Когда оба партнёра взаимодействуют с разделяющими, сравнивающими проявлениями ума, а не отворачиваются от них, возникает переживание внутреннего единения. Мы взаимодействуем с малым умом – с позиции большого ума.
Конечно, когда речь заходит о «малом» и «большом уме», сравнивающий ум находит, где разгуляться. Стоит отметить, что мудро поступают те, кто осторожно относится к таким терминам, – ведь малый ум часто толкует их неверно. Большой ум не занимается толкованиями. Он просто переживает. Он не оценивает и не сравнивает, а просто воспринимает «относительность» всеобщего.
Сравнивающий ум является психологическим аналогом и иллюстрацией одной идеи из области теоретической физики: она гласит, что мы привносим изменения в измеряемый объект самим фактом измерения. В данном случае то, что мы оцениваем, меняется из-за факта оценивания. Сравнивающий ум видит мир «с точки зрения червяка». Большой ум, вероятно, видит его «с высоты птичьего полёта». Когда приходит весна, большой ум съедает малый ум.
Когда сравнивающий ум сопоставляет себя с умом, свободным от беспокойства, его пронизывает чувство неудовлетворённости. И нас пугает отсутствие радости, являющейся нашим естественным состоянием. Мы пробуждаемся от бессознательного сна, когда наконец чувствуем готовность стать свободными. Сосредоточиваясь на печали, которая ощущается в центре груди, где смешались осуждение, страх и чувство разделённости, образуя прочную броню, скрывающую под собой сердце, мы начинаем освобождаться от стратегий старого ума, и тогда любые сравнения свободно пребывают в просторе Несравнимого.
45Общение
Суджата говорил: «Отпусти! Но если не можешь что-то отпустить, вероятно, тебе придётся с этим взаимодействовать».
Общение – это выход за свои границы. В общении мы в идеале пытаемся выразить то, что у нас на душе. Или по меньшей мере пытаемся прийти к пониманию.
Поскольку, по всей видимости, каждый человек рождается с уникальными для его личности особенностями восприятия или, как говорят некоторые, со своей «кармой», это естественно ведёт к возникновению расхождений между «реальностями», которые так или иначе отличаются одна от другой. В таких ситуациях общение играет миротворческую роль, оно позволяет приходить к пониманию – мы как бы посылаем почтового голубя из-за стен крепости. Мы верим, что ров наигранного безразличия защитит нас. Но наши крепости в огне. Тогда в смятении мы пытаемся скрыть дым вместо того, чтобы тушить огонь. Чаще всего наше «общение» – это попытка сделать так, чтобы было поменьше дыма. Многие наши действия проистекают из страха, что другой увидит нас такими, какими мы на самом деле являемся (а мы этого боимся), – невежественными и умными, скрытными и демонстративными, эгоцентричными, злобными, недоверчивыми. Мы боимся обнаружить перед другим свою печаль – ведь мы сами едва ли готовы исцелиться от неё. Мы взвешиваем свои слова. Никто не говорит в точности то, что думает. Мы хотим добиться такой любви, которая бы сплошь состояла из нежности, словно кот, который мурлычет и трётся у наших ног.
Большинство используют язык, как слепой – трость: для определения верного пути, как своеобразный эмоциональный локатор, позволяющий нащупать безопасную почву. Мы так же чутко реагируем на тон голоса, как и на смысл слов. Большинство людей воспринимают речь не столько как форму общения, сколько как возможность самоутвердиться, определить свою территорию, «пометить» кусты, чтобы проходящие мимо знали, с кем имеют дело. Через речь мы утверждаем свою власть. Собеседник отбегает на пару шагов, как собака, поднимает ногу… и начинает философствовать.
Однако подлинное общение начинается, когда возникает глубокая готовность отказаться себя защищать или даже доказывать собственную правоту. Оно исходит из стремления к истине, несмотря на то, что истина бывает неприятной. В основе такого общения лежит непосредственное восприятие. Внимательность к происходящему на уровне большого ума позволяет развить умение обнаруживать препятствия и принимать другого в его неповторимости таким, какой он есть.
Общение, как и сами отношения, – это искусство пространства. Оно строится на интуиции «подходящего момента» и постоянном исследовании намерений, влекущих нас к общению. Мы со всей серьёзностью задаёмся вопросом: кто на самом деле общается?
Известно, что когда Иисуса спросили, что можно употреблять в пищу, он ответил: «Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека»[12]. Наверное, он так или иначе понимал, что часто, открывая рот, мы делаем это лишь наполовину сознательно. Поэтому многое из того, что кажется общением, не более чем сонное бормотание. Редко автоматизм и бессознательность проявляют над нами такую власть, как когда мы излагаем другим наши представления о себе.
Для малого ума общение – то, что позволяет поддерживать в мире порядок и охранять его границы. Для большого ума общение – то, что позволяет сердцу взаимодействовать с отчуждением. Малый ум использует общение, чтобы человек мог реализовывать свои желания. Для великого сердца общение – возможность причаститься самому бытию.
46Отклик
В предыдущей главе мы говорили, что общение – это искусство пространства; это слова, которые заполняют пустоту между умом и сердцем, исцеляя и позволяя нам чутко исследовать причины расхождений между людьми. Мы упомянули, что, хотя общение не обязательно позволяет решить наши проблемы, постоянная коммуникация позволяет нам не забывать о них.
Чтобы присутствовать в настоящем, недостаточно одних слов. Ведь в нашей душе есть область, полная страха перед другим, которого мы любим. Малейший жест или нюанс поведения – нахмуренный лоб, слегка прищуренные глаза, затаённое дыхание – и нас может охватить страх, что другой осудит или отвергнет нас. Мы боимся, что другие могут раскрыть нашу тайну и узнать, что мы бываем холодными и неприятными.
Чтобы понимать, что происходит здесь и сейчас, нужно ценить истину. Ценить каждый жест и позу. Осознавать, что каждое движение – форма общения: оно либо раскрывает, углубляет внимание; либо скрывает, лишает присутствия.
Чтобы сохранять такую бдительность к тому, что тело сообщает нам на уровне более тонком, чем обыденное сознание, необходимо быть внимательным к ощущениям, из которых состоит каждая поза: когда мы сидим, стоим, ходим, лежим. И чутко сосредоточиваться на ощущениях, которые сопровождают «переходы» из одного положения в другое. Осознавать ощущения, присутствовать в теле, чтобы непосредственно переживать состояния ума, которые выражаются в телесных проявлениях.
Поскольку на определённом уровне тело – просто затвердевший ум, очень важно осознавать язык тела. Даже самые продуманные слова теряют смысл, если язык тела отрицает их. Когда вы говорите, что любите меня, но ваши руки и ноги скрещены, а туловище повернуто немного в сторону, что у вас на самом деле происходит на душе – чему мне верить? Если вы утверждаете, что говорите со мной искренне, но я замечаю, что область около ваших глаз сильно напряжена, и вы часто сглатываете, а напряжённые челюсти и руки, скрещенные ноги и напряжённый живот указывают отнюдь не на открытость, – ваши слова убедят меня меньше, чем невербальные сообщения, говорящие об обратном.
В сущности, каждое состояние ума обладает своей индивидуальностью, ему соответствуют определённые телесные паттерны, определённое звучание в уме и теле. У каждого ментального состояния как свой язык и речевые особенности, так и свои физические и телесные паттерны. Телесный паттерн, который сопровождает каждое состояние ума, можно распознать, если исследовать его в момент возникновения, как только оно зарождается. Нужно научиться как с помощью тела, так и с помощью ума, выражать именно то, что мы думаем. Нужно стремиться быть честным на всех уровнях, на вербальном и невербальном.
Какое-то время тому назад мы довольно серьёзно углубились в изучение работ неподражаемого исследователя поведения животных Конрада Лоренца, поскольку нас интересует эта тема. Лоренц подробно описывает невербальный язык животных. В частности, он говорит о том, что волки способны даже в крупных стычках удерживаться от того, чтобы ранить друг друга. Он рассказывает об особенностях эволюционного развития волков, о так называемом отклике (responders): о способности этих животных, очевидно, врождённой, ограничивать агрессивные проявления с помощью определённых телесных движений. К примеру, если в разгаре самой ожесточённой схватки один из волков склоняет голову и демонстрирует другому свою шею, насилие мгновенно прекращается. Демонстрация шеи – это отклик, призывающий к примирению, это символ подчинения. Он указывает на готовность остановиться; прекратить сопротивление.
Тогда мы поняли, что в некотором роде человеческий ум недостаточно развит – ему доступно слишком мало типов такого глубинного отклика, человек способен проявлять насилие по отношению к другим без всякого сострадания и не знает естественных границ, которые сдерживали бы жестокое поведение. Отклик у человека весьма поверхностен – по большей части он сводится к «общественным приличиям». Рукопожатие демонстрирует отсутствие агрессии и оружия и является формой открытого поведения. Улыбка – знак того, что на наших зубах нет крови и шерсти прошлых жертв, она указывает на отсутствие плотоядного аппетита. Подмигивание – тоже отклик, но его можно интерпретировать различным образом, в силу многослойности установок человеческого ума. Подмигивание может быть подбадривающим знаком или даже намёком на сотрудничество, выражением романтического или сексуального интереса или заговорщическим признанием нечестности (наподобие пальцев, скрещенных за спиной) и даже может нести в себе вызов. Однако если сознательно вырабатывать формы отклика, их характер перестаёт быть произвольным. В сущности, способность откликаться устраняет подобные противоречия, способствуя открытости.