ения?
Доминик старательно контролировал выражение лица, боясь ненароком выдать свое смятение.
– Вам абсолютно не о чем тревожиться. Вам уже известен характер наших отношений: она стала моей спасительницей, моей сиделкой и моей подругой. Я ценил дружеское общение с ней, пока был прикован к постели. На этом – все. Вы, разумеется, не намекаете на неподобающую любовную связь?
Лукас пристально смотрел на него. После долгого молчания он наконец сказал:
– Нет, конечно нет. Вы – благородный человек.
Доминик чуть не вздрогнул. Он прекрасно знал о существовании девиза «Воевать с честью», но любой, кто верил в подобную чепуху, был глупцом, которому явно не суждено было прожить долго.
– Подумайте о моем предложении, Грейстоун.
– Вы не станете помогать с приданым моей сестры, – твердо заявил Лукас.
Доминик понял, что ему не позволят внести ни пенни. Стоило признать: Грейстоун произвел на него сильное впечатление.
– Кроме того, я боюсь, что Джулианной будут манипулировать ее парижские друзья-радикалы. На вашем месте я бы перехватывал ее корреспонденцию.
Лукас покраснел.
– Если честно, я подумывал об этом. Но я презираю саму идею шпионить за собственной сестрой. Это идет вразрез с моим понятием чести.
– Она нуждается в вашей защите. И вы пожалеете, если эту защиту ей не обеспечите.
Лукас глотнул бренди.
Доминик понял, что наступил благоприятный момент убедить его, и настойчиво заговорил:
– Она спасла мне жизнь, и я не хочу, чтобы ее жизнь подвергалась опасности из-за этих глупых политических взглядов. Вы хотя бы знаете, что у нее проблемы с вашими соседями? Что некоторые из них ее сторонятся? Что двери, которые когда-то были для нее распахнуты, теперь закрыты?
– Да, знаю, – уныло отозвался Лукас. – Но если вы считаете, что это приемлемое для меня решение – выдать ее замуж и с глаз долой, чтобы муж стал ее тюремным надзирателем, то вы ошибаетесь. Даже если я доведу ее до алтаря, она все равно будет отстаивать свои радикальные принципы, причем еще решительнее, в этом я уверен.
Лукас поднял свой бренди, но не отпил, а лишь уставился на стакан, задумчиво крутя его в руках.
Доминик осознавал, что привел самые сильные аргументы, которые только мог найти. Его удивляла собственная реакция, то, как важно ему было убедить Лукаса. Но Джулианна была худшим врагом самой себе. Кто-то должен был присмотреть за ней.
Доминик напомнил себе, что заботы о Джулианне были не его делом – больше не его делом. Это напоминание оставило странную пустоту в душе. К тому же он успел узнать Джулианну достаточно хорошо, чтобы понять: в конечном счете она будет упрямо делать то, что хочет.
Но в этой истории тем не менее оставалась еще одна важная деталь.
– Что ж, я высказал свои соображения, обсудил с вами все, что хотел, за одним только исключением.
Лукас поднял на него взгляд, оторвавшись от стакана.
– Я не могу оказаться разоблаченным, даже сейчас, – сказал Доминик.
– Джулианна никогда не выдала бы вас нашим врагам, Педжет. Надеюсь, вы понимаете это?
Доминик и не думал ни о чем подобном. Но продолжал настаивать:
– До этого лишь пять человек знали о моей деятельности, Грейстоун, теперь же в курсе шестеро. Женщины этого дома ни за что не должны узнать ни кто я, ни что я – англичанин, ни что я – Бедфорд. Я не могу допустить, чтобы подобная информация попала им в руки. Это сведения высокой степени секретности.
Лукас пристально взглянул ему в глаза:
– Себастьян уже объяснил мне это за вас. Я ничего никому не сказал – даже Джеку.
– Это хорошо. – Доминик широко улыбнулся впервые за это утро и поднял свой бокал.
– Таким образом, я остаюсь Шарлем Морисом, и вы можете притворяться, что опасаетесь меня.
Приведя упряжную лошадь в конюшню, Джулианна увидела в стойле гнедого мерина Лукаса.
Брат был дома!
Лукас наверняка может выяснить, что Шарль – французский солдат, и передать его властям.
Джулианна в спешке отправила перепуганную кобылу в стойло, захлопнула дверь, быстро заперла ее на щеколду и побежала от сарая к дому, чувствуя, как от ужаса учащенно бьется пульс. Она должна помешать Лукасу влезть в эту историю, она не может допустить, чтобы из-за него Шарля арестовали! Джулианна приподняла юбки и понеслась по дорожке, то и дело спотыкаясь. К тому моменту, как она добежала до входной двери дома, ее дыхание совсем сбилось. Тяжело пыхтя, Джулианна ворвалась внутрь, не позаботившись о том, чтобы закрыть дверь. Дом казался непривычно тихим. Куда же они девались? Сейчас Джулианна могла слышать лишь собственное тяжелое, стесненное дыхание.
Кинувшись к лестнице, она пролетела мимо закрытой двери библиотеки. И вдруг в нерешительности остановилась, уловив приглушенный звук мужских голосов, доносившийся оттуда.
Джулианна застыла на месте, все еще задыхаясь. Голоса беседовавших мужчин звучали негромко и вполне обыденно – словно в библиотеке шло какое-то тихое обсуждение.
Лукас явно был в комнате, но он не мог разговаривать с Шарлем. В их доме наверняка появился еще один гость. Это было очевидно, ведь Лукас не стал бы вот так спокойно разговаривать с врагом государства! Голоса вдруг зазвучали громче – Джулианна уловила оттенки тревоги или гнева. И тут же потянулась к ручке двери. Но бедняжка была так взволнована, что кисть соскользнула с ручки, вместо того чтобы повернуть ее. Снова схватившись за ручку, Джулианна услышала голос Лукаса, теперь очень четко, причем в тоне брата сквозили веселые нотки.
Закрыв глаза, Джулианна вздохнула с облегчением: судя по всему, Шарлю удалось ускользнуть из дома.
А потом она услышала идеально правильный, аристократический выговор англичанина, отвечавшего Лукасу.
Сомнения вновь нахлынули на Джулианну.
Это говорил явно не Шарль.
Неосознанно, повинуясь порыву, она прильнула ухом к двери.
– Очевидно, он снимет с меня голову, если мы с вами не окажемся на Уайтхолле в течение сорока восьми часов, – сказал Лукас.
– Это республиканский способ решать дела, и, должен признать, эта шутка кажется мне проявлением дурного вкуса.
Сомнения Джулианны усилились. Это было просто невозможно. Голос этого англичанина так напоминал голос Шарля! Она обязательно подумала бы, что говорит именно Шарль, если бы у этого человека был французский акцент. Но нет, эта благородная манера изъясняться принадлежала представителю высшего общества.
– Мы уедем сегодня днем, если это вас устраивает, Педжет. Мы можем нанять экипаж с новыми лошадями в Пензансе, и, таким образом, вы окажетесь в военном министерстве в назначенный срок.
– Это мне подходит, – отозвался англичанин. – Я подумывал отправить письмо в Лондон, но боялся доверять сведения о себе почте.
– Могу представить, как вы жаждете выбраться из Корнуолла.
– Положа руку на сердце, я сгораю от желания скорее вернуться в Лондон. Даже вообразить себе не могу, что пройдусь по городской улице без страха наткнуться на обезумевшую толпу, настроенную на жестокость, насилие и убийство. А еще я мечтаю вернуться в свой дом. Я не был там целый год – на самом деле даже полтора года.
Сомнения обернулись шоком. Нет, это говорил не Шарль, потому что он был французом, с акцентом, и у Шарля не было дома в Лондоне!
– Услышав выдуманное объяснение, Джулианна будет скандалить со мной не на жизнь, а на смерть, – заметил Лукас. – Она придет в ярость, узнав, что я якобы передал вас лондонским властям.
– Она ни за что не должна узнать, кто я на самом деле.
Джулианна осознала, что застыла на месте, словно парализованная. «Она ни за что не должна узнать…»
Джулианна машинально толкнула дверь – и увидела Шарля и Лукаса, стоявших перед темным камином.
«Боже мой!» – только и мелькнуло у нее в голове.
Будто по команде, мужчины дружно обернулись и посмотрели на нее. Лукас улыбнулся, Шарль – нет.
– Привет, Джулианна. Я познакомился с твоим другом, Морисом.
Джулианна даже не видела Лукаса. Она смотрела только на Шарля, который оказался совсем не французом.
Потрясение стало явственнее; Джулианна во все глаза глядела на него, потеряв дар речи.
«Он солгал, – так и стучало у нее в висках. – Все было ложью».
Перейдя на французский, Шарль сказал:
– Боюсь, наш пикник отменяется. У вашего брата другие планы на мой счет.
– Прежде чем ты начнешь кричать, я скажу, что должен отвезти его в Лондон. Власти наверняка захотят допросить его, – объяснил Лукас.
Джулианну вдруг охватила неистовая дрожь, ее пронзительный взгляд слился со взором Педжета.
– Лжец.
Его зеленые глаза вспыхнули.
Лукас подошел к сестре, положив ладонь ей на руку.
Джулианна сбросила ладонь, даже не глядя на него.
– Лжец! Я слышала тебя – твою идеальную английскую речь – без акцента! Ты – не француз, ты – англичанин!
Лицо Педжета по-прежнему было непроницаемым. Он лишь смотрел на нее, не говоря ни слова, но Джулианна чувствовала, что его мысли лихорадочно скачут.
– Ты погряз во лжи и уже не сможешь отвертеться! Ты – никакой не француз!
Куда же, отчаянно думала она, подевался ее горячо любимый Шарль Морис? Как такое вообще могло произойти?
– Ты долго стояла у двери, Джулианна? – хладнокровно спросил Лукас.
Она никак не могла унять объявшую тело дрожь, лишь продолжала пристально смотреть на обманщика.
– Достаточно долго, чтобы услышать, как ты называешь его Педжетом – по очень благородному, старому, уважаемому английскому имени. Достаточно долго, чтобы услышать, как он говорит по-английски – в совершенстве, без намека на акцент. Достаточно долго, чтобы узнать, что он живет в Лондоне, а не во Франции. Что у него в Лондоне дом, по которому он скучает! – вскричала Джулианна. – Достаточно долго, чтобы услышать, что ты должен добраться до Уайтхолла в течение сорока восьми часов. – Осознав весь ужас произошедшего, она стала задыхаться, но сумела закончить: – Том был прав! Он сказал, что я не должна доверять тебе!