Именно его мать первая увидела и открыла письмо, хотя оно было адресовано Сен-Джону. В течение месяцев, последовавших за исчезновением Катлин, приходило множество подобного рода посланий, некоторые претендовали на то, что они посланы ею самой, другие были от психов, предлагающих информацию о местонахождении Катлин или ее тела, авторы третьих, самых терзающих душу писем, сознавались в преступлении и в ярких деталях описывали, как они убили или похитили Катлин.
Вопреки совету сына, а в некоторых случаях даже не уведомляя его, миссис Дарси отвечала на все послания.
— Мы были в осаде, моя дорогая Жаклин. В полиции меня заверили, что после нашумевшего дела всегда бывает поток писем. К тому времени, когда я перестал обращать внимание на подобные послания и связываться с их авторами, у меня было нервное истощение, а мама… Сила ее навязчивой мании приводила в изумление. Она никогда не оставляла надежды услышать голос Катлин. Она подбегает к телефону, когда тот звонит, и всегда первой получает почту. Я полагаю, что должен ожидать некоторого прогресса в ее состоянии в настоящее время, но очень трудно контролировать действия мамы, когда она находится в таком возбуждении. Сегодня я обнаружил ее стоящей в конце подъездной дорожки в ожидании прихода почтальона. Это было в семь утра!
— О Боже, — только и произнесла Жаклин. Но она сказала это со всей симпатией, на которую была способна. — Что было в письме?
— У меня нет ни малейшего представления. Я успел бросить на него быстрый взгляд, прежде чем мама начала поспешно удирать от меня, унося письмо. У мамы есть свои секретные места по всему дому. Подпись была Катлин… — Он быстро поправил себя. — Я хотел сказать, таким было ее имя.
— Я бы не стала беспокоиться об этом. — Жаклин похлопала по его руке. — Пока она — я полагаю, что это женщина, — не напишет снова и не скажет что-то, что может дать вам ключ к разгадке ее личности или ее местонахождения, полиция мало что может сделать. Но анонимные авторы писем не представляют опасности, Сен-Джон, они просто… пишут письма.
— Вы правы. — Похлопывание было ошибкой. Сен-Джон подвинулся ближе к Жаклин. — Я знал, вы поможете мне увидеть это дело в перспективе. У вас такое чувствительное, понимающее сердце… — Его пухлая рука направилась в поисках этого органа тела.
Жаклин схватила его руку и сжала ее. Сен-Джон издал легкий визг протеста.
— У меня есть одна мысль, — объявила она. — Знаете ли вы — а вы, конечно, знаете — Брюнгильду Карлсдоттир?
Имя подействовало даже эффективнее болезненного пожатия Жаклин. Сен-Джон мрачно нахмурился.
— Эта ужасная женщина! Вы не поверите, Жаклин, но она пустила в ход даже свои… свои… гм… женские атрибуты в попытке повлиять на меня и добиться моего расположения.
Жаклин распирало от смеха, который она еле-еле сдерживала.
— Охотно верю этому, — пробормотала она.
— Да. — Сен-Джон прихорошился. — Конечно, нельзя привыкнуть к предложениям этого сорта. Я не должен говорить вам, Жаклин, моя дорогая, — настоящий мужчина хочет быть охотником, а не добычей. — Он сморщил губы.
— Я имею в виду, Сен-Джон, что Брюнгильда могла написать это письмо. Она угрожала мне несколько раз. Боюсь, у нее это может стать навязчивой идеей.
Лицо Сен-Джона разгладилось.
— О! О Боже мой! Она очень крупная женщина, не так ли? Вы полагаете, она может быть опасна?
— Я думаю, вам следует упомянуть эту возможность в разговоре с вашими адвокатами. Расследование действий бедного создания не причинит вреда.
— Целиком с вами согласен. — Сен-Джон поднялся, все мысли о любовном флирте были забыты перед лицом тревоги за наиважнейшую в жизни вещь — его персональную безопасность. — Я сделаю это немедленно. Сейчас же! Спасибо вам, моя дорогая.
Как только он повернулся к ней спиной, Жаклин позволила мышцам на лице расслабиться. Они были напряжены до боли, чтобы не рассмеяться.
Жаклин не верила в то, что Брюнгильда написала это письмо. Фигура этой женщины была весьма далека от изящества, о чем свидетельствовала ее попытка изнасиловать Сен-Джона. Заглушенное бульканье смеха вырвалось из Жаклин. Она дорого заплатила бы за то, чтобы поприсутствовать во время этой сцены страсти.
Сен-Джон, двигавшийся быстрее, чем она когда-либо видела, пропал в доме. Шум косилки прекратился. Солнечный свет придал пожелтевшей траве золотой цвет, вдали не было видно ни одной вороны или коршуна. Воцарился мир. Жаклин села на ступеньку. Щекой оперлась на руку и подумала об убийстве. Она только краем сознания отмечала, что монотонный голос повторял слова старой баллады:
Усадил брат сестру в седло боевого коня.
«Прежде чем мы расстанемся, поцелуй ты меня», —
Молвил он, задумав жестокое дело,
И, коснувшись губами ее алого рта,
Всадил нож в ее нежное тело…
Жаклин подпрыгнула. Стоявшая над ней фигура словно вышла из той кровавой баллады — высокий, светловолосый молодой человек, несущий запачканную землей лопату.
— У вас все в порядке, леди?
— Конечно.
— Вы забавно шумели.
— Я пела, — холодно заметила Жаклин.
— А… Знаете, я был здесь, за кустами, и слышал песню…
— Так мило с вашей стороны справиться обо мне.
Молодой человек довольно быстро ушел. Жаклин вернулась к своим размышлениям и музыке. Жестокий брат или неверный любовник?
Слезай же с коня, моя милая мисс,
Пробил твой час, слезай, не торопись.
Девять девиц скрылись в этом болоте проклятом,
Твое тело будет последним, десятым.
Холодный палец коснулся ее ноги, и она резко повернулась. Тень от ближайшей сосны наползла на нее. Жаклин встала. Она была убеждена, что Мэриби видела эти огоньки. Она не верила, что они были вызваны духом Катлин Дарси, но для нее подлинный призрак был бы более комфортной компанией, чем человек из плоти и крови, несущий по давно заброшенным комнатам горящую свечу.
Сумерки опустились к тому времени, когда она добралась домой. Перетаскивая наполовину заполненный книгами картонный ящик по погруженной в тень тропинке, Жаклин обнаружила, что передвигается намного быстрее, чем намеревалась. Как бы там ни было, но сумерки не были приятным временем суток, как она однажды заметила. Нащупывая выключатель в темном доме, она завидовала Джан: компанию ей составлял кот — этакое звучное животное, приветствующее возвращающегося скитальца, пусть даже без слов.
Приготовив себе выпить, Жаклин разбросала книги по полу и устроилась между ними, надев очки на переносицу. Затем с виноватым видом, который подходил бы к лицу серийного убийцы, она дотянулась до кармана рубашки и вытащила пачку сигарет.
Первая долгая затяжка стерла виноватый взгляд и заменила его неподдельным восторгом. Одна или две сигареты в день ей не повредят. Рай, подумала Жаклин, то место, где вы можете курить и не получить от этого рака легких.
Однако существовало весьма мало земных удовольствий, суливших райское наслаждение, кроме книг, водки и сигаретного дыма. Она начала разбирать книги, отобранные в коттедже.
Выкурив десять сигарет и осушив два стакана, она одолела половину Светония. Ох уж эти римляне! Вы просто болтаете, а они предавались этому.
На следующий день в девять утра Жаклин уже сидела за столом, очки прочно заняли свое место, волосы стянуты в плотный пучок на затылке. Как фуражка капитана Джо из «Маленьких Женщин», прическа Жаклин символизировала ее литературное настроение. Это означало: прочь руки от всего остального, никаких перерывов. Гений вспыхнет яркой звездой, если Жаклин берется за дело.
В течение двух дней она комкала исписанные листы, ругалась, мерила шагами комнату и колотила по клавиатуре. Прерывалась Жаклин на достаточно длительное время, чтобы поспать или запихнуть в рот необходимые питательные вещества (колу и печенье). Крошки проникали в клавиатуру; стопка использованных страниц росла все выше и выше. Телефон звонил время от времени, Жаклин его не слышала.
На утро третьего дня прилив энергии иссяк, оставив ее в состоянии крайней депрессии, известной только писателям. Ее мозги были скоплением мертвых серых клеток, тело испытывало отвращение ко всему, а весь остальной мир не нес в себе ни одного лучика радости, ни любви, ни уверенности, ни мира, ни облегчения боли. У нее не было даже представления о том, что Ара будет делать дальше.
Жаклин посмотрела на бумаги на своем столе и вздрогнула. Определенно, сейчас было не самое подходящее время для их чтения. Если она сделает это, то они, вероятно, присоединятся к уже лежащему на полу мусору. Жаклин и раньше переживала подобное состояние и знала (хотя в это трудно поверить), что после нескольких часов физических упражнений или отдыха, еды или питья, или комбинации вышеперечисленного они не будут напоминать творение обезьяны, колотящей по клавиатуре обеими руками.
Светило солнце. Жаклин взирала на это явление с легким удивлением и еще более легким налетом оптимизма. Может быть, она не станет перерезать себе горло прямо сейчас. Может быть, для нее есть почта. Даже чек. Эта мысль придала ей достаточно силы, чтобы проковылять по лестнице наверх, принять душ и одеться.
Выйдя из коттеджа, она встала и глубоко вдохнула пьянящий осенний воздух. Не писатели никогда не поймут, каким реальным может стать воображаемый мир книги, поглощая в себя своего творца и отключая все внешние стимулы. Когда ничто не имеет больше значения, ничто, за исключением идеи.
У нее теперь было двадцать с чем-то страниц, приблизительно половина наброска. Теперь… Жаклин моргнула, глядя на хризантемы, расцветшие богатым цветом в цветочных ящиках по бокам дорожки. Их надо подвязать. А сорняки вырвать.
Она тряхнула головой. Нет, не это. Почта. Вот с чего она начнет.
К тому времени, когда Жаклин отперла висячий замок и вышла за ворота, в голове у нее более или менее прояснилось. Были некоторые причины, по которым она захотела получить почту помимо, конечно, всегда важного денежного вопроса.