Одной из проблем, ярко проявившей себя в ходе СВО, являются сложности с обучением личного состава воинских подразделений. Ниже будет произведён разбор проявлений этих сложностей, но здесь следует подчеркнуть, что речь идёт не только и не столько об изначальной необученности, но именно о трудностях с обучением личного состава в ходе самих боевых действий. Например, слабая подготовка в период мобилизации может быть объяснена отсутствием времени на боевую подготовку. Командованию приходится делать сложный выбор между затыканием дыр на фронте хоть какими-нибудь подразделениями и надлежащей подготовкой подразделений в тылу. В такой ситуации использование системно неподготовленных подразделений может быть как-то оправдано. Однако если после многомесячного нахождения на позициях, пусть и во втором эшелоне и даже далее в тылу, подразделения не получают достаточного объёма военных знаний, то возникает вопрос о системных проблемах с обучением.
Выдвинем гипотезу о том, что сложности с обучением связаны со сложившейся в армии внутриорганизационной («корпоративной») культурой. В армии значительное место приобрело отправление ритуалов и обрядов, с сокращением работы на результат (достижение победы в войне или подготовка к такой победе в мирное время). Наиболее близким аналогом состояния внутренней армейской культуры являются языческие культы, в которых ритуальная сторона является доминирующей. В мистическом мышлении язычников для получения пользы или поддержки от духов требуется исполнение внешних ритуалов. Сохранение и соблюдение обрядовой стороны становится самодостаточным, самодельным и самоценным. Правильно и систематически исполненный ритуал должен автоматически дать нужный результат. Отметим, что развитые религиозные системы, по крайней мере на уровне догматики, уходят от достаточности обрядовой стороны и требуют от своих сторонников большой внутренней интеллектуальной работы, оставляя за обрядом поддерживающую, вспомогательную роль.
Возможно, сравнение армейской культуры с языческим культом на первый взгляд кажется странным. Однако при детальном разборе общих черт оказывается достаточно много. В армии «высшей силой» становится поддержание иерархии (сохранение структурированной подчинённости ради самой подчинённости), внешней видимости силы, непререкаемой безошибочности действий для сохранения авторитета. Такое поддержание становится самодельным и самоценным, даже если оно идёт в разрез с объективной необходимостью. Сохранившаяся в российской армии внутренняя культура скорее подходит для тактики сомкнутого строя пехоты, которая ещё в последней трети XIX века начала вытесняться тактикой открытого (рассыпного) строя, требовавшей широкой автономии действий всё более мелких подразделений.
В качестве общей культурной нормы для армии можно вывести следующее правило: обучение личного состава производится только в той мере, в которой обученность войск не создаёт угрозу поддержанию формальной и неформальной иерархии в воинском коллективе. Нужно понимать, что чем более обучен личный состав, тем более высокие требования предъявляются к руководству и тем более сложной становится задача по поддержанию людей в подчинении. Если идти по пути наименьшего сопротивления, то риски, создаваемые обученностью войск, следует минимизировать, поддерживая занятия боевой подготовкой на минимально допустимом уровне.
Работает также следующая логика: занятие боевой подготовкой — это работа, а работа — это наказание, понижающее статус в иерархии, значит её нужно избегать. Разумеется, это противоречит реальным потребностям военного организма: войска должны быть максимально обучены, насколько это позволяет материально-техническая база и имеющееся в наличии время. Однако именно здесь включается мистическое мышление, позволяющее обойти реальные потребности и использовать замещающие ритуалы для достижения как бы того же результата. Поддержание ритуальной армейской традиции становится преимущественно используемым механизмом.
Далее мы рассмотрим проявления работы такого механизма. Забегая вперёд, скажем, что они носят отрицательный характер. Здесь следует сделать оговорку, что воинские ритуалы и традиции могут иметь и положительный аспект. Так, строевая подготовка, нужная в настоящее время преимущественно для парадов и построений, является инструментом психологического сращивания воинского коллектива и приучения к исполнению приказов. Почитание героев прошлого может повышать психологическую устойчивость в бою, так как даёт примеры для подражания. Однако это всегда вопрос степени интенсивности проявления того и иного фактора. То, что в умеренных количествах является благом, при злоупотреблении зачастую приносит вред.
Рассмотрим сложности с обучением, которые проявились в ходе проведения СВО.
1. Низкая способность обучать воинские подразделения, находящиеся в зоне боевых действий, особенно состоящие из мобилизованных. Казалось бы, вполне выполнимая задача: организуются периодические ротации, части или даже отдельные группы военнослужащих отводятся в тыл, с них снимаются обязанности по несению административно-бытовых нарядов, и для них выделяется время на обучение. Учитывая статический характер линии фронта, непреодолимых трудностей это не должно представлять. В конечном счёте у любого командира должен быть резерв для парирования каких-либо неожиданностей на линии фронта. Обучение можно производить во время нахождения в резерве. Однако в реальности предпочтение всегда будет отдаваться административно-бытовым нарядам. Военнослужащие всегда заняты нарядами, а когда не заняты, они отдыхают от нарядов. Боевой подготовкой не занимаются, поскольку устают. При всей абсурдности такой практики, она имеет место. Поддержание типовой рутины мирного времени через систему нарядов является тем самым ритуалом, который выполняется вопреки кричащим требованиям боевой реальности.
2. Игнорирование внутренней логики тактических схем, изложенных в боевых уставах. Если посмотреть на реально используемые способы осуществления атак, то они не имеют никакого отношения к тактическим элементам схемы «сквозной» атаки, которая является базовой для действующих боевых уставов. Отсутствует выход во время артиллерийской подготовки на рубеж безопасного удаления от разрывов своих снарядов танков (200 м от противника) и БТР/БМП (300 м от противника), с последующим (сразу после переноса огня артиллерии вглубь обороны противника) сбрасыванием скорости танками для того, чтобы дать БТР/БМП догнать танки и провести спешивание солдат. Фактически используемые схемы атаки основываются на способности зайти в пешем порядке (зачастую гуськом, практически в колонну по одному) на позиции противника либо спешиться прямо у окопов противника с бронетехники. Так получается сделать, если артиллерийская и дроновая подготовка практически выбивает большую часть огневых средств и личного состава обороняющихся. Схема «сквозной атаки», по крайней мере в теории, работает и при временном подавлении противника. В войсках существует неформальное согласие с тем, что в условиях массового применения БПЛА, прозрачного поля боя уставная «сквозная атака» неприменима. Рассмотрение вопроса, какой из способов атаки является более правильным и эффективным, является ли складывающаяся боевая практика новой разработкой или ошибкой по незнанию, выходит за рамки настоящей статьи. Здесь важно обратить внимание на другое — явное несоответствие написанного в руководящих документах и боевой практики в армейской среде не вызывает никаких вопросов. Дело в том, что изучение боевых уставов и даже отработку действий, в них предусмотренных, никто не рассматривает в качестве способа подготовки к ведению боевых действий. Это всего лишь ритуал, который проверяет готовность следовать установленным правилам, соответствующим внутренней армейской культуре. Дополнительно уставы создают механизм контроля места в иерархии, позволяя проверять знание их текста, совершенно безотносительно к его реальной полезности в боевых условиях. Истинный же боевой опыт и настоящая подготовка живёт в устной традиции.
3. Относительно слабо работающая система обобщения и передачи боевого опыта. Приведём примеры.
Широкое использование БПЛА для сброса свободно падающих боеприпасов и ударов БПЛА-камикадзе, а также непосредственного сопровождения групп зачистки окопов для передачи в реальном времени взаимного расположения обороняющегося противника и атакующих привело к возникновению требования об обязательном устройстве интервальных перекрытий окопов как минимум от наблюдения сверху, а лучше от подрыва легких боеприпасов (ручных гранат, гранат к автоматическим гранатомётам, мин малых калибров). Несмотря на то что информация об этом стала публично доступной достаточно давно, а видео поражения наших солдат вышеуказанным способом заполонили телеграм-каналы и страницы в сети Интернет, надголовные перекрытия окопов внедряются ограниченно.
Известно про использование подразделениями БПЛА противника системы «кочующего цирка шапито». Суть состоит в том, что на определённый участок фронта заводится подразделение БПЛА, использующее определённые аппараты, частоты и определённую последовательность действий. Пока наши подразделения не привыкнут и не выработают механизмы противодействия, подразделение БПЛА противника ведут боевые действия на этом участке. Затем, когда эффективность падает, такое подразделение БПЛА переезжает на другой участок фронта. И ситуация повторяется — практически гарантированно на новом участке наши войска не будут знать о тактике и технике работы этого подразделения БПЛА противника. Горизонтальная передача информации налажена слабо.
Следует понимать, что одна из основ обучения через обобщение боевого опыта связана с признанием ранее допущенных собственных ошибок. Однако признание собственных ошибок может подрывать авторитет командования. Это создаёт предпосылки для умолчания, которое, хотя и приводит к повышенным потерям, но как бы внешне не покушается на веру в авторитет организации.