– Ой, поехали, поехали! – тихонько причитала она.
– Все в порядке, успокойся, – улыбнулся Влад.
Его лицо близко-близко. И еще придвигается.
Александра откинулась на спинку:
– Как здесь душно! Можно окошко приоткрыть?
Не помогло. Влад все-таки начал ее целовать.
Наверное, сущее безумие было идти на это днем, но он не хотел ждать. Это было слишком опасно – ждать! Черт ее знает, эту старуху, что она еще выдумает, к кому потащится со своими россказнями! И так неизвестно, сколько народу уже посвящено в эту историю, кто пережевывает сплетню долгими зимними вечерами, треплется об этом по телефону. Он просто-таки видел, как опасная весть порхает над городом, и, хотя не больно-то верил, что по одному только слуху могут быть приняты какие-то меры, все же старик прав: нельзя оставлять следов, ни единого. По-хорошему, надо было все сделать еще вчера, но он решил сначала заняться Александрой. А ничего не вышло! Ч-черт, из каких вообще далей-высей свалился этот долговязый придурок со своими длинными ручищами, которыми он так умело размахивал?! У него еще ныла челюсть, и ничуть не утешала мысль, что противнику тоже досталось.
С Александрой он запустил дело, затянул излишне. Старик опять-таки был прав – она опасна, опасна! Куда лучше было прикончить ее в том подвале, а то и выкинуть где-нибудь на окраине города труп из машины, не устраивать эту дорогостоящую и чреватую всякими неожиданностями комедию с похищением. Тогда ему удалось убедить отца, что нельзя, невозможно, чтобы обе сестры погибли практически одновременно, если уж что-то способно вызвать подозрения даже у самого тупого мента, то это именно совпадение, не любят менты совпадений… Он и сейчас думал именно так, а все же нет-нет да и мелькала мыслишка, что надо было плюнуть на все эти сложности, положиться на авось, который от веку никогда и никого не подводил. Устал он, вот чем дело. Страшно устал! И почему-то ничуть не утешало, что там вроде бы все в порядке, что не зря, не зря…
Устал.
Он мельком взглянул на свои руки и вдруг подумал, что скоро будет непрестанно мыть их, как леди Макбет. И тихо хохотнул: глупости все это. Привычка убивать… привычка притворяться, лгать, скрывать свою истинную личность – все это не более чем привычки, вредные, может быть, но и от них тоже можно избавиться, как от страсти к курению. Вот курил же он раньше как паровоз, а бросил – и ничего. И когда-нибудь придет время… «Приди, приди, желанное!» – вспомнил он Некрасова и криво усмехнулся, – ну так вот, придет когда-нибудь время, когда все будет позади, когда он забудет и девушку, и санитара, и эту старуху, и Александру, и того мальчика, как его там звали… который был первым, с которым их постигла ошеломляющая неудача только из-за того, что он неправильно рассчитал время.
Наверху, на площадке, скрежетнул замок, и все ненужные мысли мигом вылетели из головы. Вроде бы та самая дверь…
Он осторожно выглянул. Точно! Она!
Отпрянул, даже наклонился, как бы завязывая шнурок, – на тот случай, если старуха вздумает пойти пешком. Хотя телепать с девятого этажа в ее-то годы… А что, всякое может быть, не наверх же идти, а вниз.
Мимо проскрипел лифт. Открылись дверцы. Пора!
В два прыжка взметнулся на площадку:
– Одну минуточку!
Ворвался в кабинку, когда дверцы уже смыкались.
– Извините! Я был на восьмом, хотел идти пешком, а тут слышу – лифт. Ну и дай, думаю, прокачусь.
«Сейчас спросит, у кого я был на восьмом этаже. Да, это прокол, этого я не успел выяснить… А впрочем, если и прокол, то очень ненадолго!»
Но старая женщина ничего не спросила. Светлые, выцветше-зеленые глаза спокойно взглянули из-под припухших век, и он неожиданно понял, что означает выражение «лицо со следами былой красоты».
Черт, как быстро спускается лифт… А если его кто-то перехватит на промежуточном этаже? Нет, вон на панели высветилась цифра 5, 4, 3… Все нормально! А если она что-то почувствует? Ну ведь нельзя же ничего, совсем ничего не почувствовать, когда рядом с тобой стоит Смерть?
Глупости. Авось обойдется. Точно, обойдется.
Он посторонился, прижался к стенке, как бы непременно желая пропустить даму первой. Этакий приторно-вежливый идиот, который предпочитает потолкаться, только бы соблюсти замшелые приличия:
– Прошу.
Она чуть опустила голову, благодаря, сделала шажок вперед, он оказался за ее спиной. Отработанным движением выхватил из кармана шприц, свободной рукой поймал ее правую руку, повернул, всадил шприц в мякоть ладони.
Старуха обернулась к нему, взглянула изумленно…
Он толкнул ее к стенке, протиснулся мимо. В подъезде никого. Не придется орать испуганно:
– Помогите! Женщине плохо! Наверное, сердце!
Проскочил к ступенькам, но не выдержал-таки – оглянулся.
Старуха уже не смотрела ему вслед: закатив глаза, сползала по стеночке лифта, прижимая к груди руку.
Он понесся вперед, выскочил из подъезда, немедленно принял самый скучный и будничный вид, хотя играть оказалось не перед кем – двор был совершенно пуст. Слепо глазели окна припаркованных на газоне машин – опять же пустых.
Ну просто поразительно повезло! Родимый авось не выдал!
Свернул под арку, обошел дом со стороны улицы, по Алексеевской, заглянул уже под другую арку – снизу, от Звездинки.
Тишина и покой. Да, если и совершать убийства, то не под покровом ночи, а в десять утра, когда весь мир занят своими делами.
Так, теперь к Александре. К Александре…
Он нахмурился. Вчера, надо было все это сделать еще вчера! Нельзя было позволять ей…
Ладно. Он повернул наверх, на улицу Горького, к автостоянке, размышляя, брать машину или нет, но никак не мог сосредоточиться. Почему-то перед глазами все маячила да маячила эта маленькая старушечья лапка, затянутая в черную перчаточную кожу. Хорошо, что на ней была перчатка: следа от укола даже сейчас-то практически не видно, а минут через двадцать он и вовсе затянется… Нет, все-таки зря он оглянулся, зря!
Теперь самое главное – не оглядываться на Александру.
Нахмурился. Ч-черт… откуда это ощущение странного неудобства, будто в башмак попал камушек? Обычно у него так проявлялось неприятное предчувствие грядущей неудачи, и оно никогда не подводило. Вот и теперь он готов поспорить, что с Александрой его снова ждет осечка, что этот вчерашний мерзавец снова появится не вовремя!
И, как поется в классической опере, предчувствия его не обманули.
Александра сидела в кресле и старалась не делать резких движений.
– Вы бы лучше на диванчик пересели, – посоветовал Влад, заглянувший в комнату. – Он гораздо удобнее.
Да уж, наверное! В жизни своей не сиживала Александра в таком ужасном вместилище для тела. Казалось, кресло было колченогим со всех четырех сторон, и стоило немалых трудов удерживать его в состоянии равновесия; вдобавок снизу что-то подпирало немилосердно, словно не в кресле она сидела, а на коленях у разохотившегося мужичка… ну совсем как давеча в той «Ниве», когда Влад уж слишком разошелся и при крутом повороте умудрился-таки привлечь Александру к себе на колени. Правда, тут же последовал новый вираж, при котором она благополучно сползла обратно на сиденье. В зеркальце блеснули злые прищуренные глаза, и Александра подумала, уж не заложил ли водитель этот вираж нарочно, вступаясь за честь одураченного «нашего брата, мужа» вообще, а не неведомого ему человека, от которого убегала вот эта конкретная женщина в частности.
Эх, знал бы ты, водила!..
Так или иначе, она была ему благодарна. А вот с Владом что делать? Не то чтобы ей были неприятны все эти, извините за выражение, знаки внимания… Даже некоторое головокружение наблюдалось при мысли, что Александра Синцова, которая никогда не пользовалась преувеличенным мужским вниманием, даже робкого Костеньку Виноградского, почти официального жениха, не смогла соблазнить, вдруг начала обладать такой жуткой сексуальной привлекательностью, что два молодых, видных, интересных парня просто-таки из штанов ради нее выпрыгивают. Или, подумала она с мрачной, тошнотворной иронией, следует вести речь о трех парнях – включая «кавказца»? Но тут же вспомнила, что «кавказец» – это Ростислав, и настроение при этой мысли испортилось до такой степени, что у нее как бы захолодело все внутри, и это состояние душевной и телесной оледенелости незамедлительно передалось Владу.
Ничего не скажешь – он был необычайно чутким человеком. Мгновенно перестал распускать руки и тяжело вздыхать, сел на приличном расстоянии, насколько это позволяла теснота «Нивы» (да, это вам не джип!) и только сказал:
– Все в порядке, Сашенька.
Ну, наверное…
До Сенной они не доехали – вышли около магазина «Планета» в самом конце улицы Горького и повернули во двор.
– Вы же вроде на Сен… – заикнулась было Александра, однако Влад не дал договорить – стиснул руку:
– Тш-ш! Это я на всякий случай. Уж слишком ярый поборник семейного очага нам достался. Как бы не вернулся на Короленко, не донес – ведь той скаженный Ростислав… ох, извините, это я от своего покойного санитара Феденьки Сычова хохлизмов набрался! – тот проклятущий, говорю я, Ростислав наверняка до сих пор ошивается где-то поблизости.
Мысль показалась Александре бредовой, но высказываться на эту тему и разочаровывать Влада она не стала: похоже, ему страшно нравится играть в конспирацию, в преследование, вообще в весь этот детектив. А может, и правда он по натуре человек такой обстоятельный, любит везде, надо или не надо, соломку подстилать. Что само по себе очень даже неплохо, а уж когда речь идет о безопасности конкретно Александры – и вовсе хорошо!
Они поднялись по косогору на Сенную площадь и, перейдя ее, углубились в хоровод неказистых домишек, сразу за татарской мечетью. Уличные фонари, очевидно, считались тут вредным предрассудком. Шли медленно, то оскальзываясь на наледях, то хлюпая по лужам: погода стояла совершенно невообразимая, чудилось, заморозки и оттепели сменяли друг друга несколько раз на протяжении одного вечера. Час стоял еще не поздний, однако улочка была совершенно пуста. Горели огни в окнах, и Александре вдруг остро захотелось очутиться в таком вот освещенном, уютном жилище. Однако дом, во двор которого они наконец-то зашли, был непригляден и темен: светилось только одно окошко во втором этаже.