– Это откуда все? – спросил Олег.
– С мертвецов. Не мешай, – буркнул Иван Антонович.
Обмен продолжался, и Вова с Сапожником все чаще спорили.
– Часы не надо, они не целиком золотые.
– Дурак ты, Кит. Это же «Буре», антиквариат, они еще дороже.
– Я бы взял, – вставил Олег, и Вова заткнул его уничтожающим взглядом.
На семистах граммах мозг отказался верить, что золото – дешевле платины. Сороковаттка, казалось, светила ярче солнца, а в зимней одежде стало жарко.
– Чего ты мне эти бусы все время подкладываешь? Не нужны мне эти стекляшки.
– Это драгоценные камни.
– Конечно. Дай я сам посмотрю, чего ты там выбираешь похуже?! – почти кричал Вова.
Иван Антонович, смеясь, протянул ему свою фляжку. В ней оказался коньяк.
– Утихомирься, Кит. Все, килограмм.
– Куда положить-то? – в наступившей тишине спросил Олег.
– Куда хотите, – закрывая коробку, хмыкнул Сапожник и исчез за дверью.
Золото пришлось распихивать по карманам.
– Как конкистадоры, – улыбнулся Олег.
– А мне нормально, – серьезно ответил Вова.
Боясь рассыпать сокровища, они аккуратно поднялись по ступеням вверх и остановились, чтобы попрощаться с Сапожником.
– Зачем она тебе? – напоследок спросил Вова.
– В память о Давиде Исааковиче, – светясь от счастья, как будто провернул самую выгодную в жизни сделку, с глупым торжеством ответил Иван Антонович. – Он перед смертью только об этой платине и говорил.
«Четверка» завелась и выехала из двора, врезаясь в поток талой воды на улице Победы.
– Вот это повезло! – рассмеялся Вова.
– Что за Давид Исаакович? – спросил Олег.
– Понятия не имею. Да и какая разница – килограмм ювелирки ни за что ни про что.
– Только теперь надо придумать, что с ней делать, – понимая, кому достанутся эти проблемы, отозвался Олег.
Палка
Друзья готовили Лешке сюрприз, но какой, не говорили. Ему исполнилось шестнадцать, он был пьянее всех, и ему было очень интересно, что за тайну скрывают от него остальные. Выпивка кончилась, и они выкатились из подъезда на мороз. Санек увидел у помойки склад не распроданных к Новому году елок. Они растащили их, оставляя на льду дорожки из иголок, и принялись отрывать ветки, пытались сломать маленькие деревца о колено, ставили на бордюр и, прыгнув, с треском ломали. Лешка не понимал, зачем это, но тоже участвовал. Было весело. Когда у каждого в руках оказалась палка, Руслик достал из-под куртки монтировку, и они пошли по дворам.
Первым встретился мужик в дубленке и ондатровой шапке. Каждый хотел ударить первым, и получилось много крови. Ондатровая шапка досталась Лешке в подарок, а тулуп был всем велик: его повесили на турник в соседнем дворе и били по нему палками, пока из окна им не пригрозили милицией. Они пошли дальше и увидели на лавке одинокого пьяницу с бутылкой водки. Пьяница почти спал, и его можно было не бить, но это их не остановило. Добытое спиртное испарилось, не пройдя и круга. Прямо на них вышел еще один пьяный. Лешка в честь дня рождения начал первым и вложился в удар. У этого оказался недопитый портвейн.
Все признали, что с Лешкой им везет и такой охоты еще не было. Руслик объяснил, что сегодня Рождество, потому столько пьяных. Они шли дальше, обходя компании, и приметили пенсионера, заходившего в подъезд. Руслик метнулся к нему и ударил монтировкой по затылку. Дед упал сразу, но издал жуткий крик, и ему тут же откликнулись с балкона. Пришлось бежать.
Все уже устали, пора было расходиться. Серега сказал, что еловыми палками бить удобнее: легкие и в руке не скользят. Все согласились, а Лешка никак не мог успокоиться, и его окунули головой в сугроб. Придя в себя, он сказал, что лучшего праздника еще не видел.
Вечная мерзлота
Пришлось дважды обойти рынок. Снаружи было слишком холодно для торговли, внутри – только продукты и никаких фейерверков. Мороз проникал и сюда, приглушая раздражающие запахи мяса, рыбы и кисловатую вонь скисшего молока. Хуже была только многолетняя грязь: на прилавках, на полу, в самом воздухе, подмерзшая и потому еще отчетливей осязаемая.
Покупателей почти не было, и Никита чувствовал, что продавцы лениво смотрят на него, следят, как быстро он шагает между прилавками, ничего не покупая.
Охранник в защитной форме обратил на него внимание и закурил прямо под табличкой с перечеркнутой сигаретой. Никита направился прямо к нему, но продавщица сбила настрой.
– Купи орехи, изюм сладкий.
– Скажите, здесь фейерверками торгуют?
– Иди отсюда! – после недолгого замешательства прикрикнула продавщица, думая, что над ней смеются.
Ее выкрик разбил бессмысленность блужданий, запуская следующий уровень событий, и охранник мгновенно оказался рядом.
– Ты че здесь околачиваешься? – Он попытался схватить Никиту за руку, но тот быстро отступил.
– Мне спросить надо.
– Здесь не справочное бюро, пацан.
– Проблемы, Равиль? – воплотился второй охранник.
– Нет проблем, – уткнулся спиной в стену Никита.
– Тогда вали с рынка, – сказал первый охранник, а второй сделал попытку ухватить Никиту за куртку.
Пистолет сам оказался в руке. Продавщица взвизгнула от испуга или в предвкушении зрелища. Рынок замер. Охранники отступили на шаг назад, хватаясь за резиновые дубинки.
– Руки, – хрипло приказал Никита, но не уточнил, что с ними делать.
– Опусти оружие! – раздался громкий голос. Большой татарин, опираясь на палку, шел к ним, огибая ряды. – Че здесь устроили?
– Я вопрос хотел задать, а они за руки хватают, – не опуская ТТ, пожаловался Никита.
– А че он сразу за волыну хватается? – окончательно снижая градус конфликта, почти с детской обидой парировали охранники.
– В кабинете поговорим, – поморщился татарин и обвел взглядом притихший рынок.
Воробьи звонко чирикнули под потолком, давая сигнал возвращаться в привычный ритм жизни.
– Ты чей? – спросил татарин, кивком отпуская охрану из кабинета.
– Начальника.
– Че узнать хотел?
– Говорят, у вас Кит здесь фейерверками торгует, где он?
– Нет никакого Кита, – ответил татарин и позволил себе сесть в кресло.
– Фейерверки-то были? – немного растерянно спросил Никита.
– Были. А китов не было. Все? Допрос окончен? Чтоб больше я тебя на рынке никогда не видел, ясно? – Никита снова потянулся в карман за пистолетом, и это движение от татарина не укрылось. – Откуда ж вы такие беретесь? Ты с такими замашками до весны не доживешь. Я тебе правду сказал: хочешь больше про фейерверки узнать, сходи на Свободу, 128, квартира 14. Игоря Цыганкова спроси, он тебе точно что-нибудь интересное расскажет.
В бардачке баклажановой «шестерки» лежала оставленная прежними владельцами карта города. Односторонняя улица Свободы грозила долгим объездом со множеством поворотов, хотя адрес, указанный татарином, был недалеко от рынка.
Машина Никите надоела, и он решил прогуляться. Стычка с охранниками на рынке лишний раз доказала необходимость пистолета при переговорах. ТТ упрощал многие проблемы, и даже сейчас можно было сосредоточиться на быстрой ходьбе по гололеду и не думать о предстоящем разговоре с этим Игорем о Ките и фейерверках.
Выросшему среди высоток Никите на двухэтажной Свободе было неуютно: не совсем деревня, но и не город. Все вокруг было чужое, а значит, могло быть опасно. Но все внимание надо было сосредоточить на кроссовках, скользивших по вздутой наледи. Он не заметил, как прошел мимо милиции, где месяц назад сдавал Кита, мимо сквера Калинина, похороненного под снегом. Он не смотрел вверх, на огромные сосульки, грозившие своим весом сдвинуть крышу двухэтажки, и не увидел автомобиль, остановившийся за его спиной на углу Воронежской.
Через мгновение трое догнали Никиту, и он упал лицом вниз. Улица перевернулась, лед втерся в щеку и оказался горячим, как раскаленная сталь. Руки взлетели за спину, хрустя плечевыми суставами, в запястья врезались наручники, но тело эту боль уже не успевало фиксировать. После рывка вверх Свобода на секунду приняла правильное горизонтальное положение, а потом скрылась под шерстяным шарфом с запахом хорошего одеколона.
Тихая охота
После новогодней оттепели Волгу придавили морозы. Каждый день был пасмурным, отупляюще холодным, и это окончательно выкинуло Вову из календаря. Он спал, вставал, подкидывал дров в печку, снова ложился, засыпал без усталости, просыпался, не чувствуя бодрости. Одни и те же мысли обточились, как прибрежная галька. Вова не думал, только проговаривал: дождаться денег от Вали, продать золото, сидеть и не высовываться. Что за этим последует и зачем все это, от повторения потеряло смысл.
Кровать под Вовой продавилась, и стала болеть спина, мышца под левой ключицей тянула и покалывала. Вова вращал рукой, вслушиваясь, как щелкает сустав, и надеялся, что сейчас все само встанет на место. Лес на той стороне Волги засыпало снегом, стирая последнюю видимую границу между небом и льдом, и черная точка – рыбак парил в этом белом пространстве. Желая услышать человеческую речь и самому сказать любые слова, Вова двинулся к нему.
– Осторожно, лед тонкий! – с хрипотцой крикнул замотанный в тулуп рыбак и продолжил, понижая голос, с приближением Вовы: – Зимы-то еще толком не было, лед неровный, шагнешь не туда и провалишься, а рядом машина сможет проехать.
– Клюет?! – единственное, что пришло в голову, спросил Вова, останавливаясь метрах в трех от лунки.
– Куда она денется? – освобождая руку от варежки, закурил мужик.
– Тяжело зимней рыбалкой заниматься?
– Ко всему привычка нужна, – философски ответил мужик и добавил: – Снасти тоже не помешают.
– У меня вроде лежат в гараже.
– Тогда попробуй. Дело хорошее – тихая охота.
– Так вроде про грибы говорят.
– Ну, не громкая же? – кивнул на темную лунку мужик.
– Научите, а! – по-мальчишески вырвалось у Вовы.