Каждое слово било Эрика в грудь. Но еще больше страдала сама Олеся, ведь она полюбила его. Возможно, не так сильно, как ее любил сам Эрик, но чувства точно были.
– Они хотели нам помешать. Все, прошу. Пойдем домой, – медленно ковыляя в ее сторону, попросил Эрик. – Быстрее, пока кто-то еще не приехал.
– Не двигайся. Еще шаг, и я выстрелю.
– Не выстрелишь. Не нужно, Есения. – Она все еще не привыкла к этому имени, но ей нравилось, как оно звучало его голосом. Она хотела запомнить этот момент. То, как он называл ее настоящим именем. Ее именем. – Мы еще можем быть счастливы. Пожалуйста. Ты не сможешь выстрелить в меня. Прошу.
Олеся вспоминала всю их совместную жизнь. Кадры проносились один за другим, и она чувствовала приятное тепло в груди. Она была с ним счастлива. А теперь? Теперь она все еще любила Эрика, и это чувство разрывало ее изнутри. Олеся хотела быть с ним, но боялась.
– Я ничего не портил. Это ты начала. Я лишь пытался все исправить.
Первый раз Олеся выстрелила неожиданно. Она сама не поняла, когда рука дернулась, и пуля вылетела и попала в лобовое стекло автомобиля. Вторая пуля пролетела мимо. Олеся выстрелила еще два раза, и одна из пуль попала в его грудь. Эрик качнулся на пятках и упал на землю. Он тяжело дышал и жадно хватал ртом воздух, задыхаясь.
– Зачем… – едва слышно прошептал он, вытягивая руку в ее сторону. – Есения…
Отбросив пистолет в сторону, Олеся подошла к Эрику. Положила его голову себе колени, смотрела ему в глаза, молча вытирая слезы со своих глаз.
Его пульс становился слабее. Через пару секунд он едва ощущался. Эрик постепенно закрывал глаза. Найдя его руку своей, Олеся переплела пальцы их рук и сжала его ладонь. Наклонилась и коснулась его губ своими. Заплакала еще сильнее, чувствуя вкус крови на губах и языке. Его губы были еще теплыми, но он больше не открыл глаз.
– Я правда люблю тебя, – прошептала она. Слыша ее голос, он едва заметно улыбнулся и медленно обмяк в ее руках.
Олеся не поднималась с земли, даже когда снова пошел дождь. Она накрыла голову Эрика своей и плакала, омывая его лицо слезами. Он лежал с улыбкой на губах. Она хотела, чтобы он открыл глаза. Чтобы все это было шуткой, розыгрышем. Чтобы Эрик поднялся и пошел с ней в их квартиру. Чтобы события последних недель исчезли и все снова было хорошо. Чтобы он был рядом с ней. Чтобы он еще раз сказал, как сильно ее любит. Чтобы произнес ее настоящее имя. Она хотела услышать это, а не вой сирены и раскаты грома над головой.
Пятьдесят девятая глава
Есению долго таскали по допросам, психотерапевтам. Она постепенно приходила в себя после случившегося, мало говорила и слишком много думала. Олеся вернулась домой в родной город к матери и друзьям, но даже там не смогла почувствовать себя самой собой. Они ее обнимали, плакали, но сама Олеся не проронила и слезинки. Они в какой-то момент стали для нее чужими. Все те, кто любил ее, стали для нее незнакомцами. Каждый день был похож на предыдущий, и Олеся задыхалась от этого. Она пыталась сбежать из квартиры в город, в котором прожила последние месяцы, но мать не отпускала.
Спустя пару недель мучения и заточения Олеся смогла сбежать. Вернулась в квартиру, в которой они жили с Эриком. Олеся забрала все их вещи, все, что напоминало ей о парне, которого она так любила и ненавидела одновременно. Его подарки, сухие цветы с полки, совместные фотографии. Его футболки и толстовки, хранившие его запах. Шапку, которую он заставлял носить, чтобы не простудиться.
Собрав все вещи, Олеся нашла ключи от его машины. Вспомнила о ней и впервые села за руль. Приехала домой, но вещи все оставила в салоне автомобиля. Знала же, что мать не поймет и осудит.
Именно в машине Олеся случайно нашла его тайну – две папки. С ее секретами и его. Она нашла в ней все свои документы на имя Есении Чеховой, личные вещи, которые пропали тогда из ее машины после аварии. Ее папка была небольшой, чего нельзя было сказать о второй пластиковой папке темно-серого цвета. В ней было несколько фотографий. Олеся не сразу узнала мальчика на них, лишь яркие голубые глаза выдавали внешнее сходство с тем, кого она самолично убила и кого так полюбила. Была пара детских фото, но ни одной с родителями. На одной мальчик был рядом с женщиной в возрасте, на ее голове был яркий платок, в уголках голубых глаз скопились маленькие морщинки. Что-то подсказывало Олесе, что это была бабушка Эрика.
Точнее, Димы.
Она все еще не привыкла к его настоящему имени. Мальчик смотрел на старушку, и в его глазах читалось счастье, на вид ребенку было не больше четырех.
На другом снимке были два мальчика, почти ровесники. Один улыбался, и в его глазах был озорной блеск, за руку он держал женщину, которая не смотрела в кадр, а с кем-то разговаривала на заднем плане. А второй мальчик вовсе не улыбался, он смотрел в камеру грустным и… злым взглядом, на щеке была царапина, волосы взъерошены, одежда изорвана. Олеся сразу узнала его и не смогла сдержать подступающих слез. Это был тот же мальчик, который улыбался и смотрел на старушку рядом, как на божество. Здесь ему было около десяти, но Олеся уже видела то, что сделало Эрика… Диму таким. Семья, хоть он и не любил говорить о ней.
В папке были спрятаны старые и потрепанные временем письма, вырезки из газеты. Статья о мальчике, найденном в квартире, разрывала Олесе сердце. Она ведь поняла, о каком мальчике шла речь. Хоть там и не было фото и имени малыша. Пару тетрадок, исписанных полностью, Олеся прочла взахлеб. Провела в салоне автомобиля ночь и читала с фонариком в руке. Она быстро вытерла слезы, чтобы они не испортили чернила на страницах. Обе тетрадки были написаны одним почерком, но разными чернилами. Каждая запись написана аккуратно, но порой Олеся встречала небольшие пометки на полях красной пастой. Все остальное было написано черным.
«Первое мое воспоминание – вонь и страх, что я умру в собственной куче дерьма. Если бы не студентка, о которой так много писали в газете, то мой страх воплотился бы в реальность».
«Единственный человек, которому я был нужен, – моя бабушка. Почему умирают те, кто должен жить? Я бы хотел, чтобы вместо нее умерли мои родители. Тогда я был бы счастлив».
«У меня нет дома. Нет семьи. Нет ничего. Меня либо убьют, либо посадят. Так говорит моя мать, и я начинаю ей верить. Не хочу, но верю. Не хочу повторять их судьбу. Хочу быть любимым. Хоть кем-то. Очень хочу».
«Хреново осознавать, когда родная мать променяла тебя на бутылку и мужика. И этот мужик даже не твой отец».
«Очередной хахаль матери пытался научить меня жизни. Еще год, и я сбегу из этой дыры. Клянусь, свое совершеннолетие лучше отмечу на вокзале в другом городе, чем тут».
«Дмитрий Витальевич Алмазов мертв. Хотя он умер еще тогда. В чертовой детской кроватке с кучей дерьма».
«Ну что, поздравляю тебя. Тебе уже двадцать два, а у тебя еще нет детей, зависимости от беленькой и наркоты».
«Когда-нибудь я буду тем засранцем, который будет целовать любимую девушку на закате солнца».
«Сегодня мой мир перевернулся. Я увидел ее. Она идеальна. Что мне сделать, чтобы она хоть одним своим красивым карамельным глазиком взглянула на меня? Чтобы заметила…»
«родился Эрик».
«Я отправил ей первый букет ее любимых цветов. Отослал сразу после концерта. И почему мне не сказали, что эти цветы охренеть какие дорогие? Чушь! Она достойна их!»
«Бабушка была права, когда говорила, что любовь – адская пытка. Особенно когда моя любовь даже не знает о том, что она моя».
«Есения Чехова».
«Либо я сделаю это сейчас, либо не сделаю никогда. Они расстались. Она свободна уже несколько месяцев. Я больше не могу ждать. Не могу быть в стороне. Не могу больше без нее. Не могу. Не хочу. Не могу!»
Последняя запись датирована днем, когда случилась авария. Больше записей не было.
Каждое слово, написанное рукой Эрика, заставляло Олесю возвращаться в прошлое. В какой-то момент она начинала винить себя, потом его родителей, весь мир и снова себя за то, что все закончилось именно так. В голове Олеси было так много «если бы», что она начинала задыхаться. Она хотела бы ему помочь, пойми все раньше. Помогла бы с лечением, ведь… наверняка можно было помочь, обратившись с его проблемой раньше.
В ту ночь Олеся уснула в машине. И Эрик… Дима приснился ей впервые. Они сидели на берегу моря и разговаривали. Он рассказал ей о своей семье. Все то, что она читала, она услышала от него, а еще много другого. Более страшного. Того, что никто не должен был пережить. Она слушала, прижавшись щекой к его груди. Олеся слышала биение его сердца, чувствовала тепло его тела и видела, как последние солнечные лучи скрывались за гладью спокойного темного моря. Она была спокойна и счастлива.
Олеся узнала про его похороны случайно: проболталась Даша. Подруга долго отговаривала Олесю куда-то ехать, но та была непреклонна. Она хотела попрощаться. Если не с тем, с кем жила последние недели, то с тем, кого полюбила.
Они поехали вдвоем. На улице было жарко и ветрено. Нужное место нашли не сразу, подсказал сторож, что где-то там, на отшибе, будут парня хоронить. Когда они пришли, все было закончено. Стоял простой крест на небольшом бугре сырой земли. Олеся поставила фотографию и долго смотрела на нее. Она сама ее сделала, когда у них все было хорошо. Тот смотрел на нее и улыбался. Она помнила тот день. Помнила все дни, когда они были счастливы.
Всю дорогу до дома они молчали, даже музыку не включали. Разговорились лишь дома, когда мать Олеси ушла, давая возможность подругам побыть вдвоем. Даша хотела поговорить про Максимова, излить душу. Да и этим разговором она хотела отвлечь подругу от всего того кошмара, который с ней происходил.
– Я догадывалась. Не с тобой, так с другой. Он ведь… такой красивый. Девочки на него всегда вешались, – Олеся даже не была удивлена. Приняла слова о предательстве подруги со спокойным выражением лица, сделала глоток чая и посмотрела на Дашу так, словно все это глупости. Для Олеси все так и было. Жизнь, которая была у нее в этом городе раньше, стала для нее одной большой глупостью.