из окна.
– Поживем здесь, накопим денег и рванем, куда глаза глядят. Я бы хотел объездить с тобой весь мир. Только ты и я.
– Звучит красиво.
– Это не только звучит, но и будет выглядеть красиво, – тихо пробормотал Эрик, наклонившись и поцеловав ее в щеку. – Ты замерзла. Пора домой.
– Пойдем, – кивнула Олеся, переведя на него взгляд. Из-за холода ее нос покраснел, на щеках появился румянец, а руки и вовсе замерзли.
Подумав, Эрик осмотрелся вокруг и медленно наклонился ближе к Олесе. Он едва заметно улыбнулся, провел языком по своим губам и через мгновение соприкоснулся ими с губами Олеси. К удивлению, горячими и сладкими. Выдохнув от неожиданности, Олеся подняла руку, приобняла Эрика за плечи. Эрик целовал ее не спеша, прижимал к себе и медленно углублял поцелуй, боясь спугнуть. Но чем дольше все это продолжалось, тем сильнее Эрик набирался храбрости. Поцелуй становился более жадным и страстным, но нежность никуда не исчезала.
Эрик вжал ее хрупкое тело в свое, одну руку положил на щеку, другой спустился к ягодицам и легко сжал. Настолько, насколько позволяла одежда. Стараясь окончательно не потерять голову, Эрик все же набрался сил и прервал поцелуй через пару минут. Тяжело дыша, он смотрел на Олесю и улыбался. Сама она смущенно вытирала остатки помады с его губ, облизывала свои.
– Нам пора домой, Олеся? – прошептал Эрик, стараясь привести дыхание в порядок. Увидев ее кивок, Эрик опустил Олесю на ноги и поднялся сам, взял за руку и повел в сторону их дома.
Двадцать четвертая глава
Их день начался ближе к обеду. Так совпало, что сегодня у них обоих был выходной и спешить никуда было не нужно. Эрик проснулся первым, но вовсе не хотел подниматься и куда-то идти. Ему нравилось лежать обнаженным рядом с Олесей, которая еще несколько месяцев назад была лишь его мечтой, картинкой на экране телефона. Да, сейчас Олеся выглядела иначе, но она все еще была той самой Есенией, похитившей сердце Эрика Алмазова.
Эрик коснулся рукой ее лица, провел подушечками пальцев по бархатной щеке, дотронулся до кончика носа и мягких губ, которые ему так понравилось целовать. Теперь Эрик боялся, что и дня не сможет прожить без поцелуя. Олеся стала для него сладкой конфетой. Молочной шоколадкой, которой никак не можешь насладиться вдоволь, даже несмотря на возможную зубную боль.
– Ты все равно пахнешь цветами, – едва слышно пробормотала Олеся. Она давно проснулась, но не решалась, боялась взглянуть на Эрика рядом с собой после их прошлой ночи.
Великолепной ночи, как сказала бы она. Они не могли насытиться, наслаждались телами друг друга, поцелуями и стонами. Олеся вела себя робко, постепенно поддаваясь Эрику все сильнее и сильнее. Пусть она все забыла, но тело помнило, а Эрик знал, как заставить Олесю открыться ему. Не торопил ее, делал все постепенно, аккуратно. Медленно раздевал ее, позволял ей самой снимать с него одежду. Олеся сама решала, когда стоило его целовать. Он дал ей полную свободу, а после перенял, забрал инициативу в свои руки.
Они уснули ближе к утру. Счастливые и уставшие. Олеся уснула первой, прижимаясь к груди Эрика. Она крепко обнимала Эрика, наслаждалась теплом его тела. Эрик же лежал и долго думал над тем, какая же она красивая – Олеся. А сейчас, с опухшими от долгих поцелуев губами, с алыми отметинами на шее и ключицах, с румянцем на загорелой коже она казалась ему богиней. Самой Афродитой, и ни каплей меньше.
– Но тебе это нравится, – прошептал Эрик, проводя ладонью по волосам, убирая выбившиеся пряди с ее лица.
– Очень нравится. Но я не могу понять, откуда этот запах.
– Все же я думаю, дело в геле, – он опустил руку к ее плечу, выглядывающему из-под одеяла, – или в том, что запах своих любимых цветов ты проецируешь на своего любимого мужчину.
– Ты мне давно не дарил цветы.
– Подарю, Олесь. Обязательно подарю.
Лишь улыбнувшись, Олеся перевернулась на спину и поправила одеяло, стараясь скрыть им как можно больше тела. Боялась смотреть лишний раз на Эрика, чувствовала себя неловко. Они это сделали прошлой ночью, и Олеся все помнила – от начала и до конца. И не только помнила, а еще и хотела этого. Желала повторить, но боялась признаться даже самой себе в этом.
Опустив ноги на пол, он осмотрелся в поисках одежды. Долго искать не пришлось – все хаотично валялось на полу, в том числе и его телефон. По телу прошел неприятный холодок. А что, если Олеся проснулась бы раньше, взяла в руки его телефон и все нашла? Свои старые фото и видео, копии прежних документов на имя Есении Чеховой? Что было бы тогда? Встряхнув головой, Эрик мысленно выругался. Думать о плохом, когда все так хорошо, особый вид мучений.
Эрик вышел из спальни первым, Олеся еще немного валялась, сладко потягивалась. Перекатилась на сторону Эрика и уткнулась лицом в его подушку. Все пропахло им, этим ненавязчивым цветочным ароматом, который приятно щекотал кончик носа. Она и дальше бы лежала, если бы не голодный желудок. Стоило Олесе встать, как перед глазами все поплыло, потемнело, в голове будто что-то лопнуло, стало трудно дышать. Выронив вещи, Олеся схватилась руками за виски, потерла их, чтобы избавиться от этой адской боли.
Грохот трамвая. Быстрое движение «дворников» на стеклах. Шум дождя и звонкий женский смех где-то позади. Ромашковое поле и яркое красное платье, ткань приятно щекочет кожу. Спокойная музыка, доносящаяся из приемника. «Мир сошел с ума… одна осталась на деле», – где-то далеко звучит приятный мужской голос, напевающий эти строки снова и снова. Раскат грома и яркая вспышка молнии на темном вечернем небе. Протянутая рука с часами на руке, кожаный ремешок слегка протерся. Теплое бежевое пальто и оторвавшаяся пуговица в луже у ног. Букет цветов на пассажирском сиденье…
Все картинки мелькали одна за другой. Словно кто-то включил прожектор и поставил на самую высокую скорость, прокручивая все опять. Олеся заныла от боли в висках, шепотом попросила все остановить. И все прекратилось, когда она почувствовала теплые ладони на щеках, услышала знакомый голос.
– Девочка моя, что с тобой? – прошептал Эрик, взволнованно осматривая Олесю и ничего не понимая. Он смотрел в ее влажные от подступающих слез глаза. Видел в них испуг и начинал беспокоиться обо всем еще сильнее.
– Голова. Разболелась, – тихо произнесла Олеся. Эрик лишь понимающе кивнул, помог Олесе подняться и накинул на ее плечи покрывало. Он довел Олесю до ванной, и там она попросила оставить ее одну. Олеся все еще окончательно не могла прийти в себя после увиденного, хотела побыть одна.
Двадцать пятая глава
Валерия Владимировна старалась не обращать внимания на новогоднюю суету. Этот год стал ее нелюбимым и самым ужасным, но елку она все же нарядила и новогоднюю ночь отметила по достоинству – приготовила все то, что так любила ее дочь. Сама женщина почти ничего не ела, чем-то угостила соседей или коллег по работе, что-то отдала Даше Флеер, которая приходила в гости перед Рождеством, а остальное выбросила. Рождественскую ночь Валерия Владимировна встретила на диване с кружкой горячего какао и шоколадным печеньем собственного приготовления. Ее Есения любила есть печенье перед сном на каникулах, пить какао с зефирками и смотреть старые советские фильмы. Она смеялась над шутками, и сейчас Валерия Владимировна отдала бы душу, чтобы не слышать в собственной голове смех пропавшей дочери.
Праздники закончились, и январь вот-вот подойдет к концу, но женщина не оставляла попыток, не бросала поиски единственного ребенка. Штудировала сайты, звонила следователю, изучала статьи, а после сидела на кровати Есении, смотрела в окно, а озябшими пальцами крепко сжимала то старое фото, где она, ее покойный муж и крошечный сверток, которым и была Есения.
Их Есения.
Когда приходила Даша, то Валерия Владимировна пропускала ее в комнату дочери, оставляла ее там на несколько минут. Строго-настрого наказывала ничего не трогать, и Даша слушалась. Она лишь осматривалась, проводила подушечками пальцев по подоконнику, на котором, кроме вазы с сухоцветами, ничего не было; прикасалась к их совместной фотографии. Дарья, как могла, сдерживала эмоции, когда мама Есении была рядом. Лишь в своей квартире Даша начинала плакать и заглушать боль белым вином. В последнее время она вообще начала много пить, руки опускались, а рядом не было никого, кто мог бы поддержать. Днем Даша была сильной, помогала Валерии Владимировне, была ее поддержкой и опорой, а ночью загибалась в собственной кровати от бессилия.
Валерия Владимировна боялась открывать статистику. Каждый год исчезало больше ста тысяч человек. Каждую секунду в мире пропадал один человек, неважно, женщина, мужчина или ребенок. Валерия Владимировна знала все о правиле «трех суток». В первый день пропажи найти человека возможно на целых девяносто пять процентов, на второй на шестьдесят пять процентов, а на третий дела обстояли еще хуже. С момента пропажи Есении прошло вот уже почти три месяца, а это целая вечность для матери. Полиция убеждала, что поиски продолжаются, волонтеры не оставляли попыток помочь, каждый хотел внести свою лепту.
– Я видела выпуск новостей, там пустили наше объявление, Валерия Владимировна, – пробормотала Даша, когда она в очередной раз пришла в гости к женщине. – Я штудирую все новостные странички, стараюсь подключить всех, кто хоть как-то сможет нам помочь. Ваня… Иван Максимов то есть, он написал знакомому, тот может помочь нам из столицы. У него связи.