Калеб поспешно отступил, чувствуя, как на лбу у него выступил пот, а сердце заколотилось в бешеном ритме. Его слегка замутило.
«Вы навсегда останетесь алкоголиком, Калеб. Навсегда, – раздался в голове голос терапевта из клиники. – Не стоит предаваться иллюзиям, что будет легко. Вы всегда будете физически реагировать на алкоголь, даже на запах».
Возможно, он зря пытался образумить Кейт. Она, в отличие от него, ничем не рисковала. Порой полезно как следует напиться и следующим утром помучиться от последствий.
– Кейт, у вашего отца была своя жизнь, – сказал он. – И теперь, оглядываясь назад, вы имеете о ней лишь ограниченное суждение. У вашей матери тоже была своя жизнь. Также их объединял брак, некая общность. И возможно, вы знаете о них гораздо меньше, чем вам кажется.
– Они были счастливы!
– Возможно, это была видимость, рассчитанная на вас, – предположил Калеб.
Кейт метнула на него полный злобы взгляд.
– Да, и вы, конечно, можете судить об этом? Точно знаете, что родители передо мной притворялись?
– Нет. Конечно, я не имею об этом никакого представления. Я лишь усомнился, что ваше видение верно. Вы пытаетесь судить о жизни других людей. И пусть речь идет о ваших родителях, лучше поостеречься от поспешных выводов.
– Это и моя жизнь. Наши с отцом жизни были тесно связаны, мы всё знали друг о друге.
– Ну, насчет Мелиссы Купер вы, к примеру, не знали, – заметил Калеб. – И когда мы рассуждали о том, возможно ли, что вашему отцу угрожали перед убийством, вы сказали, что он не стал бы говорить вам об этом, дабы не выставлять себя на посмешище. Разумеется, вы не могли знать друг о друге всё.
Кейт сделала очередной глоток из бутылки и посмотрела на него с вызовом.
– Ага, а вы теперь чувствуете себя победителем? Ибо доказали мне, что мой отец… что я с отцом… что мы…
У нее уже заметно заплетался язык. Она запиналась и, очевидно, не могла вспомнить, что именно хотела сказать.
– Думаю, ваша проблема в том, что вы питаете нездоровую привязанность к отцу, – сказал Калеб. – Даже после его смерти. Складывается впечатление, будто у вас просто нет своей жизни. Ничего такого, в чем вы нашли бы поддержку.
Кейт слегка покачивалась.
– У меня-то? Нет своей жизни? И с чего вы это взяли? Я сержант полиции Лондона! Я…
Она запнулась.
– Ну, продолжайте. Кто вы? Где же человек, который позаботился бы о вас? Кому вы небезразличны? Который поддержал бы вас, когда вы хоронили отца? Вы уже месяц сидите совершенно одна в этом доме, упиваясь своим одиночеством и воспоминаниями. Насколько я могу судить, к вам ни разу не заглянула какая-нибудь подруга. Или друг. Или, на худой конец, кто-то из коллег. Соседи из Лондона. Черт возьми, Кейт, вы не назовете ни единого человека, которому были бы интересны, и вы называете это жизнью?
– Убирайтесь! – процедила Кейт. И повторила, громче и резче: – Убирайтесь!
Калеб кивнул.
– Я уйду. Сочувствую вам, но видимо, ничем не смогу помочь.
Он направился к двери. В следующий миг Кейт бросилась за ним. Позабытая бутылка выпала у нее из руки. По ковру растеклась золотистая жидкость.
– Нет! Прошу, Калеб! Останьтесь!
Он остановился, повернулся к ней.
– Кейт, вам лучше…
– Не оставляй меня. Я не могу остаться сейчас одна. Я боюсь. Я так боюсь! – она заплакала. – Пожалуйста, останься со мной! Прошу, обними меня. Мне нужен тот, кто… кто не отпускал бы меня.
Кейт вдруг прильнула к нему. Калеб не хотел стоять истуканом и потому обнял ее. На следующий день ей, конечно, будет ужасно стыдно, но на этот краткий миг он все же мог дать ей то, о чем она так просила. Сцена представлялась ему несколько странной: глубокая ночь, он стоит в доме бывшего шефа и держит в объятиях его нетрезвую, отчаявшуюся дочь…
«Все-таки лучше бы осталась Джейн», – подумал Калеб.
– Все будет хорошо, Кейт. – Он говорил так, словно успокаивал неутешного ребенка. – Вот увидите, все утрясется. Все будет хорошо.
Кейт подняла голову. Широко раскрытые глаза казались слишком большим на ее исхудалом лице.
– Пойдем наверх, Калеб. Пойдем!
Он резко выпустил ее из объятий, как если б обжегся, и отступил на шаг. Кейт быстро схватила его за руку и потянула к двери.
– Пойдем, Калеб. Прошу!
Он тщетно пытался высвободить руку. У нее была железная хватка. Как и предполагал Калеб, она плохо переносила алкоголь. С другой стороны, она выпила почти половину бутылки – и, вероятно, на пустой желудок. Да еще в ускоренном темпе.
– Кейт, вы не отдаете себе отчета. У вас выдался ужасный день, и спиртное явно не пошло вам на пользу. Вам лучше лечь спать. У вас тут есть аспирин?
– Я не хочу оставаться одна.
– Я не уйду. Хорошо? Я останусь здесь, до утра.
– Пойдем наверх.
Ему наконец-то удалось высвободить руку.
– Вам не помешает принять аспирин.
Кейт заметно напряглась.
– Аспирин?
– Лучше две или три таблетки. Это хоть немного облегчит головную боль утром.
– В ванной, – сказала Кейт, – наверху.
– Ладно. Пойдемте. Сможете сами подняться по лестнице?
Ее шатало из стороны в сторону. Калеб шел позади нее, но Кейт все же справилась с крутым подъемом. Она осталась в коридоре, в то время как Калеб вошел в ванную и наугад открыл шкафчик над раковиной. Действительно, там хранились лекарства. Он налил воды в стакан для зубных щеток, бросил туда три таблетки аспирина и подождал, пока они растворятся. Затем протянул стакан Кейт, которая так и стояла в коридоре, тупо глядя перед собой.
– Вот, выпейте. Так будет легче.
Кейт послушно выпила. Затем взглянула на Калеба.
– Почему ты не хочешь со мной переспать?
Калеб задумался, много ли из того, что он скажет, она воспримет и поймет. Ему не хотелось задевать ее чувства, поэтому он занял позицию, в которой она не усмотрела бы пренебрежение к себе.
– Вы пьяны, Кейт. Я не хочу пользоваться этим.
Правда звучала бы иначе: «Вы не в моем вкусе, пьяная или трезвая. Вы – самая непривлекательная из всех женщин, каких я встречал, и меньше всего меня привлекает мысль переспать с вами».
– Но… я бы так не… не… – Она с явным трудом формулировала мысли. – Я бы такого… и не подумала.
– Вам нужно проспаться. Вы совсем вымотались. Я буду в гостиной, договорились?
Кейт посмотрела на него с болью, грустью и отчаянием в глазах. Калеб вдруг почувствовал, что она, как бы ни была пьяна и вымотана, прекрасно понимала, о чем он думал. Она догадалась, что и в любое другое время он ответил бы ей отказом, и алкоголь здесь совершенно ни при чем. Для нее это был сотый, если не тысячный отказ. Кейт была слишком хорошо знакома с подобной ситуацией, чтобы обмануться.
Она кивнула, затем развернулась и скрылась в спальне, демонстративно захлопнув дверь.
Калеб постоял еще мгновение, после чего спустился в гостиную. Хотя дома на него зачастую давили стены и тишина казалась невыносимой, сейчас ему больше всего хотелось оказаться у себя. Однако он дал обещание и все равно не нашел бы себе места. Кейт пребывала в таком состоянии, что было бы безответственно оставлять ее одну. Калеб задумался, как им быть дальше.
Он прошел в гостиную и поднял с пола бутылку. От ковра так тянуло виски, что ноги снова сделались ватными. После всего, что произошло, вполне можно было позволить себе что-нибудь покрепче, и любой нормальный человек так и поступил бы. Калеб не испытывал такого соблазна с тех пор, как вернулся из клиники. Он в отчаянии смотрел на бутылку – в отчаянии от собственного бессилия. Чувствовал, как рушится последний барьер и уже нет сил сдерживаться. Впрочем, никакой преграды уже и не было.
И единственное, что он мог сделать, – опустошить бутылку.
Досуха.
3
Хелен Джефферсон сидела на кухне своей маленькой квартиры в Лидсе и совершенно позабыла про завтрак. Кофе давно остыл, а мюсли в тарелке превратились в густую кашу. Хелен не обращала на еду внимания. Перед ней лежала газета, но за это время она прочла лишь заголовки на первой полосе и даже не вникала в прочитанное.
Сейчас она смотрела в стену и думала.
Размышляла над вопросом гражданского мужества, и эта тема представлялась ей не самой простой.
Ее раздумья прервала появившаяся на кухне Пегги. По своему обыкновению, она битый час красилась в ванной и теперь выглядела просто великолепно. Длинные золотистые волосы. Густые черные ресницы. У Пегги было ангельское лицо, но повадки – далеко не ангельские. Она ругалась как сапожник и обладала неисчерпаемым запасом похабных шуток, от которых даже взрослые мужчины заливались краской.
– Ты даже не поела, – заметила Пегги. – Что-то стряслось?
Хелен кивнула.
– Ты, наверное, ничего не слышала? Ночью? Или, вернее, поздним вечером.
У Пегги давно были проблемы со сном. Каждый вечер она вставляла в уши затычки, поскольку просыпалась от малейшего шума и потом часами не могла уснуть. А так ее не донимал храп Хелен, и в этом был несомненный плюс. Плохо только, что в затычках Пегги не воспринимала вообще ничего, что происходило вокруг. И, как считала Хелен, отгораживаться от всего и вся было не лучшим решением.
– Они опять ругались, – сообщила она. – Терри и Нил. И очень громко. И под конец, судя по ее крикам… По-моему, он снова ее бил. Вернее, я в этом совершенно уверена. И вот я все думаю…
– Да? – спросила Пегги, наливая себе кофе и загружая хлеб в тостер.
– Это уже не в первый раз. И я думаю, стоит ли нам и дальше оставаться в стороне. Да, вначале мы заняли такую позицию, но возможно, это и неправильно.
– Хм… – Пегги задумалась.
Они пока толком не знали нового друга своей соседки, но с самого начала задавались вопросом, почему эта девушка всякий раз находила исключительно жутких типов. А в этот раз ей попался особенно отвратительный экземпляр. Этот Нил держался крайне заносчиво и был зациклен на себе, так что напрашивался вопрос: а с чего, собственно, он столько возомнил о себе? У Пегги и Хелен складывалось впечатление, что он жил только за счет Терри. Во всяком случае, незаметно было, чтобы он где-то работал, хотя Нил то и дело уходил из дома и часами где-то пропадал. И он оказывал на Терри нездоровое влияние. Прежде она, бывало, поднималась к ним по вечерам, и они вместе могли распить бутылку вина. Время от времени выбирались куда-нибудь втроем и неплохо проводили время, хоть Пегги часто говорила, что в обществе Терри всегда ощущается какая-то напряженность.