Олесе стало еще холоднее, а в этом сумраке и свете одиноких фонарей она почувствовала себя чужой. Такое было лишь однажды, когда Олеся только пришла в себя, узнала свое имя, увидела Эрика. Тогда она стала не просто девушкой, а Олесей Чеховской. Полностью доверилась Эрику и сейчас продолжала верить.
Он ведь ее Эрик, который никогда не обманет.
– Ты снова задержалась, Олесь, – Эрик встретил ее в прихожей. Внимательно осмотрел и кивнул сам себе, поняв, что с девушкой все хорошо.
– Прости… я не думала, что опоздаю. Это все Людочка…
– Мне плевать на твою подругу. Меня волнуешь только ты, Олесь. Я не хочу, чтобы ты задерживалась так долго на работе. Я волнуюсь о тебе. Волнуюсь, – повторил он. Бросил на Олесю еще один взгляд, а после ушел в спальню. Аппетит пропал, как и настроение.
Олеся простояла несколько минут в одиночестве. Настроение испортилось. Она понимала его волнение и заботу, потому, почувствовав вину, поплелась следом за Эриком. Села рядом с ним и положила голову на его плечо.
– Прости.
Он молчал, а Олеся, не удержавшись, чмокнула его в шею.
– Прости, Эрик.
– Я беспокоюсь о тебе, как ты не поймешь.
– Я понимаю, – прошептала и поцеловала снова. Они долго сидели молча. Олеся взяла руку Эрика в свою, чуть сжала ее, переплетая пальцы. Прикрыла глаза и снова вдохнула любимый цветочный аромат. Чувствовала, как Эрик постепенно расслабляется, потому решила начать разговор. Как-то отвлечь его.
– Эрик, а какое у меня было хобби? Я что-то любила? Может, горела какой-то идеей?
– Тебя интересовали танцы. Это я уже тебе говорил, – пробормотал он. Чтобы утолить любопытство своей девушки, он начал рассказывать о танцах как можно больше, но говорил все то, что не имело ничего общего с Есенией. Добавлял от себя, но все так правдоподобно, что Олеся верила ему.
– А не осталось каких-нибудь видео или чего-то такого?
– Нет, не думаю, – задумчиво пробормотал Эрик. – Чего это ты вдруг? Что-то вспомнилось?
Он выглядел напуганным и обеспокоенным, но Олеся все спихнула на то, что Эрик слишком много волновался за нее. Так было всегда.
– Просто. Просто я подумала, что если бы увидела себя в прошлом, то есть до всего, что произошло, то вспомнила бы.
– Если бы было что-то, я бы показал, – обнял он ее в ответ. И в этот момент Олеся почувствовала себя самой счастливой. – Но ты все вспомнишь. Ты мне веришь? – Она лишь кивнула, не задумываясь. – А теперь пойдем прогуляемся. Вечерние прогулки, помнишь?
Разве он мог ее обманывать?
Олеся была твердо уверена, что в этом городе, если не во всем мире, все о ней знает только Эрик. И ему нет никакого интереса врать ей. Часто Олеся смотрела ему в глаза и там всегда видела любовь. Ту, о которой снимают фильмы, пишут книги и поют. И в эти моменты Олесе было стыдно, что она не могла полюбить его так же. Возможно, раньше ее чувства были иными. Но сейчас, когда она почти ничего не помнила…
Олеся ушла в комнату, быстро оделась потеплее, и уже через двадцать минут они оба были на улице. Эрик снова накинул на голову капюшон толстовки, свою шапку у Олеси он забирать не хотел. Ему нравилось видеть, как Олеся выглядит в его вещах. «Она выглядит в них моей!» – думал Эрик.
Они снова пошли в тот парк недалеко от дома. Несмотря на холод, Эрик присел на скамейку, притянул к себе Олесю и усадил к себе на колени. Крепко обнял, уткнувшись головой в ее спину. Олеся снова чувствовала легкий цветочный аромат, он затмил даже морозную свежесть. Эрик ничего не чувствовал, кроме тихого биения сердца Олеси и тепла ее тела. Хотел бы он, чтобы так было всегда.
Пробыв на улице совсем немного, они вернулись домой, приняли душ и уснули. Эрик снова крепко обнимал Олесю, будто боялся, что она сбежит от него.
Широкая улица. Яркие витрины магазинов. Старая деревянная веранда. Раскаты грома. Холодный дождь. Крепкие мужские руки обнимают за плечи. Теплое одеяло и кружка ароматного какао. Шум моря и крики чаек. Женский смех. Громкая музыка. Тишина. Темнота. Аромат цветов и глаза. Голубые и колючие, как январский мороз.
Все исчезло. Тишина. Вдалеке слышен звук каблуков по ступеням: цок-цок-цок. Если прислушаться, можно уловить едва слышимый шелест ткани – это платье развевается на ветру. Олеся вырвалась из неудобного кресла, освободилась от кожаных ремней, и вот она красивая и на каблуках, на ней длинное белоснежное платье, с которым так любил играть ветер. Волосы распущены, передние пряди сдерживались заколками с жемчужинами.
Олеся больше никого не видела, лишь себя и высокую лестницу, по которой поднималась. Все выше и дальше.
Солнце светило ярко, приходилось прикрывать ладонью глаза, чтобы подняться еще хоть на несколько ступенек. Но неожиданно перед Олесей появилась фигура. Мужчина. Высокий. На нем Олеся разглядела белую рубашку и пиджак, небольшие запонки светились на солнце. В руках он держал что-то, похожее на букет цветов, но Олеся все никак не могла разобрать, что именно там. Ветер взъерошил его волосы, и до Олеси вдруг донесся приятный цветочный аромат. Такой знакомый, что Олеся не могла сдержать улыбки.
– Эрик! – крикнула она, остановившись. Наклонив голову, Олеся попыталась спрятаться от солнца. От него уже болели глаза. Но Эрик там наверху молчал. Превозмогая боль в ногах из-за высоких каблуков, Олеся продолжила идти. И вот она уже здесь, на вершине лестницы. Стояла напротив Эрика, но он не улыбался.
– Привет! Мы можем поговорить? – спросил Эрик, а после протянул ей букет цветов. «Белые как снег», – подумала Олеся. Приняла букет, вдохнула уже полюбившийся аромат, а после посмотрела на Эрика и ничего не могла сказать. У Эрика не было глаз, его глазницы пусты и черны, волосы темные, а губы сложены в дьявольскую ухмылку. На его руках Олеся увидела кровь, как и на светлой рубашке.
Испугавшись, Олеся сделала шаг назад. Оступилась и полетела вниз по ступеням. Летела долго и больно, кричала и пыталась ухватиться хоть за что-то.
Все исчезло. Тишина. Олеся снова сидела в неудобном кресле, ноги и руки привязаны кожаными ремнями, а перед ней включен фильм. Кадры быстро сменяли друг друга.
Широкая улица. Яркие витрины магазинов. Старая деревянная веранда. Раскаты грома. Холодный дождь. Крепкие мужские руки обнимают за плечи. Теплое одеяло и кружка ароматного какао. Шум моря и крики чаек. Женский смех. Громкая музыка. Тишина. Темнота. Аромат цветов и глаза. Голубые и колючие, как январский мороз.
Двадцать восьмая глава
Валерия Владимировна сидела в комнате дочери, в руках держала ее фотографию. Ту, которую Есения сделала в начале осени – волосы распущены, передние пряди сдерживались очками в серебряной оправе. Есения выглядела счастливой, улыбалась и даже не подозревала, что скоро исчезнет.
Перед ней стоял штатив с камерой. Запись вот-вот начнется. Помимо Валерии Владимировны в комнате сидели Даша и Тоша, бывший одноклассник девушек. Флеер сказала, что сейчас Антон занимается видеосъемкой на профессиональном уровне. Тоша, высокий брюнет, чье тело было расписано татуировками, расхаживал по комнате Есении, будто она была его собственной. Здесь он был давно, когда еще учился в классе седьмом, и с тех пор в комнате многое изменилось.
– Это лучше поставить вот так… Ага, супер, – кивнул Тоша, переставляя вещи в комнате Есении.
Валерия Владимировна хотела накричать на него, чтобы он убрал руки и ничего тут не трогал, но язык не поворачивался. А вдруг все это поможет? Банальная перестановка поспособствует поиску ее Есении. Вот увидит она это видео, узнает свою комнату и сама напишет. Что-то вроде: «Мамочка, вот она я. Забери меня домой!» Но Валерия Владимировна была неглупой женщиной. Хотя она все еще верила словам гадалки: «Тепло настанет, она дома будет».
– Приступаем! – кивнул Антон, включив камеру. – Вы, главное, не нервничайте. Говорите от души, с эмоциями.
Выдохнув, Валерия Владимировна еще раз окинула комнату взглядом, посмотрела в камеру и на мгновение прикрыла глаза. Собралась с мыслями и начала говорить. Тихо, но от самого сердца.
– Дорогая моя доченька. Если ты слышишь или видишь это видео, то, пожалуйста, напиши мне, – вздохнула женщина, а после снова замолчала. Набиралась сил. – Второго ноября Есения Чехова, моя дочь, села в черную Кia Сerato и поехала на первый рабочий день.
Валерия Владимировна рассказывала все, начиная с того, во что была одета ее девочка, и заканчивая тем, где ее видели в последний раз. Эти факты глубоко засели в ее памяти.
– Если кто-нибудь видел ее, – женщина показала фотографию Есении, а Тоша умело приблизил кадр, и теперь все могли увидеть улыбчивую девушку, – пожалуйста, сообщите. Есения, девочка моя, прошу тебя, вернись домой. Я тебя очень жду.
Не выдержав, Валерия Владимировна заплакала, закрыв лицо ладонями. На коленях все еще была фотография Есении. Те же глаза, та же улыбка.
Тоша выключил камеру не сразу. Он наблюдал за женщиной, снял ее со слезами на глазах, решил, что так больше людей откликнутся на просьбу.
«Все ведь всегда ведутся на слезы», – повторял он, и этот случай не стал исключением.
Даша подошла к Валерии Владимировне с салфетками, обняла ее и попыталась успокоить. Женщина плакала долго, выплескивала все эмоции, что накопились внутри за это время. Она давно не плакала. Валерия Владимировна старалась быть сильной, но ей так хотелось прийти домой, закрыться в ванной и заплакать до головной боли, но нельзя. Есения еще не дома. И вот сейчас, снимая этот видеоролик, Валерия Владимировна не сдержалась. Вспомнила дочь, то, как та обещала вернуться, но вот уже три месяца не выходила на связь.
– Я отредактирую тут пару моментов и скину тебе видюху, окей, Дашуль? – пробормотал Тоша, а Даша лишь кивнула.
Он сам все собрал и вышел из комнаты, оделся и попросил закрыть за ним дверь. Даша вышла из комнаты, оставив женщину одну.
– Она ведь в курсе, что три месяца – это не три дня и не неделя? – тихо спросил Антон, накидывая на плечи ветровку. – Я не первый раз в этом всем кручусь. Три месяца – это большой срок, Дашуль. Она либо мертвая уже валяется в ка