Он поднял на нее глаза:
– Ты никогда не была такой молчаливой. У меня есть повод для волнения?
Шарль уже второй раз спрашивал ее, все ли в порядке. Джулианна почувствовала, как улыбка сама собой сбежала с ее лица. Разве возлюбленный не говорил ей раньше, что хотел бы знать, о чем она думает?
– Я боюсь, что о нас узнают.
– Я так и думал. – Он отложил нож и вилку. – Было весьма безрассудно оставаться вместе так долго, задерживаться, как мы сегодня. Это целиком и полностью моя вина. Тебе стоило уйти задолго до восхода солнца.
– Мне самой следовало вести себя осторожнее, – застеснялась она. – Я не хотела уходить.
– Ты ведь придешь ко мне сегодня ночью, не так ли?
Сердце Джулианны едва не выпрыгнуло из груди от волнения. Конечно, она придет, ведь отныне они были любовниками.
Но как же спросить Шарля о его чувствах? И почему это казалось ей таким необходимым? В конце концов, он уже занимался с ней любовью.
– Ты собираешься сегодня отправиться в Сент-Джаст или Пензанс?
В некотором смысле эта смена темы разговора была весьма кстати.
– Я не планировала поездок. Да и зачем?
– Я с нетерпением жду новостей, особенно о войне и последних декретах, принятых в Париже, – объяснил Шарль, делая глоток чаю.
– Вчера у меня не было времени узнать новости, – ответила Джулианна. – Амелия вечно куда-то спешит.
– А ты не могла бы съездить сегодня в Пензанс, просто чтобы выяснить новости – возможно, спросить у твоего друга, Трейтона?
– Разумеется, – согласилась Джулианна, удивленная тем, что он вспомнил Тома. Ведь она упомянула о своем друге лишь однажды.
– Я был бы за это весьма признателен.
Шарль пронзил Джулианну взглядом – так, словно желал узнать все ее самые сокровенные, личные тайны. На мгновение ей стало неловко. Казалось, что она выражает свои чувства довольно открыто; Шарль же, напротив, был очень сдержан. Джулианна никогда не знала, о чем он думает на самом деле. Шарль продолжал пристально смотреть на нее.
– В чем дело? Почему ты так на меня смотришь?
– Почему я, Джулианна?
Выходит, он хотел серьезно обсудить их роман. Встревоженная, Джулианна замялась.
– Мы стали хорошими друзьями – близкими друзьями, – осторожно сказала она.
Шарль погрузился в молчание. После небольшой паузы он ответил:
– Да, это так.
– Мы боремся ради одной великой цели.
Он снова помедлил перед тем, как ответить:
– Да, мы высоко ценим свободу.
– Я уважаю тебя и безмерно тобой восхищаюсь. – Она наконец-то осмелилась взглянуть Шарлю в глаза. Его взгляд по-прежнему был пронзительным, глубоким.
Он снова помолчал, погрузившись в раздумья, потом промолвил:
– Я польщен. Но ты поставила под угрозу свою репутацию.
– Меня не заботит моя репутация, Шарль, – ответила Джулианна, нисколько не кривя душой.
– Все женщины заботятся о своей репутации, – улыбнулся Шарль.
Она расплылась в ответной улыбке:
– За исключением одной.
Его глаза заискрились игривыми огоньками.
– И почему же, скажи на милость, ты ни в грош не ставишь собственную репутацию?
Джулианна уже не стеснялась открыто делиться с ним своими чувствами.
– Я не такая, как остальные женщины. И не только потому, что отстаиваю радикальные взгляды. До войны, когда меня еще принимали в соседских домах, за спиной меня называли странной – я даже слышала в свой адрес определение «мужеподобная», а все потому, что я образованна, начитанна и имею на все свое мнение. Помнится, мне было лет двенадцать – тринадцать, когда соседка сказала маме, что я вечно рвусь отстаивать свою точку зрения, и посоветовала исправить эту черту характера. – Джулианна улыбнулась, хотя в свое время критическое замечание леди Делавэр больно ранило ее. – Та леди сказала моей матери, что я никогда не заполучу мужа, если меня не заставят замолчать.
Шарль сосредоточенно внимал, устремив на Джулианну испытующий взгляд. Она пожала плечами:
– Не знаю, почему я не такая, как все. Не знаю, почему меня нисколько не волнуют изысканные шелка, жемчуга и красивые поклонники. Не знаю – но меня все это действительно не беспокоит.
Шарль наконец-то улыбнулся:
– Я не могу представить тебя страстно жаждущей заполучить шелковое бальное платье, хотя ты восхитительно смотрелась бы в нем.
Она вспыхнула:
– Очевидно, что все эти бальные платья мне совершенно ни к чему.
– Ты никогда не была на балу?
– Нет. Это было бы довольно лицемерно с моей стороны, тебе так не кажется?
Джулианна отстаивала эту позицию, хотя в глубине души признавала, что бал – поистине великолепное действо. И присутствие на паре балов не стало бы серьезным прегрешением, но только не для того, кто неустанно боролся за свободу для простых людей, если бы, конечно, у нее вообще была возможность бывать на балах.
– Никто и никогда не обвинил бы тебя в лицемерии.
Джулианна улыбнулась:
– Благодарю.
Какое-то время Шарль задумчиво смотрел на нее.
– Мне очень жаль, что соседи не в состоянии оценить твой сильный характер и целостность натуры.
Поколебавшись, она призналась:
– Многие двери, которые когда-то были открыты для меня, теперь закрылись.
Разумеется, эта ситуация огорчала ее – и даже порой заставляла страдать, – ведь Джулианна так хорошо знала всех вокруг. Но она не могла притворяться, изображая из себя ту, какой не была.
– Быть изгнанницей нелегко, – тихо заметил Шарль, коснувшись ее щеки.
– Ну, меня едва ли можно назвать изгнанницей! – вздохнула Джулианна. – Некоторых в нашем округе ненавидят гораздо больше меня. А самыми грубыми, как правило, оказываются те же самые люди, что сильно боятся перемен во Франции. Я понимаю их страх, и это помогает справляться с их неприязнью. Я не питаю к ним ответной ненависти.
– Нет, ты никогда не стала бы ненавидеть – никого, даже своих политических врагов.
Она вскинула голову, пристально взглянув на Шарля:
– Ты успел хорошо меня изучить.
– Думаю, так и есть. – Он снова погладил ее по щеке. – Но ты так и не ответила на мой изначальный вопрос – почему я?
Джулианна застыла на месте. Ее сердце оглушительно билось. Что же ей следовало сказать?
– Почему я? – снова произнес он, на сей раз твердо, настойчиво.
– Я привыкла заботиться о тебе, Шарль, прониклась к тебе нежностью, – дрожа всем телом, ответила Джулианна. Он, казалось, еще больше выпрямился, во взгляде засквозила резкость. – И привязалась к тебе настолько, что захотела быть с тобой – независимо от обстоятельств. Но это ты уже знаешь.
– Что меня действительно в тебе восхищает, так это искренность, – сказал Шарль. Это было совсем не то, что Джулианна ожидала услышать, но он добавил: – И ты знаешь, как сильно я желал тебя, с того самого момента, как очнулся от жара, практически у тебя на руках.
– Если честно, хотя ты и флиртовал со мной, тогда я и не подозревала, как сильно ты желаешь меня. – Она улыбнулась, вспомнив первые мгновения его пробуждения в Грейстоуне.
Шарль улыбнулся в ответ:
– Это все потому, что у тебя так мало опыта в любовных делах.
– Уже нет, – осмелилась возразить Джулианна.
Шарль многозначительно посмотрел на нее, словно пытаясь сказать, что у нее еще будет немало возможностей приобрести этот ценный опыт. Потом задумчиво произнес:
– Ты спасла мне жизнь. Я у тебя в вечном, неоплатном долгу. Это не редкость, когда раненый мужчина необычайно увлекается своей спасительницей, Джулианна.
Она была обескуражена.
– Я не верю, что это приземленное влечение, – ничуть.
– Это не совсем то, что я имел в виду. – Улыбка промелькнула на его лице. – Ты – благовоспитанная молодая женщина. Я понимаю, твоя семья переживает трудные времена, как и многие благородные семьи, но в ваших кругах с будущим связываются определенные надежды, не так ли? От тебя, должно быть, ожидают, что в один прекрасный день ты удачно выйдешь замуж, сделаешь хорошую партию, даже при всей своей эксцентричности. Как же ты сделаешь это теперь?
Неужели Шарль считает, что она помышляет о браке с другим мужчиной – после всего, что недавно произошло? Или он спрашивал Джулианну о ее намерениях именно из-за того, что случилось?
– Мое воспитание не было обычным, – нерешительно заметила она. – Лукас всегда надеялся найти мне мужа, который оценит мой ум, а это непростая задача.
И Джулианна подумала, что уж Шарль-то наверняка оценил ее ум.
Он был удивлен.
– Твоему брату действительно стоит всерьез позаботиться о тебе.
Джулианна задумчиво потерла руки, гадая, не питает ли Шарль матримониальных планов на ее счет.
– Лукас всегда был для меня скорее отцом, чем братом. Отец ушел от нас, когда мне было три года.
– Понятно, – кивнул он.
– Я даже не помню отца, хотя его портрет пылится где-то наверху. Он был паршивой овцой в своей семье, которая отреклась от него из-за пристрастия к азартным играм и распутству. Он унаследовал лишь это имение. Лукас принял дела семьи, когда ему исполнилось шестнадцать.
– Когда твоя мать потеряла разум?
Этот вопрос удивил Джулианну.
– Вскоре после того, как папа ушел от нас.
– У тебя действительно было необычное воспитание, – резюмировал Шарль. – И это сделало тебя очень интересной и незаурядной женщиной.
Он склонился над столом, потянулся вперед и поцеловал ее прямо в губы.
– Я думаю, Амелия что-то подозревает, – сказала Джулианна, но на ее лице заиграла улыбка. Стоял восхитительный летний день, в небе высоко и ярко светило солнце. Под утесами, где они прогуливались, шумел океан необычного, сапфирово-синего оттенка.
Легкий, прохладный океанский бриз трепал юбки Джулианны, которые путались в ногах Доминика. От конюшни за ними увязались две лохматые пастушьи собаки, которые теперь, помахивая хвостом, охотились на рябчика среди зарослей можжевельника.
– Я ей не нравлюсь, а неприязнь и подозрения – разные вещи, – улыбнулся в ответ Доминик. Грейстоун остался позади, но они были в поле зрения тех, кто мог за ними следить. Оглянувшись, Доминик понял, что их можно увидеть невооруженным глазом, да и у Джека в спальне имелась подзорная труба. Амелия могла наблюдать за их прогулкой. – Твоя сестра не любит большинство мужчин или питает неприязнь исключительно ко мне?