Атмосфера немного разрядилась, хотя некоторая напряженность еще висела в воздухе. Доминик улыбнулся, услышав слова, будто прозвучавшие из уст Уорлока. Но если Себастьян Уорлок отправил Лукаса Грейстоуна во Францию, чтобы спасти его, тогда брат Джулианны, судя по всему, едва ли был обычным сельским джентльменом.
– Приятно познакомиться с вами, Грейстоун. И буду рад восполнить ваши запасы бренди. Я наслаждался ими примерно неделю.
– На здоровье, – ответил Лукас, делая шаг вперед. Он протянул руку, и Доминик пожал ее. – Я слышал, вы совсем околдовали Джулианну.
«Ему написала Амелия», – догадался Доминик. Амелия явно не одобряла, что Джулианна проводит с ним так много времени. Он сохранил невозмутимое выражение лица и не смог понять, о чем же думает сейчас Лукас.
– Когда я только-только очнулся от жара, не мог вспомнить ничего после того, как в меня выстрелили в Нанте, – осторожно подбирая слова, поведал Доминик. – Мне не удалось вспомнить, как я попал сюда, а еще я не знал, где нахожусь – во Франции или в Англии. Ваша сестра разговаривала со мной по-французски, но я понял, что она – англичанка, и это лишь усилило мое замешательство. Оказалось, она слышала, как я кричал в бреду, и поспешила с выводами, приняв меня за офицера французской армии.
Глаза Лукаса округлились.
– А, теперь-то я понимаю! – Он слегка улыбнулся. – Моя радикально настроенная младшая сестра, должно быть, пришла в восторг от мысли, что вы – французский офицер. Вы в ее глазах тут же стали героем.
«Как же хорошо он знает свою сестру!» – подумал Доминик.
– Она была очень взволнована. А еще я увидел, что она писала письмо якобинцам в Париже, и сразу предположил, что она – якобинка. Несколько вопросов подтвердили это. И хотя потом стало ясно, что нахожусь в Корнуолле, я подумал, что попал в логово якобинцев. Так что мне пришлось подыграть. Как только ваша сестра узнала меня под вымышленным именем, я, безусловно, не мог раскрыть свою личность, ведь тогда мне пришлось бы объяснить ей род моих занятий во Франции. И я почти ничего не делал, чтобы околдовать ее. Она была очарована одним лишь убеждением, что я – офицер французской армии. И она все еще считает меня Шарлем Морисом.
Лукас подошел к изумительной работы резному буфету и налил себе бренди.
– Амелия тоже верит в это.
– Она писала вам, держала в курсе дел.
– Конечно писала. – Лукас сделал глоток бренди. – Когда я оставил вас здесь, дал четкие инструкции. Я хотел точно знать, когда вы окажетесь вне всяких опасностей и на пути к верному выздоровлению.
– Думаю, я пошел на поправку спустя неделю после того, как очутился здесь. И я пробыл в этом доме три недели.
– Три с половиной недели, – поправил Лукас, потягивая виски и внимательно глядя на Доминика. – Амелия забеспокоилась настолько, что написала мне несколько дней назад. Как только я получил ее письмо, Себастьян приказал мне немедленно вернуться в Грейстоун и привезти вас.
Доминик отхлебнул бренди и признался себе, что все еще не может разгадать, о чем думает этот непроницаемый Лукас. Доминик поставил стакан на стол и уселся на диване, скрестив ноги. Он решил не обсуждать причины беспокойства Амелии.
– Расскажите мне в подробностях, как я оказался здесь.
Лукас вздрогнул. Доминик говорил приказным тоном, он явно хотел напомнить собеседнику, кто в этой комнате был облечен властью. Лукас оперся бедром о буфет и начал рассказ:
– Первого июля, сразу после рассвета, мне приказали как можно быстрее добраться до Бреста, чтобы забрать раненого и привезти его прямо к Себастьяну. Я находился в Лондоне. И попросил помощи у Джека, который по случаю как раз оказался в городе, предаваясь кутежу. Никто не может сравниться с ним в искусстве удирать от кораблей – любых кораблей! Себастьян обеспечил нас небольшим судном и командой. Мы отплыли той же ночью и уже вечером первого числа прибыли в Брест. Нам были даны очень четкие указания: мы должны были ориентироваться на сигнальный огонь маяка в пяти километрах к югу от главной гавани. Найти его не составило труда. Вы, друг мой, были еле живы, и мы решили, что чем быстрее доставим вас на сушу, тем лучше. И таким образом, мы привезли вас в Грейстоун, а не в Лондон, – поведал Лукас и сухо добавил: – Себастьян был недоволен. Мне пришлось объяснить ему, что он наверняка был бы рад еще меньше, если бы мы доставили в Лондон ваш хладный труп.
Выходит, братья Грейстоун бросили вызов французскому флоту и французской армии, чтобы спасти его, не говоря уже о жандармах, а он отплатил им тем, что соблазнил их сестру, подумал Доминик. Он хорошо разбирался в людях и понимал, что стоявший перед ним человек способен убить его, если когда-либо узнает об этом романе. Определенно, Доминик повел себя недостойно. Но он давным-давно усвоил, что жизнь была несправедливой и заполненной удивительными перипетиями, которых никто не желает. В конечном счете Доминик был многим обязан и Джулианне, которую тоже «возблагодарил» обольщением.
Уже знакомое чувство вины вновь накатило на него.
– Я в долгу перед вами, Грейстоун, точно так же, как и перед вашим братом. Я собираюсь воздать за добро вам и всей вашей семье. – Доминик действительно решил щедро вознаградить Грейстоунов. И не только деньгами: если кому-либо из этой семьи потребовались бы помощь, совет или продвижение в высшем свете, они получили бы это. – Меня всегда можно найти в моем лондонском доме. Во время моего отсутствия делами занимается вдовствующая графиня. Я всегда плачу по своим долгам.
– Вы ничего нам не должны. Я – патриот, так что был рад помочь.
Доминик понимал, что Грейстоун не кривит душой. Наблюдая за Лукасом, беспокойно мерившим шагами комнату, он нисколько не сомневался: тот собирается вернуться к обсуждению отношений гостя дома с Джулианной. Но, не дождавшись вопроса Лукаса, Доминик вдруг сам перешел к щекотливой теме, категорично бросив:
– Вам нужно следить за своей сестрой.
Лукас вздрогнул от неожиданности.
– Для такой умной женщины она слишком наивна, ее простодушие поражает. У нее нет никакого представления о том, что творится во Франции, у нее нет ни малейшего понятия о том, что такое война, и она восхваляет революцию и республиканцев. В такое время, когда мы находимся в состоянии войны, она поддерживает врага! Ничего хорошего из этого не выйдет.
– Я прекрасно осведомлен о взглядах Джулианны, – резко ответил Лукас. – Я терпимо отношусь к ее воззрениям, но не одобряю их, и ей известно об этом. Но почему, скажите на милость, вы так беспокоитесь об этом?
– Она спасла мне жизнь. А я таким способом спасаю ее жизнь. Ей не следует так открыто говорить о своих симпатиях к радикалам, особенно в столь опасное время.
Лукас пристально взглянул на него:
– Я все еще не понимаю вашего беспокойства, Педжет.
Доминик покачал головой:
– Вы и не должны это понимать. А знаете ли вы, что она помышляет о пособничестве коварному замыслу парижских якобинцев, собираясь выследить семью эмигранта, которая обосновалась в Корнуолле?
– Нет, не знаю, – мрачно изрек Лукас.
– Трейтон влюблен в нее. А он – опасный радикал.
– Я не одобряю ее общения с Трейтоном. Она может рассчитывать на лучшую партию. Откуда вы узнали об этом поручении якобинцев?
Что ж, брат Джулианны тоже не одобрял ее дружбы с Трейтоном – это успокоило Доминика.
– Она сама мне рассказала. Я предостерег ее от желания выследить эту эмигрантскую семью, за которой охотятся ее друзья-якобинцы. Все эти шпионские игры – явно не для нее, она может поплатиться за это жизнью!
– Я множество раз отчитывал ее за это. Даже запретил ей посещать эти собрания радикалов. И я полностью согласен с вами: шпионские игры могут стоить Джулианне жизни! Но моя сестра упряма и практически не поддается контролю. Я вряд ли смогу посадить ее под замок.
– Ее просто необходимо контролировать, в противном случае она может попасть в крайне затруднительное положение, выпутаться из которого уже не получится.
Она разделяет взгляды мятежников, если не изменников родины, и может оказаться в серьезной опасности, между двух огней. Наши люди способны обвинить вашу сестру в предательстве, и в этом случае якобинцы покончат с ней сразу же, как только ее начнут преследовать.
– Неужели во Франции все так плохо? – спросил Лукас.
– Во Франции действительно все так плохо, – подтвердил Доминик и продолжил, тщательно подбирая слова: – Ваша сестра наделена особым очарованием. Я очень привязался к ней за последние несколько недель. И мне не хотелось бы видеть, как она платит ужасную цену за свою неопытность.
Доминик взглянул в глаза Лукаса и отчеканил:
– Она не должна лезть не в свое дело, ей лучше бы совсем отказаться от политики и удачно выйти замуж.
Лукас безрадостно рассмеялся:
– Знаете, Педжет, я уважаю вас, и вовсе не потому, что вы – граф Бедфордский, а за то, что вы делаете для нашей страны. И даже при том, что я согласен с вами по поводу Джулианны, если вы думаете, что я могу заставить ее выйти замуж, вы знаете ее не так хорошо, как утверждаете. Хотя я вообще не желаю принуждать ее к чему бы то ни было, если уж на то пошло.
– Но вы – глава этого семейства, Грейстоун, и вы решаете, что будет лучше в ее интересах. Очевидно, что кто-то должен присматривать за ней. Я готов помочь в этом вопросе, – добавил Доминик.
Его слова удивили Лукаса.
– Что это значит?
– Повторюсь, я всегда плачу по своим долгам. Я многим обязан вам, вашему брату и вашим сестрам. Я могу помочь ей с приданым.
Лукас выглядел потрясенным. Он надолго погрузился в молчание, потом резко бросил:
– Какого черта вам это сдалось? Амелия писала мне, что весьма обеспокоена чувствительностью Джулианны к силе вашего убеждения. Амелия сообщила, что встревожена, поскольку Джулианна из сиделки превратилась в вашу вечную спутницу. Амелия уточнила, что вы двое постоянно находитесь вместе. Я, конечно, знал, кто вы, поэтому не встревожился, когда получил ее письмо, но я был удивлен, ведь знаю свою сестру слишком хорошо. И я встревожен теперь. Как далеко зашли ваши отнош