Тут Энн пришлось немного призадуматься. Но, поймав себя на том, что она мысленно выискивает, чем Джим лучше Саймона, она поспешно выкинула эти размышления из головы.
Тем временем вся честная компания оказалась за воротами, и внимание Энн переключилось. Изнутри деревня, по чести сказать, представлялась не сильно роскошнее, нежели из-за забора. Кочкообразные домики оказались, правда, побольше, чем выглядели издали, – но всё равно являли собой, по сути, понатыканные вразнобой и кое-где укреплённые брёвнышками норы.
Энни жадно озиралась, ища отличия между тем миром, что виделся ей из оболочки, и этим, реальным. Но пока по всему выходило, что разница не такая уж большая… Почти никакой.
Какая-то женщина вынырнула из кочки и выплеснула из таза мыльную воду. Прямо посреди дороги копошились в пыли две курицы. Всё в целом очень напоминало родной город Энн – только ни салунов, ни лавочек, ни даже церкви; да и в целом, признаться, картинка какая-то блёкловатая.
– Простота и умеренность, – проговорил черногривый, словно услышав мысли девушки, – вот наши принципы. А если вдуматься, то не столько наши, сколько самой природой так заповедано. Целительный для души дзен после того изобилия позорных излишеств, в которых мы погрязали, нося оболочки.
Именно сейчас Энн с преогромным удовольствием погрязла бы в позорном излишестве горячей ванны, но здесь, по-видимому, это считалось греховным удовольствием.
Дорогих гостей торжественно проводили по главной (и, похоже, единственной) улице (откровенно говоря – просто растоптанной тропинке) и подвели к бревенчатой постройке, которую Энн заприметила ещё издали. Общинный дом – догадалась девушка. У дома было довольно широкое крыльцо, почти как веранда в «Двух барабанах», только вместо столов и стульев на нём громоздились распиленные колоды. Черногривый весьма вежливо предложил путникам присесть и, оставив их, отошёл посовещаться со своими. Сай маялся с краешку: видимо, его здорово отчитали.
– Значит, вот как я вижу ситуацию, – негромко заметил Джим, нагнувшись поближе к остальным и не сводя глаз с черногривого. – Вариантов развития событий, по-моему, три. Либо сейчас нас повяжут и кинут в какую-нибудь темницу, либо убьют на месте, либо закатят пир горой. Ваши ставки?
– Убьют, стервецы, – с бодрым фатализмом высказался Шеп, из которого ещё не до конца выветрился боевой дух. – Как пить дать. Тела в реку скинут.
– Мой достопочтенный батюшка всегда учил меня вести бизнес иначе, – раздумчиво заметил Саша. – А именно, сперва посадить под замок, затем потребовать откупных, и только после – убивать. Но разве знаешь про этих сельских жителей, кто их воспитывал?
Черногривый отделился от остальных и подошёл к четвёрке:
– Уважаемые, тут от одного товарища поступило предложение отметить маленечко. Кто за?
– Пир горой! – оживлённым хором отозвались Джим, Саша и Шепард.
Энн только вздохнула.
То, что началось дальше, не лезло, по разумению юной и неискушённой девушки, ни в какие ворота. Колоды посдвигали рядком, на них откуда-то взялись миски с варёными яйцами, картошкой и какими-то корнеплодами (Энн куснула один и тут же незаметно выплюнула, до того он был острый и горький). Всю сервировку составляли разноразмерные жестянки с обрезанным верхом – на некоторых ещё было можно различить приукрашенное изображение красной кофейной кружки. Народу всё прибывало, и каждый приносил с собой бутыль или банку, а то и канистру для технических нужд. Впрочем, Шепард без промедления определил опытным путём, что содержимое во всех посудинах одинаковое.
– Нечасто, нечасто у нас бывают гости из загнивающего мира, – приговаривал черногривый. Ещё до первой стопки он представился Кузьмой, а после неё без колебаний переименовал Джима в Яшу, Шепарда в Гошу, а в Сашином имени твёрдо перенёс ударение на первый слог.
Женщины, судя по всему, в деревне действительно были на исключительном положении. За столом, к примеру, Энн оставалась единственной представительницей – остальные три-четыре, которых она заметила, постоянно бегали туда-сюда с едой, кухонной утварью, вениками, стиральными досками, бельевыми валиками и чистыми носками для мужчин. Вид у них был окончательно замотанный.
– Мы-то здесь все просветлены – вот как эта ваша девчушка. Отвергли раз и навсегда. Живём на всём натуральном, сами себя обеспечиваем… Даже думать не хочу, каким вы, бедняги, всё тут вокруг видите в этих ваших оболочках.
«Сожги меня.
Молю: сожги. Я смирюсь с любым агрегатным состоянием – только не оставаться здесь».
Поймав взгляд Джима, Энн заподозрила, что он видит в общих чертах примерно то же, что и она. В деревне отыскались полтора музыканта и одна гармонь. Курицы свободно бродили, где им вздумается, и повсюду валялись или кружились в воздухе их перья. Вся еда была пресная, и у Энни не возникало ни малейшего желания попробовать напиток.
– Сай… Почему всё-таки ты не сказал прямо, куда едешь? – Их с Саймоном посадили рядышком, а ведь до сих пор они и словечком не перемолвились.
– Я не мог сказать, Энни. – Не глядя на неё, Сай вертел в пальцах свою жестянку. – Я узнал про этих людей случайно, их планы захватили меня. Перестать принадлежать системе! Вырваться из плена чужих маркетинговых стратегий! Чистая, простая жизнь в коммуне – без обмана, без бесовского менталнета, подлинная и единственно правильная… – Сай отвлёкся на то, чтобы опрокинуть содержимое жестянки в рот. Пили все местные, не касаясь губами острых зазубренных краёв, – тут, очевидно, требовался определённый навык. – Я связался с ними, попросил принять меня. Но меня сразу предупредили: дороги назад не будет. Для тех, кто в системе, мы сейчас нигде – локация за пределами области карты. Сама подумай: как бы я тебя сюда направил, если это место даже не назвать никак? Оно ведь вне диапазона допустимых значений.
– Системная граница, – пробормотала девушка. Один из музыкантов завёл что-то про рябину кудрявую, аккомпанируя себе на двух деревянных ложках. Другой, однорукий полумузыкант, пригорюнился, поискал чего-то в тазике у женщины, пробегавшей мимо со стиркой, и тогда уж расстроился окончательно.
– Я не понимаю. – Энн не сводила глаз с Саймона до тех пор, пока не заставила-таки его посмотреть на неё в ответ. – Если тебе нужна была другая жизнь, чистая и всё в таком духе, зачем ты оставлял следы? Зачем привёл меня сюда?
Саймон вздохнул с таким надрывом, словно Энни принуждала его сию же секунду взять интеграл от совершенно иррациональной функции.
– Я не приводил…
– А надписи?! Стрелочки?! – Энн уже начинала терять терпение.
– Это для селфи… – убитым голосом прошептал Сай. – Ну, чтобы хоть что-то осталось на память. Вроде как дневник путешествия. Думал, буду тут иногда смотреть, вспоминать о пройденном пути…
Энни раскрыла рот. Но не нашла ни единого подходящего к ситуации слова. Так это всё было не для неё, а для фото на фоне! Надписями и стрелками Сай вовсе не подсказывал ей, как его найти, – их тайный и загадочный смысл сводился к банальному «Здесь был Вася!».
Скрипнув зубами, Энн начала багроветь.
– До чего ж приятно видеть молодую радость, а! – В одиночку ополовинив одну из канистр, Кузьма стал гораздо более душевным человеком. – А может, нам и свадебку сыграть, не отходя от кассы, а? Что скажете, товарищи?
Товарищи отозвались нестройным согласным рёвом. Саша с Шепом чокнулись жестянками, а Джим, который сидел напротив с мрачным видом, демонстративно показал Энн большой палец.
– Энни, пойми… – неуверенно начал Саймон. – Я, конечно, к тебе… Э-э, очень расположен. Мне даже изредка, грешным делом, казалось, что когда-нибудь…
– Свадь-бу, свадь-бу! – скандировали пирующие.
– «Лоуд ап он ганз энд бринг ёр френдс…» – затянул полумузыкант, и более профессионально пригодный коллега немедля огрел его ложкой по затылку.
– Что когда-нибудь что?!
Одна из женщин прибежала с большущей тетрадью, на картонной обложке которой красовалась строгая надпись «Книга учёта», и сунула её в руки Кузьме вместе с парой чистых носков. Теперь все дружно искали карандаш.
– Что когда-нибудь ты достигнешь определённого уровня внутренней зрелости… Разовьёшь свой потенциал и личностно вырастешь в достаточной степени, чтобы…
– …стирать носки, – хмуро докончила Энни.
– Вообще-то, ещё наверняка не поздно, – убеждал кого-то невидимого Саймон, не слушая её. – Просто не так много времени прошло. На самом деле эта девушка вполне ещё способна стать достойной… То есть я хочу сказать – годы прилежной и терпеливой практики не могут не сказаться благотворно на её способностях…
– …стирать носки! – рявкнула Энн так громко, что перекрикнула весь гвалт за столом. Самая молодая женщина нервно заглянула в таз, который тащила куда-то, схватилась за голову и ринулась наружу.
– Стирать обязательно – а как же! – степенно объяснял кто-то из местных Саше. – Без труда не выловишь и рыбки… У нас слуг нет: от каждого по способностям, каждому по труду. – Объясняющий, не глядя, ловко пристроил миску с яичной скорлупой в руки спешащей мимо женщине и с удовлетворённым видом подлил себе в жестянку. – Терпенье и труд, вот что воспитывает настоящих людей! Слава труду!
– Труду слава, – вежливо отозвался Саша и переглянулся с Джимом. Джим поглядел в потолок.
– Да вы сами убедитесь, – продолжал разглагольствовать сомлевший и всем довольный селянин. – Поживёте с нами годик-другой и привыкнете… Дороги отсюда вам теперь нет, Кузьма вас не отпустит, и правильно: нельзя, чтобы про нас снаружи узнали. Ещё заставят налоги какие-нибудь платить, начнут лезть с обновлениями… Вот что я на дух не переносил, так это когда обновления без спросу закачивались…
Джим рассеянно просвистел несколько тактов из «Индианы Джонса» и покосился на Сашу. Сидящий по другую руку от него Шепард со скептическим видом сунул в рот кусочек, кажется, брюквы.
Карандаш, наконец, обнаружился, и Кузьма настойчиво зазвенел им по трёхлитровой стеклянной банке, призывая к тишине.