Я сел, нащупывая кнопку лампы.
— Элейн? Что стряслось?
Свет зажегся, и я зажмурился. По щекам Элейн вместе со слезами стекали черные струйки туши, а прямо под правым глазом набухал синяк. Низкий вырез ее блузки был порван, так что виднелся лифчик, как будто кто-то пытался сорвать с нее блузку.
Она посмотрела на меня, стараясь сохранить достоинство, но это оказалось ей не по силам, и она снова заплакала.
— О, Макс…
Растерянный и встревоженный, я вскочил с кровати и обнял ее.
— Элейн, что случилось?
Некоторое время она не могла выговорить ни слова, только рыдала, уткнувшись мне лицом в грудь, и я дал ей выплакаться. Наконец она подняла голову и отвернулась от меня.
— Не обращай внимания, Макс. Прошу тебя. Сейчас я успокоюсь.
Сидя спиной ко мне, она сняла блузку — в первый раз за все это время она как будто стеснялась меня, — бросила ее в угол, а потом расстегнула лифчик.
— Элейн, пожалуйста, объясни, что с тобой? Тебя кто-то обидел? — Я подошел ближе и стал поглаживать ее по плечам, стараясь успокоить. — Ну не молчи, расскажи мне обо всем.
— Я не могу, — сказала она, по-прежнему не оборачивало ко мне. — Не хочу, чтобы ты сделал какую-нибудь глупость.
Но было уже поздно. Последние четыре дня я только и знал, что совершал один глупый поступок за другим. Но я не стал ей этого говорить, ведь, лишь проявив терпение, я мог добиться от нее признания.
— Хочешь выпить? Бренди или что-нибудь другое?
Она кивнула:
— Лучше бренди.
Я прошел в кухню, нашел бутылку бренди, а себе налил стакан воды.
Когда я вернулся в спальню, она сидела на краю кровати в ночной сорочке. Она уже не плакала и, казалось, немного успокоилась.
— Извини меня, — сказала она и поблагодарила, когда я протянул ей бренди.
Я присел на туалетный столик, и мы оказались лицом друг к другу.
— Извиняться тебе не за что, но я хочу знать о случившемся. Пожалуйста.
— Почему? Я же не сделала тебе ничего хорошего.
— Это уж мне судить.
Она довольно долго на меня смотрела, а я думал, что, даже расстроенная и униженная, она по-прежнему невероятно хороша. И такая беззащитная. При всей ее внешней резкости она плакала так же безутешно, как и любая другая женщина.
— Ну расскажи же мне, Элейн.
Она судорожно вздохнула, затем устремила взгляд на потолок.
— Сегодня в клуб пришел Крис Хольц.
У меня вдруг свело желудок, то ли от страха, то ли от ненависти, скорее всего от того и от другого.
— Он пригласил меня пройти с ним в кабинет Фаулера. Там он стал меня расспрашивать о счетах, о том, сколько мы выручаем, на что уходят деньги, и все такое. Оказалось, он думал, я в курсе всей этой торговли наркотиками, которой там занимались, Я поставила его в известность, что эта сторона деятельности клуба меня не касается, и выдала ему все документы. Мне не понравилось, как он себя ведет. Он обращался со мной словно с какой-то уборщицей. Я слышала, его считают настоящим ублюдком, но не думала, что он может распоясаться до такой степени. Он называл меня наемной шлюхой, а когда я не смогла дать ему нужную информацию, обозвал меня лживой сучкой. Заявил, будто все мы подделываем записи в расходных книгах. Рой, я и Уоррен Кейз, это парень, который направляет к нам охранников. — Она все время крутила кольцо на указательном пальце и покачивала головой. Наконец она посмотрела мне прямо в глаза. — Ты меня знаешь, Макс, я никому не позволю оскорблять себя. Я сказала, что говорю правду, а если он мне не верит, то это его дело. А потом заявила, что ухожу из клуба.
— И что случилось… потом?
— Он меня ударил. Этот подонок встал и ударил меня прямо по лицу! — Она коснулась щеки, по которой пришелся удар, и во мне вспыхнула ярость. — Я просто не могла в это поверить. Меня в жизни пальцем никто не тронул! А потом он подошел ближе, схватил меня за волосы и закричал, что мне нужно научиться правильно вести себя. Все произошло так быстро, я даже испугаться не успела, я назвала его трусливым подонком и хотела двинуть ему коленом между ног, но он увернулся. И тогда он стал одной рукой хлестать меня по лицу, а другой едва не задушил меня и все время твердил, что мне пора научиться вежливо себя вести. — Она вдруг замолчала, и я подумал было, она снова расплачется, но она продолжала совсем тихо: — В какой-то момент этот грязный подонок возбудился… Он… он прижал меня к столу, и я почувствовала, как он сильно ко мне прижался, называл меня проклятой проституткой и хапал меня руками, готовый на меня наброситься… Боже, это было так мерзко и страшно! Я пыталась сопротивляться, Макс, правда пыталась, но он оказался куда сильнее меня. Я едва дышала, когда он обхватил мне горло рукой… думала, он убьет меня.
Я подошел к Элейн и обнял ее. В груди у меня все кипело, я с трудом верил своим ушам и боялся узнать, что с ней произошло еще кое-что и похуже.
— Он тебя изнасиловал? — тихо спросил я, отчаянно надеясь услышать отрицательный ответ.
Она покачала головой и отняла руки от лица, но по-прежнему на меня не смотрела. У меня слегка отлегло от сердца.
— Он сделал… другое, — вздрогнув от отвращения, произнесла она. — И когда он кончил, презрительно взглянул на меня и велел выметаться вон. Как будто я была вещью, Макс! Никто… в жизни никто меня так не унижал! — Элейн потрясла головой, будто хотела освободиться от воспоминаний. Она выглядела несчастной и потрясенной, и вот тогда я понял — я не хочу ее терять. Честно говоря, именно пребывая в этом состоянии растерянности и ярости, я почувствовал, что люблю ее. Конечно, это слишком скоропалительно, но иногда и так бывает.
Мы довольно долго сидели обнявшись, минут пять, десять, а может, и дольше. Наконец она вздохнула и отпила глоток бренди.
— Мне нужно закурить, — сказала она.
— Сейчас найду. — Я выдвинул ящик ночного столика достал пачку сигарет и зажигалку, раскурил две сигареты и одну протянул ей.
— Только ничего не делай, Макс, ради Бога! Я хочу поскорее обо всем забыть. По крайней мере теперь я не работаю в клубе, не думаю, чтобы после этой истории они стали ждать от меня заявления об увольнении.
— Как?! Ты собираешься оставить без последствий то, что с тобой сделал этот грязный подонок Крис Хольц?! — Я старался сдержать возмущение, понимая: ее нельзя винить в желании забыть инцидент, но мне это не удалось.
— Но подумай, ведь он сын самого Стефана Хольца! Что мы можем сделать?
Я покачал головой:
— Наплевать! Я все время слышу про этих Хольцев и про то какие они неуязвимые. Но поверь мне на слово, неуязвимых людей не существует. И хотя меня разыскивает полиция, я не собираюсь убегать из Лондона, как последний трус. И я ни шагу не сделаю из города, пока не разберусь с этим делом.
— Это ничему не поможет.
— Зато поможет мне самому! — воскликнул я, встал и пошел на кухню за оставшимся бренди.
Кровь во мне так и бурлила, мне нужно было выпить, чтобы успокоиться. Я налил себе стакан, захватил в спальню бутылку и добавил бренди Элейн.
— Ты знаешь, я никогда не встречался ни со Стефаном Хольцем, ни с его обширной семейкой, никогда не имел с ними дела, но, похоже, эти гады делают все, чтобы испортить мне жизнь.
— Они погубили очень многих.
— Есть один способ, которым я могу им отплатить. И отомстить за тебя. Я разорву задницу этой сволочи Крису.
— Не валяй дурака, Макс!
— Элейн, я опытный солдат, я вполне могу это сделать. И мне станет гораздо лучше.
— И что тогда? Тебе придется всю жизнь скрываться от полиции.
— Я все равно скрываюсь, так какая разница? Но я заставлю их заплатить за все: за себя и за тебя. Крис умрет, а его папаша пусть себе живет и дальше с сознанием, что потерял сына. И если я сделаю все как надо, никто и не узнает о моей причастности к убийству.
Ее лицо застыло.
— Его не так просто будет убить, Макс. У него много врагов, поэтому он повсюду ходит с телохранителями.
Я пожал плечами. Меня не пугала мысль об убийстве и этих телохранителей. Я мог это сделать. К тому же я видел, что Элейн начинает соглашаться с этой идеей. Мы смотрели друг на друга, размышляя, как далеко мы можем зайти.
— Я ненавижу этого подонка, — наконец призналась она, — но я не хочу, чтобы нам с тобой стало еще хуже. Ты понимаешь меня?
Но я уже все решил.
— Он умрет. Элейн, — только и сказал я.
Она затянулась и пытливо посмотрела на меня сквозь дым. Потом в первый раз после своего возвращения слегка оживилась.
— Кажется, есть занятие получше. — И она усмехнулась.
Гэллен
В понедельник Беррин не вышел на работу по болезни. Вроде как у него обострился грипп, или чем он там заболел. Сказать по правде, он выбрал подходящий денек, чтобы не ходить на работу. В городе царила прежняя жарища и духота, и атмосфера в участке еще больше накалилась. Нокс собрал совещание группы, занимающейся расследованием убийства Шона Мэттьюза, на котором обсуждались события выходных дней, включая смерть возможного свидетеля Макбрайда, но в целом складывалось ощущение, будто дело сворачивают и Нокса занимают уже другие проблемы. Средь бела дня какой-то негодяй лет тридцати затащил на пустырь тринадцатилетнюю девочку (всего на год старше моей дочери!), когда она возвращалась домой из парка, и жестоко над ней надругался. Эта пытка продолжалась целых полчаса, кроме того, напавший зачем-то исполосовал ей руку ножом или бритвой, хотя она и не пыталась сопротивляться. Это отвратительное преступление шокировало и публику, и полицию, последовало требование немедленно найти преступника. А к половине десятого поступили два заявления о пропавших, в том числе о школьнице-подростке, и Ноксу пришлось в срочном порядке перераспределить людей. Все это означало, что сокращалась группа по делу Мэттьюза. Поскольку мы занимались этим убийством уже девять дней, а на участок все время сыпались все новые дела, Нокс ограничил эту группу собой, Каппером, констеблем Ханслоном, мной и Беррином (когда тот выйдет на работу). Но, принимая во внимание нехватку людей, мне тоже приказали принять участие в поиске пропавших, а именно пятидесятитрехлетнего бывшего солдата по имени Эрик Хорн, которого никто не видел с прошлого четверга.