— Позвольте поинтересоваться, — Пашка протянул руку и получил просимое. Книгу свою он увидел впервые и оттаявшее чувство тщеславия приятно пощекотало его самолюбие. — На вид вполне ничего книга, да и название неплохое, — похвалил он сам себя.
— Название так себе, — охладила его собеседница. — Вы бы почитали, что внутри. Такого нагородил, действительно свихнуться можно. Я и не удивляюсь…
— Ну-ну-ну… — подзадоривал ее Пашка.
— Конечно, человек не без способностей. Но дремучий! Все с ветряными мельницами воюет… Ужасный консерватор.
— А что там по-существу? — спросил Родионов, оглядываясь на дверь. Больше всего он боялся теперь того, что войдут сослуживцы и помешают разговору. — Что-то такое я слышал про эту повесть…
— Да по-существу бред. Там у него борьба мировоззрений. На фоне несчастной любви. Молодая русская девушка с американской мечтой. Мечтает о красном мерседесе, а он все воюет с ней, цепляется, канючит. Что плохого в красном мерседесе. Нормальная, здоровая мечта…
— Может быть, у него как-нибудь иносказательно там?..
— Это да. Именно все иносказательно. Концептуальная, скучная проза. Она, эта любовь его несчастная, как бы образ России. Россия, обольщенная Западом. Захваченная бандитами. Она там бандиту как бы принадлежит… И вот они несутся вместе с этим бандитом на своем мерседесе, на своей американской мечте, ну и врезаются, не вписываются, так сказать, в крутой российский поворот… Какой-то там внутри мерседеса главный мафиози расшибается в лепешку, Сыч какой-то… Ну и она вместе с ним. А в конце подрастает девочка Надежда, в Бога верит… Дескать, новая Россия…
— Мне сюжет нравится, — задумчиво сказал Родионов. — Если это еще и хорошо написано, художественно, изобразительно…
— Это написано прежде всего злобно по отношению к новой жизни. Я же вам говорю, консерватор ужасный. Даже Грыбова там критикует, не говоря уже о Малевиче.
— На Грыбова замахнулся? — удивился Пашка.
— Деревенщина, — выругалась дама. — Все никак вытравить не можем из людей.
— Да, люди ужасны, — согласился Родионов. — И ведь до чего дошли! Я нынче в одной московской газете вычитал, что в одном и том же доме, одни и те же квартиры стоят по-разному. Те квартиры, чьи окна выходят на памятник, который недавно установил на Кутузовском Грыбов, помните этот выразительный монумент?
— Да-да. «Безобразная красота страдания». Ну и что же?
— Так вот квартиры, окна у которых выходят на этот монумент, стоят ровно в два раза дешевле, чем те, откуда монумент не виден. Памятник, конечно страшен для обыденного сознания, но не настолько же…
— Не понимают, — сокрушенно сказала дама. — Им Васнецова подавай, Репина… Всегда-то мы на два шага позади цивилизации. Взять ту же Пасху и тут мы на целую неделю отстаем от всей Европы. Все за старый стиль держимся…
— То же самое и по радио сегодня говорили, — задумчиво произнес Родионов. — А самого главного не сказали, как всегда. Думаю, что и не скажут…
— Что вы имеете в виду? — заинтересовалась собеседница.
— Огонь-то к ним не вышел, хоть они и встретили, — сказал Родионов. — Вы-то хоть знаете, что вот уже много веков на нашу Пасху из Гроба Господня выходит Благодатный огонь. И так каждый год…
— Что-то такое смутно слышала.
— И выходит Огонь только на православную Пасху, то есть на нашу с вами. По старому стилю. Так что, я думаю, тут лучше держаться за старый стиль. К ним-то Огонь ни разу не вышел, а к нам каждый год, и так много-много веков…
— Да? — озадаченно произнесла дама. — Лучи какие-нибудь или фокус… Но все равно, пора нам входить в мировую цивилизацию. Европа вон уже от границ избавилась, там нет этого обособления…
— Мечта антихриста! — пояснил Родионов.
— Как вы сказали? — не расслышала дама.
— Дело в том, что по пророчествам святых, произнесенным тысячу лет назад, перед приходом антихриста восстановится в прежнем виде Римская империя. А ваша Европа без границ это и есть, по-существу, восстановленная Римская империя…
— Вы это серьезно?
— Абсолютно серьезно, — твердо сказал Родионов. — Ничего более серьезного и вообразить себе нельзя.
— Я так не считаю, — возразила дама, заметно волнуясь. — Все зависит от нас самих. Вот вы на последних выборах за кого были?
— Там не спросят, за кого ты голосовал, — сказал Родионов, поднимаясь и указывая рукой вверх. — Там вопросы простые задают. «Старушке помог через дорогу перейти? Стакан воды вынес жаждущему? Авторучки крал с чужого стола?..» Простые вопросы, да… Что-нибудь в таком роде.
Дама глядела на него холодными чужими глазами.
— И вот еще, — добавил Родионов, постукивая ногтем по обложке книги. — Нельзя ли попросить у вас на время, почитать?
— Я вам дарю, — великодушно сказала она. — Только зря время потеряете. Все это уже в прошлом…
— Может быть, — согласился Родионов и намеревался было уже покинуть помещение, но взгляд его выхватил из кучи рукописей тот, так и не прочитанный им роман про ветер с помоек…
— Милая барышня, — попросил он, почему-то страшно волнуясь, — можно я одним глазком загляну вон в ту рукопись. Мне бы концовку узнать. Интересно. У меня с концовками беда. Ради опыта и науки…
— Это идет у нас в следующем номере. Глядите, — пожала она плечами и склонилась над рукописью, утратив к Родионову всякий интерес.
Родионов трясущимися руками открыл последнюю страницу, быстро нашел глазами заключительный абзац и прочел: «Ветер с городских помоек по-прежнему доносил запах разлагавшихся…»
— Отлично! — Пашка улыбнулся и прищелкнул пальцами от удовольствия. — Так я и предполагал!.. И что же, Виктор Петрович подписал этот роман в номер? Не поверю…
— Пшеничный у нас уже ничего не подписывает, — строго сказала барышня.
— Отчего же? Он что, не главный уже?..
— Главный редактор у нас Генриетта Сергеевна Змий.
— Вот как, — ошеломленно сказал Родионов. — Надо же, какие перемены. Не зря эти слухи ходили… А где же Пшеничный?
— Пшеничный в запое.
Проходя мимо укромной комнаты машинисток, где обычно устраивались редакционные пьянки, Родионов приостановился. Из-за неплотно прикрытой двери доносился звон стаканов, взволнованный разговор. Говорили двое, судя по голосам — Шпрух и Загайдачный.
— Если что, — разобрал Павел голос Загайдачного, — ко мне! Бери семью и ко мне. У меня спасешься. Никакой погром не страшен… Но и ты, если ваши жиды насядут…
— О чем речь, Коля?! — громко перебил Шпрух. — Бери семью и ко мне. У меня и схоронишься, на кухне хотя бы. Отсидишься в безопасности… Я и Аблеева спасу!
Глава 5Накануне
Двадцать первое апреля. Пятница…
Он не мог избавиться от чувства, что именно сегодня-то и должно случиться что-то решающее, окончательное… Тревогою и ожиданием напитан был воздух вокруг него.
Павел пил воду, поглядывал на часы. Времени оставалось предостаточно. Она ни разу за эту зиму не пришла к нему в больницу, но это даже хорошо. Хорошо, что она не видела его в этом состоянии. Сейчас самое главное не поддаваться никаким надеждам и не питать никаких иллюзий. Но сегодня все решится. Он сам пойдет к ней. Надо приготовиться, завершить все свои дела, прежде чем идти. Нужно взять с собою изумрудное платье, вот что…
Родионов полез в шкаф, извлек фирменный пакет. Он не распаковывал его с того самого времени… Пусть сама… Руки его мелко дрожали. Нужно выпить рюмку коньяку, вот что… Нужно поехать к Грише Белому и выпить с ним маленькую рюмку коньяку, а заодно и посоветоваться. И время пробежит незаметно. А Гриша всегда бодрый и уверенный в себе. Потому-то он и богат… Кто не рискует, тот не богат. Он мне скажет: «Да не волнуйся ты из-за всякой стервы!» А я ему отвечу: «Не говори так, Гриша, ты же ничего не знаешь… Хотя бы про золотистый пушок меж лопаток любимой…» Нет, про это не надо, пошло… А он скажет: «Ты что, Паша, что я баб этих не знаю? Все они одинаковы! Уж я-то их перевидал, Паша! Во всяких видах…» Он будет так примерно говорить, и ко мне невольно перейдет часть его цинизма. Цинизм придает уверенность, в нем есть некоторый здоровый шарм. Вот и все, что мне теперь нужно — рюмку хорошего коньяку и толику здорового цинизма. Иначе я буду вот так трястись и она подумает: «Экий рохля и размазня! Зря я все возобновила!..» С женщинами нужно быть уверенным и грубым… Женщинам нравятся воины, а не мечтатели и звездочеты, вот что…
Он шел к остановке, бережно спрятав под рубашкой невесомый пакет с платьем. Он шел пешком к Грише Белому, подолгу стоя на перекрестках и переходах, с трудом решаясь переходить дорогу даже и тогда, когда она была совершенно безопасна. Он боялся всяких непредвиденных случайностей. Он ведь прекрасно знал, что в такие вот минуты любит охотиться на людей рок. Поэтому Родионов старался держаться на безопасном расстоянии от стен домов и часто поглядывал вверх, вдруг что-нибудь сорвется с крыши или балкона. А Гриша точно скажет: «Видал я их, — скажет, — в разных видах! Все они, Паш, если откровенно…» А я скажу: «Не говори так, Гриша…» Но часть цинизма меня укрепит, вот что…
Через сорок минут он был на месте.
Родионов поднялся по лестнице, прижался к стене, пропуская мимо себя пыхтящих грузчиков, которые тащили вниз огромный кожаный диван. Точно такой же диван стоял когда-то в коридоре офиса Гриши Белого.
В коридоре было оживленно, вовсю кипела работа. Выносили кресла и компьютеры из кабинета Гриши. Пашка снова остановился у стены, пропуская рабочих. На этот раз тащили черный письменный стол… Стало быть, мебель меняет. У них все это быстро меняется, честь фирмы, марка… Он поднял глаза — навстречу ему со страшными глазами спешила Риточка и еле заметным, скрытным движением ладони как бы выталкивала его прочь отсюда. Пашка мгновенно все понял, повернулся и быстро зашагал к лестнице.
Он остановился на углу здания и здесь Рита догнала его, подтолкнула за угол и они пошли вместе.
— Что с Гришей? — спросил через некоторое время Павел.