— Прости, брат, — один из парней, по виду вожак Красноруких, ненавязчиво взялся за дверь. — Большое начальство желает видеть Ламору прямо сейчас, в любом состоянии. Отказ не принимается.
Интерлюдия. Жеан Таннен
Прошел год с тех пор, как Локки попал к Безглазому Священнику. Мальчик подрос, но не так сильно, как ему хотелось бы. Хотя его точный возраст по-прежнему оставался загадкой, уже было ясно, что рослым юный Ламора не станет в любом случае.
— Ты недоедал в раннем детстве, — объяснил ему Цепп. — За последние месяцы дела, конечно, сильно улучшились, но я подозреваю, что ты всегда будешь, скажем так, излишне хрупким.
— Всегда-всегда?
— Не стоит огорчаться! — священник сложил руки на своем внушительном брюхе и хохотнул. — Худышке порой легче — там, где он вывернется без труда, толстяк окажется в безвыходном положении.
И вновь потянулась каждодневная учеба — арифметика, история, карты, языки. Как только мальчики научились бегло говорить по-вадрански, Цепп занялся их произношением. Теперь каждую неделю Локки и Санца несколько часов проводили со старым вадранским моряком, который зарабатывал себе на жизнь починкой парусов. Орудуя длинными кривыми иглами, он жестоко бранил учеников за кашу во рту, в которую они превращают прекрасный северный язык. Старик сам выбирал темы для беседы с мальчиками, но вне зависимости от темы не забывал поправлять любой недостаточно интенсивный согласный или слишком растянутый гласный. А поскольку Цепп оплачивал его услуги вином, то с каждой минутой занятия моряк становился все агрессивнее, а его нос — все краснее.
Время от времени священник устраивал своим воспитанникам испытания: некоторые — довольно простые, другие — достаточно суровые. Впрочем, вся жизнь мальчиков была непрерывным испытанием, которое порой принимало довольно грубые формы. Но, как бы тяжело ни пришлось послушникам, в конце каждого такого урока отец Цепп поднимался с ними на крышу храма, где подробно объяснял цель и назначение испытанных трудностей. Подобная откровенность помогала переносить его жесткие игры, к тому же это очень сблизило Локки и близнецов. Чем больше давил на них Цепп, тем дружнее становились ребята. Они научились понимать друг друга без слов, и теперь им не приходилось подолгу обсуждать детали предстоящей операции.
Затем пришел Жеан Таннен, и все изменилось.
Стоял месяц Сарис семьдесят седьмого года Ионо. Только что закончилась на редкость сухая и прохладная осень. Яростные шторма, бушевавшие в Стальном море, по воле Богов пощадили Каморр, и установились самые прекрасные деньки, какие мог припомнить Локки. Он сидел с протянутой рукой на ступенях храма и наслаждался чудесной погодой, когда заметил пересекающего площадь Делателя Воров.
За два года страх, который Локки испытывал перед бывшим хозяином, заметно уменьшился. Но и теперь он не мог не чувствовать странный, почти нереальный магнетизм, исходивший от этого тощего морщинистого старика. Было в нем что-то от ядовитой змеи, которая перед нападением завораживает свою жертву трепещущим язычком. Низко поклонившись Цеппу, Делатель Воров хищно пошевелил перебитыми пальцами. При виде Локки в глазах его зажегся жадный огонек.
— Мой милый, бедный малыш! — воскликнул он. — Как мне приятно видеть, что ты преуспеваешь в Доме Переландро!
— Своими успехами он, несомненно, обязан той дисциплине, которую вы ему привили, — на лице Цеппа расцвела улыбка. — Именно благодаря вашим урокам он вырос в честного и решительного юношу.
— Вырос? — Делатель Воров бросил на Локки притворно сосредоточенный взгляд. — Хе-хе… Я бы не рискнул утверждать, что он вырос хоть на дюйм. Ладно, речь не о нем. Я привел того мальчишку, о котором рассказывал, — из Северного Угла. Ну-ка, выходи, Жеан, все равно тебе за мной не спрятаться. Лучше уж прикройся медной монеткой.
За спиной Делателя Воров и в самом деле нерешительно топтался подросток. Когда старик вытолкнул его вперед, Локки разглядел, что мальчику на вид лет десять-одиннадцать — его ровесник или чуть постарше. Однако во всем остальном новенький являлся полной противоположностью Локки — краснолицым толстяком с фигурой, напоминавшей грушу, и копной черных сальных волос. Он смотрел на мир широко распахнутыми глазами, нервно сжимая и разжимая мягкие кулачки.
— К сожалению, я не могу его видеть, — заговорил отец Цепп. — Но, с другой стороны, те качества, кои желает видеть в своих слугах Переландро, тоже не бросаются в глаза с первого взгляда. Знакома ли тебе искренность и праведность, сын мой? Есть ли в тебе та душевная стойкость, которая является пропуском в царство нашего милосердного Небесного Покровителя?
Священник шлепнул Локки по спине, но тот продолжал молчать, таращась на новичка.
— Надеюсь, господин, — откликнулся Жеан тихим затравленным голосом.
— Отличный ответ, — похвалил Делатель Воров. — Именно на надежде строится наша жизнь, не так ли? Теперь, малыш, твоим хозяином будет добрый отец Цепп. Вверяю тебя его попечению.
— Не моему, но высших сил, коим я служу, — возразил Цепп. — Кстати, не вы ли сегодня забыли этот кошелек у меня на ступенях?
Он достал из-под рясы небольшой, но плотно набитый кожаный кошелек и помахал им перед носом у Делателя Воров.
— Да-да, именно мой! Мой и есть, — Делатель Воров выхватил кошель из рук Цеппа и спрятал в кармане своей поношенной куртки. — Какая удача, что вы его нашли! — он отвесил еще один прощальный поклон, затем развернулся и заковылял обратно к Сумеречному холму, немелодично насвистывая себе под нос.
Цепп встал, потер затекшие ноги и хлопнул в ладоши.
— Покончим же на сегодня с нашими обязанностями. Жеан, это Локки Ламора, один из моих учеников. Пожалуйста, помоги ему отнести в святилище кувшин с пожертвованиями. Только осторожно — он очень тяжелый.
Оба мальчишки, толстый и худой, подхватили кувшин и поволокли его вверх по ступеням. Безглазый Священник ощупью двинулся вдоль цепи, подбирая ее и волоча за собой, пока не оказался внутри храма. Локки принялся возиться с механизмом в стене, а Цепп тем временем уселся в центре помещения.
— Твой бывший хозяин рассказывал, что ты умеешь свободно говорить, читать и писать на трех языках.
— Да, господин, — ответил Жеан, с трепетом оглядываясь вокруг. — На теринском, вадранском и иссаврайском.
— Очень хорошо. А как у тебя с арифметикой? Умеешь вести счета?
— Умею.
— Превосходно. Тогда ты поможешь мне сосчитать дневную выручку. Но сначала дай свою руку. Вот так… Проверим, есть ли у тебя дар, который необходим, чтобы стать посвященным этого храма, Жеан Таннен.
— А… а что мне делать?
— Просто положи руки на мою повязку… Нет, стой спокойно. Закрой глаза, сосредоточься. Пусть все твои добродетельные мысли потоком изольются на поверхность…
— Мне он не нравится, — заявил Локки. — Совсем не нравится.
На следующее утро они с Цеппом занимались приготовлением завтрака. Локки варил бульон из маленьких кубиков сушеной говядины и нарезанных колец лука. Священник возился с восковой печатью на горшочке с медом. Ему не удалось вскрыть ее голыми руками, поэтому теперь он ковырял пробку стилетом и тихо ругался себе под нос.
— Не нравится? — рассеянно переспросил Цепп. — Звучит довольно глупо, ведь он не пробыл здесь и одного дня.
— Он… какой-то мягкотелый. Толстый. Он — не один из НАС.
— Ты ошибаешься, сын мой. Мы показали Жеану наш храм и тайник, он дал мне клятву пезона. В ближайшую пару дней я отведу его к капе.
— Я говорю не о Благородных Подонках. Я говорю о НАС! Он не вор. Он мягкий жирный…
— …Купец? Совершенно верно. Жеан — сын своих родителей-купцов. Но теперь он стал вором.
— Но он никогда не крал! Не обманывал, не попрошайничал. Он говорит, что провел на Холме всего несколько дней до того, как попал сюда. Так что он — не один из НАС.
— Локки, — Цепп наконец отвлекся от упрямой пробки и, нахмурившись, посмотрел на мальчика. — Из Жеана Таннена получится настоящий вор, потому что я так решил. Надеюсь, ты помнишь, что здесь я воспитываю воров особой разновидности?
— Но он же…
— Этот мальчик способнее любого из вас. Он красиво и чисто пишет, знает толк в делах, гроссбухах, счетах и массе подобных вещей. Твой прежний хозяин сразу понял, что я заинтересуюсь им.
— Он толстяк!
— Ну и что? Меня тоже много в ширину, да ты и сам не красавец. У Кало и Гальдо носы, как осадная башня. А у Сабеты, насколько мне помнится, вылезли прыщи. И что с того?
— Он мешал нам спать всю ночь. Ревел, как девчонка, и не хотел заткнуться.
— Простите, — прозвучал за их спинами мягкий голос. Локки и Цепп резко повернулись (первый — гораздо проворнее). В дверях кухни стоял Жеан Таннен с покрасневшими глазами. — Я не хотел… просто не мог остановиться.
— Ха! — Цепп вернулся к непослушной пробке. — Сдается мне, что мальчики, живущие в стеклянной норе, не должны так громко говорить о своих соседях.
— Не смей так больше, Жеан, — заявил Локки, спрыгивая с деревянной подставки, с которой только и мог дотянуться до печи. Он прошагал к одному из ларчиков с пряностями и начал шумно рыться там. — Заткнись и не мешай нам спать. Мы же с Кало и Гальдо не ревем.
— Мне очень жаль, — промолвил Жеан, едва сдерживая слезы. — Простите… но моя мама… и папа… Они все… Я сирота.
— Ну и что с того? — Локки выхватил маленькую стеклянную бутылочку с квашеной редькой, запечатанную каменной пробкой, словно алхимическое зелье. — Я тоже сирота. Это не повод шуметь по ночам и мешать нам спать. Сколько ни хнычь, они не вернутся.
Резко отвернувшись, Локки сделал пару шагов по направлению к плите. Он не видел, как Жеан кинулся к нему сзади, успел лишь почувствовать, как чужая рука хватает его за шею. Хотя и мягкая, она все же была весьма тяжелой для десятилетнего мальчишки. Локки выронил редьку. Толстяк грубо швырнул его на землю, перевернул и