– Ты хорошо их знаешь, что ли?
– Боже упаси. Так, пересеклись пару раз. Их-то хлеб – беззакония ярко выраженные, а я человек богобоязненный, законы чту. Не преступаю… Без крайней необходимости.
Энн хмыкнула.
– Суть в том, что знакомых у меня тут не водится, дороги мы не знаем, и с каурой моей, боюсь, я больше не свижусь… – в голосе Джима послышалась тоска. – Одним словом, бежать вот так, с панталыку, безо всякого плана – дело гиблое.
– Ну и какой у тебя план?
– Никакого, – отрезал Джим, устраиваясь в траве поудобнее. – Как появится – тебе первой скажу. А пока отстань.
Энн рассердилась. Но спустя несколько минут злость сама собой пошла на убыль, а на место ей пришла растерянность. И правда: ну сбегут они, и что?
Девушка вытащила банку на середину сарая и принялась возиться с крышкой. Джим с любопытством наблюдал, а потом не выдержал:
– Что ты делаешь? Хочешь закидать Тома помидорами?
– Есть хочу, – проворчала Энн. Мистер Мобс подполз к ней и стал помогать, удерживая банку.
– Серьёзно? Есть? – с интересом переспросил Бейкер. – И что, никаких других амбициозных планов? Никаких авантюрных идей, как нам отсюда выбраться? Я тебя не узнаю.
Крышка неожиданно поддалась, и жидкое содержимое банки плеснуло на пол. В воздухе резко запахло уксусом. Энн устало вздохнула:
– Я упустила следующий знак. Надпись была на хвосте павлина, а я не успела рассмотреть. И понятия не имею, где искать Сая теперь.
– И что? – Джим даже на ноги поднялся. – Это что, тебя останавливает? Вернёшься к Брингербергу да отыщешь этого павлина – делов-то.
– К Брингербергу? – уныло повторила Энн, выуживая из банки сморщенный помидор. – После всего этого? Да кто меня туда пустит?
– Перестань, ты же там на столах не плясала, хрусталь не била. Пустят!
– Ты не понял. – С сомнением изучив помидор, Энн предложила его мистеру Мобсу, который тут же благодарно проглотил угощение. – Кто именно пустит-то? Половина здешних разбойников у мистера Брингерберга на службе – ты что, не заметил?
– Мне кажется, главная проблема даже не в этом, – вмешался мистер Мобс, принимая из пальцев Энн второй помидор. – Благодарю. Я так понял, вы говорили о большом павлине с малиновыми буквами на хвосте?
– Именно! – встрепенулась Энни, и Мобсу пришлось поспешно подхватить очередной плод, который она едва не выронила. – Вы тоже его видели?!
– Боюсь, я на нём ехал, – скорбно произнёс толстяк, виновато глотая помидор целиком. – Один из тех гнусных типов закинул бедную птицу в кузов, кажется, прямо перед тем, как посадили вас. И она была… Ну, в общем, уже не очень живая.
– Странно: зачем же им… – Энн призадумалась и почесала бровь. – А потом вы его не видели?
– Ну, когда нас выгружали, никто ничего не видел – вы же помните. Но сегодня утром… Понимаете, как раз когда меня вывели, эти бандиты начинали готовить завтрак.
Энн поощрительно сунула Мобсу новый томат, надеясь услышать продолжение. Даже Джим подошёл поближе, заинтересовавшись. Но внезапно продолжения не потребовалось. Энн вдруг догадалась: тушка на вертеле над огнём. Та, которую она приняла за индейку.
– Перья сожгли, конечно, – заметил толстяк. – Я бы и сам не заметил в них ничего такого, честно говоря, если бы этот проклятый павлин не выскочил передо мной из кустов ровнёхонько в тот момент, когда я решал, не хватит ли с меня на сегодня «Ржавого гвоздя». – Ещё один помидор заставил мистера Мобса сделать паузу, буквально секундную. – И, как я увидел те буквы, так сперва даже решил, именно, что хватит. Потом, увы, передумал – и каким же боком мне это вышло, вы не представляете… – Толстяк сокрушённо потёр затылок и поморщился.
– Так вы видели буквы? – с возродившейся надеждой вопросила Энн. – Вы помните, что там была за надпись?
Мистер Мобс безнадёжно помотал головой:
– Уж извините, барышня. Я, по правде говоря, сегодня с утра своё имя-то с трудом вспомнил. У него там стрелка на хвосте была вроде и ещё пара каких-то слов. Но каких – хоть убейте.
Толстяк поднёс было ко рту помидор, но, внезапно заметив, что в банке больше ничего не осталось, передумал и предложил его Энн. Девушка машинально взяла угощение и проглотила.
Вкус у помидора был преотвратнейший. А действие сказалось незамедлительно.
В голове у Энн вдруг зашумело. Сарай со всем его содержимым принялся моргать и подёргиваться. Всё вокруг стало выглядеть так, словно кто-то натянул на каркас грубо намалёванную на холстине декорацию, и теперь она колыхалась на сквозняке и норовила расползтись по швам.
Очень-очень медленно Энни подняла голову и посмотрела на мистера Мобса. Тот неуловимо менялся. Лицо было абсолютно точно его, но вместе с этим черты его растягивались и расползались, уши темнели, а вокруг глаз расплывалось пятно, напоминающее карнавальную маску. Мистер Мобс становился похож на гигантскую панду.
– Мне нужно прилечь, – неестественно громко проговорила Энн и не без труда поднялась с корточек. Стены сарая тотчас закружились в весёленькой польке. – День был тяжёлый, и я очень устала.
– Был? – переспросил Джим. – Да мы только проснулись!
Энн прикрыла глаза рукой и с превеликой осторожностью бросила на Джима взгляд сквозь растопыренные пальцы. Ой, мамочки.
Джима корёжило, как газету на угольях: оставаясь собой, он был в то же время то широкоплечим и статным, то плюгавым и кривеньким. То аскетично-тощим, то с объёмным брюшком и румянцем во всю щёку. А уж за костюмом Энн и вовсе не могла уследить: цвета и фасоны сменяли друг друга, как стёклышки в калейдоскопе.
– Знаешь, Джим… – проговорила она дрогнувшим голосом. – По-моему, Пол не врал.
На деревянных ногах она двинулась к облюбованной давеча кучке сухой травы, которая по мере приближения к ней теперь превращалась то в груду ветоши, то в шерстяное одеяло в шотландскую клетку, то в надувной пляжный матрас. Сквозь туман в голове до неё дошло, что Джим вроде как подскочил и поддерживает её, помогая сесть. Но как раз в этот момент сено окончательно взбесилось, обернувшись листом гигантской кувшинки, и Энн, вздрогнув от неожиданности, отключилась.
Глава одиннадцатая,в которой помощь приходит, но какая-то странная
Когда Энни открыла глаза, вокруг опять было темно. Но, начиная вспоминать события, приведшие к обмороку, девушка пришла к выводу, что сейчас темнота ей очень даже нравится.
В сарае негромко разговаривали.
– Да нет, – донёсся до неё голос Джима. – Я тоже пробовал: нет сети. А я ведь ничего не пил у Брингерберга. Думаю, сарай как-то экранирован.
– Мы уже почти сутки сидим тут голодные, – пожаловался Мобс. – А у меня очень низкий сахар. Я просто потеряю сознание, если не поем чего-нибудь углеводистого.
– Ещё этого не хватало, – проворчал Джим. – Мало мне одной такой.
Тут Энн показалось, что по тому, на чём она лежала, – чем бы это ни было, – прошла какая-то вибрация.
– Голодный обморок – не шутки, – строго сказал толстяк. – А девушка хорошая. Тебе бы держаться за неё, балбесу. Эх, вот как вспомню свои юные годы…
Теперь Энн уже совершенно явственно ощутила толчок. По спине пробежал холодок: чем же таким стала её охапка травы теперь, что может толкаться?
– Она обручена, – холодно отрезал Джим и поправился: – Почти. Так что свои юные годы можете забыть обратно.
– Счастливчик, – вздохнул толстяк. – И ведь не ценишь…
Тут лежанка Энн буквально подпрыгнула, заставив девушку вскочить на ноги:
– Эй, тут что-то пихается!
Энни с опаской потрогала то место, где только что лежала… Выдохнула: сено, обычное сено. Было слышно, как Джим с Мобсом пробираются к ней, спотыкаясь и чертыхаясь.
– Ты как вообще… Нормально?
Это было почти неслыханное для Джима проявление заботливости, но Энн только отмахнулась. Она энергично разгребла сухую траву и быстро добралась до чего-то, на ощупь напоминавшего обычный половичок из обрезков ткани – как у отца Маккены. Кто-то – Джим или толстяк – скатал его, и Энн затаила дыхание: на полу под половичком показались светящиеся линии, которые складывались в кривоватый квадрат.
– Это люк! – возбуждённо шепнул Джим. – Люк в полу! И там, внизу, горит свет!
Снизу послышался звук удара, и Энн вздрогнула.
– Что-то его держит… – Мешая друг другу, они с Джимом принялись возить ладонями по квадрату и одновременно нащупали щеколду. Не без труда, но она поддалась, и люк резко распахнулся.
– Не могу понять, – из-под пола послышался приятный нежный голос. – Снаружи – ясное дело, но зачем было запираться изнутри?
В сарай пролился мягкий свет керосиновой лампы. Их гость сперва поставил на край люка её, а затем показался сам: Джим и Мобс помогли ему выбраться.
Энн уже узнала этот голос, но всё же по понятным причинам была немного удивлена. К тому же учитель Саа теперь выглядел как средневековый монах: коричневая ряса, подвязанная верёвкой, длинные вытянутые рукава и остроконечный капюшон до самой поясницы.
– Я принёс вам немного еды, – сообщил учитель Саа, а затем отчего-то вспомнил о правилах хорошего тона и представился: – Моё имя – Саша. – Имя, произнесённое с ударением на второй слог, звучало томно и даже немного интимно, словно учитель признавался в каком-то мелком, но грязноватом грешке.
– Ну да, – ответил Джим, принимая из его рук мешок. В мешке оказались бутыль с водой и буханка хлеба. – Ты – сын Тома.
– Шурик, – вдруг сказала Энн, чем обратила на себя внимание двух третей аудитории (мистер Мобс был слишком обрадован содержимым мешка). Лампа учителя Саа светила довольно слабо, но это не помешало девушке произвести беглый осмотр. Мистер Мобс больше не был пандой, Джим оставался Джимом, а учитель Саа по-прежнему выглядел божественно – в самом плотском смысле слова.
– Что-что?
– Саша. Это же Шура. Ну, например.
– М-м… – Учитель Саа немного растерялся. – Ну, наверное, в каком-то из переводчиков…
– А я, к примеру, Аня, – не слушая, продолжила Энн. На слух это звучало так чудно, что она тихонько повторила сама себе, пробуя разные интонации: «Аня… Аня?».