«Вот и отлично, Джим Бейкер, проваливайте, скатертью дорожка!»
Энни была так увлечена, разглядывая окрестности, что даже не заметила, как они подъехали к дому – весьма скромному с учётом всей окружающей роскоши. Всего-то два этажа, облицованных каррарским мрамором, с эбеновыми ставнями на окнах, греческим портиком по центру и монументальными гранитными львами по обе стороны.
– Выходите, милое создание. Я с удовольствием помогу вам чем смогу.
Выбравшись из машины, Энн наконец сообразила сделать то, что полагалось бы делать тогда, когда она в машину садилась, – повнимательнее пригляделась к водителю. Теперь, когда он стоял рядом на ярком солнышке, не узнать было невозможно: эти белоснежные штаны и куртка с золотым шитьём, высоко зачёсанные чёрные волосы и бакенбарды до подбородка, эта гирлянда из алых цветов на шее… Какая досада: имя персонажа начисто вылетело у Энн из головы, но он определённо был ей знаком.
Мистер Брингерберг благодушно дал ей полюбоваться всем своим великолепием, а затем дружелюбным жестом пригласил следовать за ним.
Внутри дом полностью соответствовал хозяину. Витражные зеркала, хрустальные люстры, мягкий диван длиной от стены до стены, обитый кожей броненосца, камин с изысканной кованой решёткой. Всё вокруг – кремовое и золотое, кроме тяжёлых портьер благородно-синего бархата с шитьём и кисточками. Энн подумалось: до чего же чертовски хорошо, наверное, быть мистером Брингербергом.
Меж тем своим достатком хозяин вроде бы и не кичился вовсе: гостеприимно усадил Энн на бесконечный диван и первым делом предложил холодного лимонада.
– Так его, значит, зовут Саймоном? – Плеснув себе в стакан из тяжёлого квадратного штофа, мистер Брингерберг уселся в кресло напротив. – Вашего друга – да? А можете ли вы, дорогая, рассказать поподробнее о той истине, которую он, по вашим словам, обрёл? В чём она заключается? И как ему это удалось?
Чтобы потянуть время, Энн отпила лимонада и задержала во рту. Весьма освежающе.
Мистер Брингерберг кажется очень приличным человеком, и такой доброжелательный – даром что богатей. Но всё-таки стоит ли рассказывать всю правду? Не навредит ли она Саю? Из слов отца Маккены следует, что ничего незаконного он не сделал – но из вчерашнего поведения Пола… А придётся ведь и о нём упоминать, и о Джиме…
– Простите, – в конце концов решилась она. – Но, по-моему, я не должна об этом говорить.
– Ах, до чего жаль… Впрочем, ваши опасения мне понятны. – Мистер Брингерберг покивал и ободряюще улыбнулся. – Но, знаете, я постараюсь их развеять. Дело вот в чём: на днях я придумал добавить небольшую изюминку к моей рутинной ежедневной вечеринке. Употреблять и плясать – этим уже никого не удивишь, знаете ли… Бездуховно, да и печень утомляет. Так что этим вечером я намерен задать новый тренд: групповое обогащение внутреннего мира. Мозговой кроссфит, совместное трансцендирование, абсолютизация индивидуального опыта и глубочайшее очищение вплоть до полного слияния с Космосом… – Он неопределённо пошевелил пальцами в воздухе. – Ну, как-то так. Ведущая роль в этом действе принадлежит одному учителю, Просветлённому, познавшему истину… В точности как ваш друг.
Энни подалась вперёд на диване:
– Как его имя?
– Это-то меня и поразило, милая девушка. – Мистер Брингерберг многозначительно наклонил голову. – Его называют Учитель Саа.
– Сай! – выдохнула Энн.
– Говорят, несмотря на свою молодость, он истинно мудр, – заметил её собеседник. – Он прибыл буквально вчера, и сразу же затворился для подготовительного самосозерцания. И до сих пор даже мне не представилось возможности с ним пообщаться.
– Это точно он, – в волнении Энн едва не расплескала лимонад по сверкающему чистотой паласу. Неожиданно пробудившаяся в Саймоне тяга к самосозерцанию немного настораживала, но от встречи с Полом можно, пожалуй, чего угодно ждать; а главное, приехал вчера! – Мне нужно его увидеть!
Мистер Брингерберг дружественно отсалютовал ей стаканом:
– Ну конечно. Увидите вечером, когда мы начнём. До тех пор я буду рад принять вас в качестве гостьи.
– А раньше разве никак?
– Милое создание, ваша настойчивость восхищает. Но я ведь сказал: учитель Саа не станет ни с кем общаться до начала практики. Он постится и прочищает чакры, и кому бы то ни было строго-настрого запрещено приближаться.
Энн откинулась на подушки. Да уж, Сай всегда был упрямцем, каких поискать. Мистер Брингерберг с сожалением заглянул в свой опустевший стакан и поднялся с кресла:
– Пойдёмте, дорогая моя. Поедите, отдохнёте… Мне кажется, вам это не помешает.
На мгновение у Энн задвоилось в глазах. Белоснежный костюм мистера Брингерберга внезапно стал угольным, всё так же расшитым металлическими пуговицами и цепочками, на голове почему-то появилась шляпа, волосы, оставаясь иссиня-чёрными, из прямых и коротких отросли до плеч и завились мелкими кудельками. Крупный мягкий нос заострился, кожа из смуглой сделалась неестественно белой… Энн отчаянно затрясла головой, и наваждение пропало.
Нажав кнопку звонка, радушный хозяин перепоручил её заботам очередного зелёного жилета – правда, этот был постарше, пониже ростом и подобрее на вид. Комната, в которую он её проводил, отличалась от дома Пола примерно так же, как её собственная стряпня от того, что прикатили ей на подносе спустя полчаса.
Забравшись с ногами на гигантскую пышнейшую кровать, накрытую царственным атласным покрывалом, Энн с удовольствием расправилась с салатом из креветок и авокадо, уничтожила тартинки с крольчатиной по-средиземноморски, прикончила индюшачий стейк, закусила ломтиками ананаса, запила всё это целым кофейником (кофейник был тут же, на подносе, серебряно-блестящий и без единого пятнышка), а под финал скушала парочку чудесных сырничков со сметаной. После такого было бы вполне уместно вознести благодарственную молитву, но вместо этого Энни невзначай задремала – даже забыв прибегнуть в качестве мягкого снотворного к «Сотворению инфомира». В порядке мести читаный-перечитаный текст ей приснился: кто-то закадровый наговаривал его редкостно бесцветным голосом и так же монотонно снабжал ехидными комментариями.
«…из того, что раньше в обольщениях человеческого рода считалось важным. Ни национальность, ни гражданство, ни политические взгляды не имели более никакого значения, ибо оболочка позволяла за вполне умеренное количество кредитов сменить всё это и многое другое в любой момент. Вообще-то, конечно, молодцы, что завязали цепляться за всю эту ерунду – политические взгляды, ой, держите меня! – но тут уж, как говорится, все вы задним умом крепки.
Перестал довлеть над человеком и злой рок физической стороны жизни. Не осталось на Земле подлинно невыносимых мест, ибо всякое место отныне можно было увидеть в более радужном свете. Войны прекратились, и сошли на нет вооружённые конфликты, поскольку ни один ресурс, за который они велись ранее, не стоил того, чем обладал каждый. Ведь истинно сказано: человек носит свои сокровища в себе самом. Ерунда чудовищная, но вам такое завсегда по душе: сентиментальная патетика, примат личности над обстоятельствами, и так далее, и тому подобное.
И настала эра всеобщего благоденствия, и длится она по сей день. О, полное, ничем не омрачаемое благоденствие. Слава, слава…»
Энн пробудилась через пару часов, полная энергии и предвкушений. В комнате была собственная ванная, сияющая чистотой, да каких размеров! Любопытно, сколько нужно отвалить на чёрном рынке типу вроде Пола, чтобы пожить вот так хоть немножко? Ну хоть недельку-другую – ах, как было бы славно! Энн не удержалась от искуса перепробовать по чуть-чуть содержимое всех бутылочек и баночек, одновременно пытаясь одёргивать себя самым резким образом: хватит, хватит, не для того же она здесь!
Всё же, прекрасно сознавая, что делает нечто непростительное, она украдкой сунула в сумку самый миленький пузырёк, жидкость в котором изумительно пахла кокосом, и поскорее вышла из комнаты.
В гостиной, где они сидели раньше, человек-жилет смахивал со столика несуществующую пыль метёлочкой из радужных перьев. Энни показалось, что он стал выше ростом, но присматриваться было недосуг: жилет почтительно пробормотал, что праздник начнётся через час, а мистера Брингерберга можно найти снаружи.
Надвигались сумерки. На деревьях зажглись бумажные фонарики, а вдоль садовых дорожек стояли факелы тики (по крайней мере, так они назывались в игре The Sims, от которой Энн в детстве было буквально не оторвать).
Из каждого угла парка доносилась музыка, причём отовсюду разная. Что вполне гармонировало с составом гостей, которых за то время, что Энн отдыхала, собралось немало. Теперь по дорожкам бродили не только одухотворённые личности в долгополых балахонах, но и дамочки в баснословно сложных либо продуманно простых платьях, и импозантные мужчины с сигарами и тростями, и даже – боже, неприличие-то какое! – девушки в вязаных и расшитых блёстками трусиках и лифах. Попытавшись представить, как она в своих тёртых штанах и порядком уже загрязнившейся рубашке выглядит в их глазах, Энн ощутила небольшую неловкость. Но на неё никто не обращал внимания.
– Неплохо, не правда ли? – послышался за спиной голос хозяина, и рука мистера Брингерберга дружески похлопала Энн по плечу. – Вы не заскучали? Выпейте чего-нибудь.
– Нет, спасибо, – отозвалась Энн, поворачиваясь к нему. Да так и застыла, забыв закрыть рот.
Во-первых, у мистера Брингерберга что-то опять случилось с одеждой: белоснежные штаны сузились и обросли красными лампасами. Во-вторых, теперь мистер Брингерберг был острижен очень коротко, но над внезапно потолстевшими губами нависали чёрные усы. Голову венчала красно-белая царская корона. А когда хозяин вновь открыл рот, Энн показалось, что количество крупных белых зубов в нём увеличилось раза в два против нормы.
– Давайте я расскажу, что у нас тут где. В юго-западной части парка пока идут семинары по блек-джеку для сыроедов, а потом будет эйсид-дискотека. Там – йога на парашютных стропах, йога в спальных мешках и йога в ластах. Чуть поодаль – экзистенциальная психотерапия в формате митапа и закрытый кинопоказ для тех, кому за сто пятьдесят, это