– Неси свои снасти, попробуем, – усмехнулся рыбак. – Тихо ты, не спеши! Лед, говорю, плохой.
Коробочка с крючками, блеснами и мормышками по новому Вовиному порядку лежала на полочке в гараже. Он понес ее как сокровище, по пути стряхивая пыль.
– От деда, что ли, осталась? – с интересом рассматривая снасти, спросил мужик, и Вова кивнул. – Такие лет двадцать уже не делают, а хорошие ведь. Давай так: ты мне эти отдашь, а я тебе свои взамен. У тебя все равно удочки нет, лески эти сгнили, блесны чистить надо…
– Научите, можете забирать, – перебил Вова, пытаясь рассмотреть его лицо и удивляясь черным, как прорубь, кругам под глазами.
– Чего тут учиться, сиди жди. – Через десять минут рыбак двумя руками ловко начал подтягивать леску и вытянул красноперого окунька. – Теперь давай ты.
Лунка завораживала Вову, он привык к белому льду и забыл, что под ним течет вода. Почти черная густая жидкость, ничем не напоминающая летнюю Волгу. К закату после нескольких ошибок он поймал трех окуней, и азарт его разгорелся.
– Все, пора мне, – размеренно начал собираться мужик, но Вова его не замечал. – Последний тебе совет, как бывалый рыбак скажу. С берега ты на белом льду как на ладони. Возьми белую простынь из дома, накинь на себя сверху, так тебя не заметят.
– Хорошо, – боясь упустить клев, кивнул Вова, а когда смысл сказанного дошел до него, рыбак уже шел по тропинке вдоль дач.
Лунка начала затягиваться кашицей, три окунька превратились в ледышки. Вова пытался вспомнить, чем выдал себя в разговоре с рыбаком, но ничего не понимал. Он сходил в дом, подбросил дров в печку, сделал глоток простывшего чая и взял белую простыню.
Холода Вова больше не чувствовал. Тело стало продолжением лунки и льда и, казалось, всего вокруг. Вроде бы надо было вернуться в дом и согреться, но и так было тепло, а если совсем не двигаться, то даже очень приятно. Мысли сначала замедлились, а потом и вовсе прекратились. Простыня соскользнула с плеч, но Вова не стал ее поднимать.
Он почти заснул, когда по льду пробежала вспышка белого света. Вова обернулся на источник, и привыкшие к тьме глаза ослепли. Свечение поползло по льду, смещаясь все левее и левее, пока не добралось и не запрыгало по берегу. Всего лишь фары, но Олега он не ждал, и автомобиль не был похож на «четверку». Вова отложил удочку, медленно, хоть это не имело смысла, сполз со стула и начал натягивать на себя простыню.
Машина остановилась и попятилась, фары снова побежали по Волге, и Вова спрятал лицо. Автомобиль поехал в другую сторону, замер у его дачи. Дверь открылась, силуэт водителя был неразличим, по льду заскользили отголоски музыки.
– Приехали? – Из задней двери вышла пьяная девушка и, судя по слабым вспышкам, видно, хотела прикурить.
– Да садись уже, – весело ответил водитель.
Двери хлопнули, машина тронулась и остановилась метрах в двухстах у другого забора. Вова не шевелился, пока автомобиль не исчез за воротами, потом собрал рыбацкие снасти, оставив обледеневших окуньков у лунки и, пригибаясь от боли в замерзших ногах, двинулся к своему дому.
Свет Вова решил не зажигать. Сидя в красноватом мерцании печки, постанывая, он растирал руки и ноги. Тепло возвращалось с болью. Музыка на соседнем участке стала громче, сквозь нее прорывались пьяный смех и отдельные выкрики. Не чужое веселье, а его возможность вызывала зависть Вовы. Совсем рядом люди, не таясь, живут, а главный их страх – не пережарить шашлык. Вместе с этой мыслью голоса и музыка затихли, раздался глухой хлопок выстрела. Вова вздрогнул, вжав голову в плечи. Второй выстрел заглушили радостные голоса, и по домику побежали разноцветные отблески фейерверка.
Холодная плита
Сверху бетонная плита, голые бетонные стены со всех сторон, стальная дверь, снизу бетонная плита. Прямо в центре промерзшей комнаты на полу сидел Никита, прикованный наручниками к полукруглой стальной скобе. Времени для размышлений у него было много. Он решил, что именно для этого металлический полукруг и оставлен посреди помещения. Встать во весь рост Никита не мог, а ледяной пол вгрызался в тело, и приходилось сидеть на корточках, пока не затекали ноги, а холод, через тонкие подошвы кроссовок, не лишал ступней. Тогда он менял положение и отмораживал то задницу, то колени.
В щели стальной двери проникал электрический свет, но внутри смотреть оказалось не на что, а снаружи была неизвестность. До слуха временами долетало потрескивание, и Никита догадался, что это сварка. Куда его привезли, он не видел, но ехали, кажется, недолго. Никаких новостроек в районе Безымянки он не помнил, размеры комнаты, впрочем, и не подходили жилому дому. Желание согреться и принять удобное положение вытеснили все страхи и вопросы, а в возможность своей смерти Никита не верил. Если в ближайшее время никто не придет, можно будет попытаться снять наручники, но впереди еще стальная дверь, а главное – правую руку калечить жалко.
За всю дорогу похитители не сказали ему ни слова и не зверствовали. Никто Никиту не бил, ничем не угрожал, но действовали уверенно и сила у них была. Когда его приковывали к полу, даже мысли не возникло сопротивляться. Потом сняли шарф с лица и тихо приказали не орать. Лица он не рассмотрел.
Дверь открылась. Никита зажмурился от потока света, а когда открыл глаза, увидел только два силуэта: один, пониже, стоял впереди, второй, покрупнее, остался в проеме. Секунд десять они молчали.
– Ну, мальчишка же совсем, – с тоской и злобой сказал низкий и сделал еще шаг к Никите. – Мы тебя пытать и ломать не станем, либо говоришь, либо пулю в лоб. Уяснил?
Пересаживаясь на корточки, Никита кивнул и заморгал, привыкая к свету и стараясь рассмотреть лица, скрытые полутьмой и облачками пара.
– Вопрос один: кто из вас, тварей, убил Леху?
– Кого? – переспросил Никита, и низкий чуть мотнул головой, а крупный достал из кармана пистолет. – Я правда не понимаю. Шурика недавно валили, а про Леху я ничего не слышал.
– Так вы Шурика валили? – с неясной интонацией спросил низкий.
– Не я, Комар, – поторопился объяснить Никита. – Шурика-барыгу убить собирались, такие разговоры были, ни про какого Леху никто ни слова не говорил.
– Леху просто за компанию, так получается? – Никита пожал плечами, и низкий тут же взорвался: – Вот вы гниды!
– Я только за площадью слежу…
– Ты хоть понимаешь, что я с Лехой весь Афган прошел, что он… Да че тебе объяснять! – Никита молчал, ожидая, когда низкий проорется, и рассматривал его лицо. Близко посаженные глаза, короткие светлые волосы – это он был на площади в «уазике».
– Я тут ни при чем, – вставил в паузу Никита, но неправильно выбрал время.
– Вы вообще нигде ни при чем, паразиты. Ничего не делаете, только рушите. Начальник твой к карьеру присосался и разваливает. Вот здесь автосервис будет. Мы строим, понимаешь?
– А это оставите? – звякнул наручниками по стальной скобе Никита, принявший адреналиновый удар.
– Автогеном срежем. Вас сначала, а потом и это, – отдышавшись, сказал низкий и, отступив к двери, дал место крупному.
Тот поднял пистолет, целя Никите в голову.
– Жалко его, – не опуская оружия, сказал крупный.
– Убить меня всегда сможете. Я – никто, Начальнику все равно же. Подождите. Знаю, как его достать, – пересохшим горлом тихо сказал Никита, и низкий чуть шевельнул рукой, предлагая продолжить. – Я знаю, как убить Начальника, но сначала я вам помогу избавиться от Левого.
– Давай послушаем, что ты нам предложишь, Плохиш, – сказал блондин, и пистолет ушел от лица.
Тусклое золото
Оказалось, золото покупать никто не хотел. С большим трудом Олег открыл маленький отдел в универмаге «Юность» на площади Кирова, но уже через две недели стало понятно, что прибыль, если повезет, покроет аренду и зарплату старушки-продавщицы.
Все найденные антиквары и ювелиры торговались как бешеные, предлагая унизительные цены, и, словно сговорившись, отправляли недовольного Олега в ломбард. В отчаянии он сходил и туда – и по всему выходило, что быстро вернуть потраченные доллары у него не получится, а чистый доход не стоит таких усилий.
Бартер никто всерьез не воспринимал, всем нужны были наличные. Олег злился, забывая, что и ему точно так же нужны живые деньги.
– Плохо, плохо золото идет, Вов. Совсем не идет. Сам же говорил, надо быстро деньги делать, крутиться. Может, зажигалками займемся?
– Ерунда эти зажигалки, мелочь, одна морока.
– Как знаешь. Я остатки фейерверков в гараж перенес. Там коробка одна, мне багажник освободить надо. – Вова кивал, не слушая, вызывая раздражение. – Соберись, ты как неживой.
– Знаешь, Олег, я сам так начал думать. Кажется, что меня там, у забора убили, или в гаражах, или что я на машине разбился, а сейчас уже не живу.
– Го-о-осподи боже! – закатил глаза Олег. – Что ты за херню несешь?! Я прям не знаю, просто лорд Байрон. Ты бы порадовался, вроде как в санатории живешь: чистый воздух, рыбалка, делать ничего не надо. Отдыхай, сил набирайся.
– Прав ты, Олежка.
– Еще бы не прав. Я бы сейчас не глядя с тобой поменялся, чтобы ты побегал с этим золотом сраным, чтоб тебя жена попилила…
– К Вале надо заехать, Новый год наступил, – перебил Вова.
– Позже. Заеду. Пора мне, – встал со стула Олег. – Скоро не жди. И кончай хандрить, займи себя.
Два чувства разрывали Олега: радость от обладания малиновым пиджаком, аккуратно свернутым, уложенным в целлофановый пакет с ковбоем «Мальборо», и чувство вины перед собственной жадностью. Деньги были точно рассчитаны, расчеты перепроверены, проверка еще раз пересчитана, но он взял и купил пиджак.
Раз он оказался на Кировском рынке и дал слабину, брешь в наличности надо было срочно закрывать. Третий бандит в длинном ряду с шубами и дубленками предложил за золото чуть больше. Мороз сушил голые руки, и обмен произошел быстро, только чтобы скорее опять надеть перчатки.