У нее не было сомнений в том, что кто-то намеревался свалить ее с лестницы. Можно было с уверенностью предположить, что в конце концов она поднимется по лестнице, побуждаемая если не поисками ванной комнаты, так нездоровым любопытством, бывшим одной из самых ее известных черт. Но падение не могло нанести ей серьезных увечий. Потолки были низкие, пол деревянный, а не каменный или цементный. В худшем случае это могло закончиться сломанной рукой или ногой или легким сотрясением мозга… В лучшем случае — здоровым испугом. С ее точки зрения. От Жаклин ускользнули мотивы этого неизвестного и некомпетентного в своем деле плотника. Здесь крылось так много возможностей — слишком много людей не желали видеть ее в Пайн-Гроув, работающей над книгой Катлин. Кто бы это ни был, он плохо знал Жаклин Кирби, потому что думал напугать ее таким образом.
Съев сандвич, она подумала о том, что сделала утром. Некоторые из материалов, которые она надеялась найти, были в коробках: заметки и несколько черновых набросков «Обнаженной во льду». По ее собственному признанию, Катлин нелегко пришла к замыслу сюжета. Она сказала одному бравшему у нее интервью репортеру, что, садясь за свою печатную машинку, она никогда не знает, что произойдет в романе. Грубые наброски, найденные Жаклин, доказывали это со всей откровенностью. Здесь находилось не меньше шести вариантов одной и той же главы, оригинальный машинописный текст, так зачерканный и с таким множеством добавок, что его было почти невозможно разобрать.
Жаклин никогда так не работала. Она ясно представляла себе весь сюжет, когда начинала писать, лишь слегка отклонялась от первоначально задуманного плана. Она знала других авторов, которые следовали технике Катлин, настаивая на том, что они не могут творить иначе. «Персонажи начинают жить своей жизнью, — заявил как-то один из ее друзей. — Они делают такие вещи, которых ты от них никак не ожидал, и тогда ты должен вернуться назад и объяснить, почему они так сделали». Жаклин фыркала в ответ на такого рода откровения. Ее персонажи поступали точно так, как она велела им поступать. Она никогда не допускала их своеволия.
Единственное, что пропало из бумаг Катлин и что Жаклин больше всего надеялась найти, были ссылки на продолжение, за исключением с трудом читаемых заметок в одной папке, помеченной надписью «Идеи».
Жаклин поместила эту папку и несколько других в одну из пустых картонок, которые она принесла с собой. Она выполнила свой долг писателя. Было еще рано: оставалось порядочно времени для расследования, которое она намеревалась провести. Она начала со стола, в нем находились только остатки канцелярских принадлежностей: засохшие ручки, использованные ленты для пишущей машинки, копировальная и обычная бумага. Жаклин задержалась над ними дольше, чем могла себе позволить, оправдывая себя тем, что содержимое стола бросает интригующий свет на личность Катлин. Она напоминала крысу, набивающую свою пору. Одна из коробок вместила в себя резиновые ленточки, не купленные специально, а собранные из различных источников. Два ящика были набиты пухлыми почтовыми конвертами, на которых стоял адрес Катлин и которые она бережливо отложила для последующего применения. А на дне ящика лежали игрушки Катлин: книги головоломок, разноцветные карандаши и рисовальная бумага, коробка цветных мелков. Большая коробка в шестьдесят четыре цвета.
Жаклин открыла ее. Кончики были истерты, но все они находились здесь, даже мелковая «аристократия», представленная серебряным, золотым и бронзовым. Давно забытые воспоминания сжали ее сердце, вызвав почти ощутимую резкую боль: первый день в школе, новые носки, прикрывающие щиколотки, и Мэри Джейнс, яркая атласная лента, стягивающая ее волосы.
Портфель, полный школьными принадлежностями. Желтые карандаши с заточенными концами, острыми, как иглы, тетради с чистыми белыми листами и новая коробка мелков, переливающаяся всеми цветами радуги. Сорок восемь цветов, если ты была послушной девочкой, шестьдесят четыре, если у тебя были снисходительные папа и мама. Волнение, когда ты раскрашиваешь корону королевы своим настоящим золотым мелком; правда, он не выглядел как настоящее золото, но ты знала, что это золото, а твоя самая ненавистная одноклассница Бетси с белокурыми вьющимися волосами не имела золотого цвета в своей коробке.
Жаклин забросила мелки обратно в ящик и закрыла его. Потом с глубокомысленным выражением на лице подошла к шкафу с выдвижными ящиками и вытащила верхний.
Солнце висело низко в небе, его золотые лучи пробивались через запыленные окна, выходящие на запад, когда Жаклин вышла из задумчивого состояния и захотела узнать, что же беспокоит ее. Звуки протеста, исходящие от ее постоянно чего-то требующего желудка? Нет. Звуки шли откуда-то снаружи.
Она посмотрела в окно. Что-то прилипло к стеклу.
Жаклин смогла различить пару глаз, ярких и осторожных, как у всех животных. Узор колючих ветвей скрывал остальные черты так же надежно, как маска. Глаза Жаклин изменились. У нее было отличное периферическое зрение. Тихо двигаясь, она поднялась на ноги, вытянулась и посмотрела на свои руки. Ай, ай, какими же грязными они были. Она должна помыть свои грязные руки.
Не взглянув еще раз в окно, Жаклин пошла в ванную. Единственное маленькое окошко было с непрозрачным стеклом. За ним двигалась тень. Жаклин неприятно улыбнулась и повернула кран в раковине. Затем она дернула смывную ручку унитаза. Как только вода забурлила, она побежала к задней двери.
Вытащив ключ из кармана брюк, она отперла ее, но жесткость заржавевшего механизма вспугнула подсматривающего человека. Жаклин увидела убегающую на полной скорости фигуру. Ее ноги были длиннее; прежде чем беглец смог скрыться, она схватила трепещущий на ветру низ рубашки.
— Не беги, — задыхалась она, — я просто хотела…
Рубашка была сшита из хорошей плотной джинсовой ткани, иначе низ ее мог бы оторваться, настолько яростными были попытки ребенка высвободиться. Она не пиналась и не кусалась, но один молотящий кулачок врезался в нос Жаклин и разъярил ее так, как мог сделать только удар в это чувствительное место. Она схватила ребенка плотным кольцом рук и, надо признать, ее комментарии были не для детских ушей. Ребенок начал истошно кричать. Голос звучал испуганно, как у пойманного в ловушку зайца.
— О, черт, — выругалась Жаклин, слезы потекли по ее щекам.
Всеми силами пытаясь удержать извивающегося пленника, за слезами боли, ослепившими ее, она не услышала приближения шагов. Длинные пальцы обвились вокруг ее руки и оторвали от маленькой девочки.
— Что вы тут делаете? — раздался грубый голос.
Жаклин нащупала платок и вытерла глаза. «Он возвышался над ней, кулаки сжаты, нахмуренные брови сошлись на переносице». Изображенный Катлин байронический злодей имел такие же брови, как и этот…
Ребенок прилип к нему. Жаклин узнала ее: Мэриби, старшая из дочерей Смита. Мэриби не хмурилась, Мэриби не была напугана. Она старалась не засмеяться. Отродье, подумала Жаклин.
— Все задаете вопросы, мистер Спенсер? — ответила она. — Ответ должен быть очевиден. Я старалась поймать ребенка, чтобы потом отнести его в мое логовище и пытать там. Думаю, сначала я привязала бы ее к креслу и позволила бы мыши слегка покусать ее.
Девочка показала ей язык. Жаклин ответила ей тем же; на заре своей жизни она была способна коснуться языком кончика своего носа, и эффект по-прежнему впечатлял. Посрамленная Мэриби убрала свой язык.
— Она совала нос в чужие дела, — продолжала Жаклин. — Подглядывала за мной в окно. Это лишало меня присутствия духа. — Она перевела свой суровый взгляд на Мэриби. — Это было не очень умно с твоей стороны. Если бы я была маленькой нервной старушкой…
— Вы не маленькая нервная старушка, — отпарировала Мэриби.
— Ты права, черт возьми. Я только хотела поговорить с тобой, Мэриби. Почему ты убежала?
Пол взъерошил темные кудряшки девочки.
— Она немного застенчива. И очень любопытна, как и любой ребенок. Ей велели не мешать вам. А что касается побега — разве вы не побежали бы сами, если бы разъяренный взрослый преследовал вас, крича и ругаясь?
— Я не ругалась. Тогда. — Жаклин оглядела его с головы до пят. Он был так же красив, как и в первый раз, — худощавый, мускулистый, уравновешенный. Трогательная картина: миловидный ребенок приник к нему, его рука ласково лежит на голове девочки.
— Что вы делаете здесь? — спросила Жаклин.
— Работаю.
— До сих пор?
— Работа по парку требует не одного сезона, мисс Городская Пройдоха. Сен-Джон хочет придать этому месту элегантность. Осенью необходимо сделать вырубки, посадить кусты, провести мульчирование.
И каким великолепным прикрытием эта работа могла быть для любителей совать нос в чужие дела, подумала Жаклин. У него всегда найдется веское оправдание прогулок в любом месте. Все, что ему надо, — это пара садовых ножниц или лопата в руке.
Однако она сомневалась, что это Пол Спенсер подпилил ступеньку лестницы. Он бы сделал это более тонко, весь его облик говорил об умении работать добросовестно. Мэриби? Большинство взрослых считают зазорным подозревать невинных детей. Однако у Жаклин хватало опыта в общении с молодежью, и она не сомневалась в их способности к грязным проделкам. Мэриби выросла на ферме, ей, несомненно, были знакомы орудия труда. И дети часто не способны полностью осознать жуткие последствия, к которым могут привести их плоские шутки. Вы только посмотрите на ужасные штучки, которые маленькие дьяволята проделывают друг с другом…
Пол мог догадываться, о чем она думает. В его голосе звучали нотки раскаяния, когда он продолжил:
— Я подрезал живую изгородь, когда услышал крик Мэриби. Естественно, я побежал. Я не узнал вас в вашей одежде, с покрытыми волосами. Я увидел, что высокий человек в джинсах старается, как мне показалось, задушить ребенка.
— Она ударила меня в нос.
— Вы испугали ее больше, чем она…
— Сомневаюсь. Но я хочу честно договориться с ней. — Жаклин наклонилась так, что ее глаза оказались на одном уровне с глазами девочки. — Я и вправду не люблю, чтобы меня тревожили, когда я работаю, Мэриби. Но я не ругаю тебя за твое любопытство. Я… гм… немного страдаю этим сама. Предлагаю сделку. В следующий раз подойди к парадной двери и постучи. Если я буду не в настроении для компании, я не отвечу, и ты сможешь тихо уйти.