Аркашины наблюдения и рассуждения страшно веселили взрослых. Поэтому и теперь его невинный вопрос вызвал «оживление в массах». Даже Митя, выглядевший нынче уставшим и чем-то удрученным, слегка улыбнулся.
— Адусь, у тебя сегодня была гостья? — он потер лицо обеими руками и потряс головой. Дети, наконец, наелись, «сбились в стаю», по Сониному выражению, и помчались разносить Тёмкину комнату.
— Доложили?
— А как же? Начальник я или где? — вспомнил Митя старую шутку институтской военной кафедры. Их военрук отличался потрясающим красноречием и косноязычием, а также был не дурак выпить, что порой порождало самые невероятные обороты речи, прочно вошедшие в студенческий фольклор. Не одно поколение будущих врачей вслед за ним радостно повторяло: «Что вы тут матом ругаетесь, как малые дети?» или «Я вас всех водку пьянствовать отучу!»
— Начальник, начальник, — согласилась Ада. — Да, дружочек, посетила меня сегодня бывшая свекровь.
— И что хотела? — деловито поинтересовалась Соня, до сих пор молчавшая и беспокойно поглядывавшая на мужа.
— А хотела она, чтобы я опомнилась и вернулась в семью. Чушь всякую несла. Стыдила меня всяко, — отозвалась Ада, разрезая огурец.
— И что ты? Устыдилась и вернешься? — подозрительно спросила Инна, убиравшая тарелки за поевшими детьми.
— Ага, сейчас, уже побежала, не видишь, что ли? Сказала я ей всё, что думаю про ее сыночка, и попросила меня больше не беспокоить.
— И она легко согласилась?
— Ты знаешь, как ни странно — да. Правда, попросила не затевать прямо сейчас развод. Петенька, видите ли, плохо себя чувствует и его теперь нельзя травмировать, — задумчиво ответила Ада. Только сейчас она поняла, что ей показалось таким странным в визите свекрови. Антонина Васильевна никогда на ее памяти не отличалась сговорчивостью. Принять чужое решение, услышать кого-либо, кроме себя, любимой, было ей совершенно не свойственно.
— И ты решила отложить развод? — удивилась Инна. — Она же просто хочет выиграть время. Будет тебя и дальше уламывать.
— Пусть ее уламывает, — отмахнулась Ада. — Тут ей не светит… Митюша, ау, ты с нами?
Глубоко задумавшийся Митя взглянул на нее невидящими глазами, потом несколько раз моргнул и смущенно улыбнулся.
— Прости, задумался.
— Что-то ты, Иван-царевич, нынче не весел, что-то голову повесил?
— Да? В общем-то, да.
— Что случилось, касатик? — продолжала развлекаться Ада. — Расскажи про свою печаль-тоску, один ум хорошо, а полтора — лучше, глядишь — и придумаем что-нибудь!
Инна прыснула. Митя посмотрел на оставшуюся серьезной Соню, а затем повернулся к Аде.
— Адусь, похоже, в нашей спокойной жизни намечаются перемены.
— Это ты о чем? — забеспокоилась Ада.
— Это я о нашем Центре.
— И что с Центром?
— А то, что сегодня я имел разговор со Львом Яковлевичем. Похоже, он в ударном темпе сворачивает свой бизнес в России.
— И что?
— Он нас продает, — Митя поморщился, как от боли.
— То есть кто кого продает?
— Ну не тебя лично, и не меня, конечно, — опять скривился Митя. — Центр наш он продает.
— Да ты что? — изумлённо проговорила Ада. — Как же так?
— А вот так. Избавляется от собственности.
— И что, других способов нет? Ведь он же мог бы переоформить Центр на кого-нибудь из своих, на тебя, к примеру. И продолжал бы получать свои дивиденды.
— Не думаю, Адуся. Может, ему деньги нужны — все, какие может собрать. А может, не хочет оставлять ничего, что можно было бы к нему привязать. Неформальная сторона наших с ним отношений кому надо хорошо известна. А что касается дивидендов — это отдельный вопрос. Не было их особо никогда.
— Как это не было?
— Да вот так. Обороты у нас, конечно, не маленькие, но и расходы — ого-го! Таких зарплат, как у нас, нигде больше нет. А стажировки-командировки? А аппаратура, а расходные материалы? Да много ещё чего, не забивай себе этой ерундой голову. Словом, оставалось не так много. И Лёва позволял мне это пускать на развитие. Ему же такие деньги — тьфу, мелочь. И Центр был просто игрушкой. А теперь он, насколько я понял, всё до последней игрушечки старается сбыть с рук.
— И что теперь будет дальше? Ты уже знаешь, кто нас покупает?
— Пока нет, — вздохнул Митя. — Лёва темнит, не говорит ничего конкретного.
— И когда будет хоть какая-то ясность? — продолжала настаивать Ада.
— Да не знаю я больше ничего, — начал сердиться Митя.
— Митенька, — подала голос Соня, — а не может быть так, что Лев Яковлевич просто пошутил? Разыграл тебя?
При этих словах Митя, Ада и Инна, не сговариваясь, одновременно повернулись к Соне и уставились на нее. Потом все трое расхохотались.
Тихая спокойная Соня отличалась не только потрясающим чувством юмора, но и тем, что была непревзойденной мастерицей розыгрыша, того, что в английском языке имеет название «practical joke», «практическая шутка». Не моргнув глазом, она могла расклеить в институтском общежитии объявления о намечающемся субботнике, на который следовало придти «строго в рабочей одежде». Однажды она умудрилась разослать уведомление двум группам о необходимости явиться на следующий день в институтскую библиотеку к восьми тридцати утра, имея при себе все находящиеся на руках учебники и пособия «для сверки фондов». Не смея портить отношения с суровой библиотекаршей Маргаритой Васильевной, несколько десятков студентов, обвешенных сумками и рюкзаками с книгами, с раннего утра столпились у дверей книгохранилища.
В другой раз старшие курсы молниеносно облетела потрясающая новость, что идет набор на стажировку в Сорбонне. Бесплатно. Ещё и стипендию платить будут. Запись желающих — у секретаря факультета. Надо ли говорить, что толпы студентов немедленно рванули в деканат, а вредная Лидия Павловна, ни разу без проволочек не выдавшая ни одной справки, плевалась там на них огнём, но с тех пор попритихла и стала почти вменяемой и даже иногда — вежливой.
Очень мало кто знал, что за подобными розыгрышами стоит скромная Соня. Только очень узкий круг ее друзей был в курсе того, кто может организовать хорошо подготовленный переполох. Впрочем, у большинства студентов, ставших жертвами ее «практических шуток», так или иначе хватало ума и чувства юмора, чтобы посмеяться над собой и соседом, а не разыскивать «виновника торжества» и не объявлять ему, то есть ей, вендетту.
Митя, собственно, и стал ухаживать за этой изящной темноволосой девушкой после того, как сам попал ее молитвами в историю, над которой потом потешался весь институт. Дело было так: веселая компания студентов собралась в институтском общежитии, чтобы там без помех отметить окончание зимней сессии и начало каникул. Ну и отметили, мало никому не показалось. На следующее утро продолжавшая отчаянно гулять компания нашла в себе силы проводить до автобуса улетающую к родителям в Оренбург Соню, а затем вернулась к своему приятному занятию.
На самолет девушка опоздала. Ну так уж случилось. Следующий рейс намечался лишь на следующий день, причём денег на ещё один билет у нее не было. Пришлось возвращаться в общежитие.
В коридоре общаги уставшей голодной Соне, из последних сил тащившей свой дорожный баул, встретилась всё та же компания. Градус подпития уже завис на какой-то постоянной величине, настроение у народа было приподнятое, хотя определенная усталость явно наблюдалась.
— О, Софья, ты откуда взялась? — нечетко выговаривая слова, поинтересовались парни. — Мы же тебя, вроде, домой проводили.
Соня поставила тяжелую сумку, которую ни один из изрядно пьяных кавалеров взять у нее не догадался, вздохнула, неодобрительно покачала головой и с укором сказала:
— Ну вы, мужики, даёте! Ничего себе вы запой устроили. Я уже домой слетать успела и вернулась, а вы всё в том же виде. Сразу понятно, каникулы у вас прошли не зря! Молодцы!
Парни ошалело уставились сперва на нее, потом друг на друга. Плохо соображающий Митя начал глупо хихикать. Ну надо же, как здорово! Ну, погуляли!
— И что теперь? — растерянно промямлил Славик Иванов, староста их группы.
— Да ничего, — пожала плечами Соня. Завтра занятия начинаются, первая пара — физиология.
Парни испуганно затоптались на месте. Практические занятия по физиологии не прогуливались даже под страхом смертной казни. На них приползали хоть чучелком, хоть тушкой. Любой пропуск, даже по самой что ни на есть уважительной причине, приходилось отрабатывать в многократном размере. Отсутствующих же отмечала лично сама доцент Воронова, установившая драконовские порядки и тщательно следящая за их соблюдением.
— Приводите себя в порядок, мальчики, — сочувственно посоветовала Соня. — Я тоже пойду распакуюсь, да приготовлюсь к завтрашнему дню. Увидимся в институте. Смотрите, не проспите!
Парни уныло потащились в свою комнату. Там они, по здравому рассуждению, решили, что по этому поводу надо бы выпить — всё равно терять им нечего, кроме своих цепей. Сказано — сделано. Выпили. Потом Митя погрузился в некое подобие сна, успев напоследок удивиться, что он в общаге, а не дома.
Наутро не успевшая протрезветь компания, кляня всё на свете, каким-то чудом добрела до институтского здания и уныло устроилась у входа в пустой кабинет, где обычно выклёвывала печень своим студентам суровая физиологиня. Там, в растерянности и недоумении, парни прибывали довольно долго, пока на них не наткнулся сам декан факультета и не поинтересовался их непосредственными планами. Потом важный профессор так хохотал, что даже не стал наказывать обнаглевших студентов, появившихся в институте вдребезги пьяными.
Это был тот редкий случай, когда Сониным жертвам было известно, кто же их так славно надул. Сперва они исполнились жажды мести, но затем поостыли на свежем воздухе и даже заулыбались. Митя же, творческая натура, пришел в восторг от легкости и изящества, с которыми был исполнен этот простенький экспромт. Так что, результатом незамысловатой шутки, по выражению самой Сони, стало трое детей.