Доминик резко прервался и, помолчав, бросил:
– Эти новобранцы с радостью умрут за свободу!
Доминик вдруг осознал, что тело бьет дрожь. После его обличительной речи повисла мрачная тишина. Грейстоун вручил ему еще один бокал. Доминик сделал большой глоток виски и сказал:
– Эта война не будет короткой.
– Надеюсь, вы ошибаетесь, – мрачно заметил Уиндхэм. И, подумав, добавил: – Я хочу, чтобы вы написали мне официальное письмо, Бедфорд. Подробно изложите потребности. Кроме того, я хочу от вас второе письмо: изложите мне в письменной форме все, что вы только что сказали мне лично. У меня назначена встреча, так что, боюсь, наши переговоры на сегодня закончены. Бедфорд, благодарю вас. Я признателен и вам, Грейстоун.
Доминик вышел из кабинета вслед за остальными. В приемной к нему обратился Себастьян:
– Я хотел бы поговорить.
Доминик кивнул, ничуть не удивившись, и быстро попрощался с Берком и Грейстоуном. Потом взглянул на Себастьяна, и они вместе вышли на улицу.
– Так ты знаком с Грейстоуном?
– Да. В сущности, я знаю его довольно хорошо.
Доминик ждал объяснений, но они не последовали.
Вместо этого Себастьян показал на черную карету с защищающими от света занавесками на окнах. Забравшись в салон экипажа, Доминик улыбнулся:
– Нам действительно так необходимо прятаться в темноте?
Себастьян постучал по стеклу за спиной кучера.
– В Сент-Джеймсский парк, – распорядился он и взглянул на Доминика: – Кто в тебя стрелял?
Карета тронулась, и Доминик почувствовал, что постепенно успокаивается.
– Полагаю, за мной следили в Париже. Радикалы сейчас пребывают в состоянии безудержной паранойи, шпионят буквально за всеми. Если за мной шли по пятам к Нанту, меня наверняка раскрыли, когда я присоединился к Жаклину.
– Тебе еще повезло, что выжил.
– Очень повезло – мне наконец-то посчастливилось увидеть тебя растроганным, – криво усмехнулся Доминик.
– Разве я не учил тебя никогда не привязываться к кому бы то ни было?
Доминик натужно, безрадостно улыбнулся. И подумал о Джулианне.
– Да, учил. И это тоже большая удача – для нас двоих, – что я точно так же вовлечен в дело освобождения Франции от радикалов, как и ты. Это Жаклин сообщил, что я был ранен?
– Да, он. Я боялся оставлять тебя, раненного, во Франции, опасаясь, что еще одно покушение может стоить тебе жизни, – ответил Себастьян. – И все-таки мне необходимо, чтобы ты немедленно вернулся туда.
– Немедленно?
– Самое позднее – в течение месяца. Ты хочешь отправиться туда?
Доминик кивнул:
– О да, у меня есть такое желание. Я никогда не повернулся бы спиной к моим друзьям и моим родным, оставшимся там.
– Хорошо, – ответил Себастьян.
Доминик повернулся, чтобы посмотреть в окно. Они как раз ехали по Сент-Джеймсскому парку, утопавшему в пышной зелени. Лишь несколько карет и наемных экипажей катились по парковым дорожкам. Но погруженный в раздумья Доминик видел сейчас отнюдь не красоты природы.
– Я держал на руках умирающих людей – людей, которые были моими соседями, друзьями и дальними родственниками. Нам нужна помощь, Себастьян, нам отчаянно нужна помощь! – Он поднял глаза на коллегу.
– Питт допускает серьезную ошибку, заявляя претензии на трофейные острова в Вест-Индии. Я постараюсь убедить Уиндхэма найти хоть какие-то ресурсы и направить боеприпасы Жаклину. А ты все-таки привязан к кому-то, друг мой.
Доминик подумал о Мишеле, которого знал с детства, а потом и о Джулианне.
– Да, привязан.
– Франция никогда не была для тебя безопасной. А теперь стала даже менее безопасной. Избавься от своих привязанностей.
Доминик взглянул Себастьяну в глаза:
– Легче сказать, чем сделать.
– Ты – один из лучших моих агентов. Ты хладнокровен, как только может быть хладнокровен агент. И при этом ты самозабвенно привязан к Франции, Луаре, своему другу Жаклину… Это меня беспокоит, – без обиняков заявил Себастьян.
– Хорошая новость заключается в том, – медленно сказал Доминик, снова вспоминая о Джулианне, – что я искусно умею контролировать эти страсти.
– Умеешь?
– Да.
Себастьян пристально посмотрел на него:
– Что произошло в Грейстоуне? Ты выглядишь совершенно здоровым. С твоего ранения прошел месяц. Почему ты не приехал в Лондон неделю – даже две недели – назад?
Он ожидал этого вопроса.
– Я наслаждался неожиданным отпуском.
Себастьян, кажется, с пониманием отнесся к этому объяснению.
– Что знают те две женщины из Грейстоуна?
Доминик помедлил, не решаясь признаться.
– Обе сестры в курсе, что я – Бедфорд, и есть еще кое-что похуже.
Себастьян помрачнел:
– Насколько хуже?
Доминик колебался, желая защитить Джулианну не только от самого себя, но и от Себастьяна. И спросил Уорлока:
– Что тебе известно об этой семье?
– Все.
Неужели Себастьян знает о радикальных взглядах Джулианны? Оставалось только надеяться, что нет.
– К сожалению, женщины приняли меня за француза – и я подыграл им. Теперь же они догадались, чем я занимался во Франции.
Себастьян задумчиво посмотрел в окно.
– Я разберусь с ними.
Доминику не понравилось, как это прозвучало.
– Это так необходимо? – взволнованно спросил он. – Они живут в дальнем уголке страны, Уорлок. Ни одна женщина обычно не покидает пределов местности, в которой живет, особенно в Корнуолле.
Доминик пытался убедить Себастьяна, но, когда произнес это, тут же представил Джулианну, пишущую своим друзьям-якобинцам во Францию.
– Ты смог бы смириться с тем фактом, что они знают, кто ты и какую деятельность вел? Неужели ты доверяешь им настолько, что позволишь спокойно владеть такой информацией? И разве в ситуации, когда столь важные сведения могут быть переданы врагам, ты понадеешься на авось?
– Что ты собираешься предпринять? – холодно спросил Доминик.
– Почему ты не упомянул о том, что Джулианна Грейстоун разделяет взгляды активных радикалов?
Пораженный, Доминик вздрогнул:
– Потому что она совершенно безобидна, и она спасла мне жизнь.
– Ты сам-то в это веришь? В то, что она безобидна?
Он замялся, не желая настраивать Себастьяна против Джулианны. И она не была безобидной – просто ею слишком легко было манипулировать.
– У нее нет дурных намерений. Она одержима грандиозными идеями о благе для простых людей. А кто из нас не одержим? Она наивна, Уорлок. Живет великими идеями о вселенском равенстве и верит, что именно это и происходит сейчас во Франции. Да, наши враги могут использовать ее – но я премногим ей обязан. Мне бы не хотелось, чтобы она попала в твой список особого контроля.
Себастьян странно взглянул на него.
– У нее не только радикальные наклонности, она еще и состоит в переписке с якобинским клубом с улицы дела-Сена. Она поддерживает связь с якобинцами уже больше года.
Доминик в ужасе застыл на месте.
– Она уже в твоем списке особого контроля.
Себастьян помрачнел:
– Фактически официально она не включена ни в один список.
«Слава богу!» – с облегчением пронеслось в голове Доминика.
– Тогда почему ты так много знаешь о ней?
Уорлок криво усмехнулся:
– Она – моя племянница.
Глава 8
Когда карета Уорлока отъехала, Доминик уже приблизился к парадному входу в Бедфорд-Хаус. Этот дом был возведен несколько столетий назад, но особняк отремонтировали и надстроили при жизни отца Доминика. На почти квадратной формы здании высотой в три этажа выделялись три круглые башни, в центральной из которых размещался вход в дом и передний холл. Перед домом располагалась округлая подъездная дорога, сзади находился тщательно ухоженный сад. Розы и плющ увивали передние стены, пышные газоны обрамляли дорогу, доходя до улицы.
Доминик любовался родным пейзажем, но внезапно перед его мысленным взором замелькали страшные картины: раненые и умирающие люди, хаос на линии фронта и Надин, ее безжизненное тело на залитой кровью булыжной мостовой…
Он не без труда заставил себя вернуться в настоящее. И почему это он только что перенесся во времени? Боже милостивый, он был дома!
Сощурившись, Доминик заметил двух швейцаров в ярких сине-золотистых ливреях. Слуги стояли перед входной дверью и в изумлении таращились на него. Доминик помедлил с мгновение, пытаясь успокоиться. Никогда еще он не нуждался так в родном доме, как сейчас… Будь проклята эта война!
Он буквально взлетел по ступенькам перед входной дверью, легонько улыбаясь слугам. Открывая двери, оба дружно изогнулись в учтивых поклонах.
И пугающе-яркие воспоминания вдруг окончательно улетучились. Доминик остановился в переднем вестибюле, озираясь вокруг. Здесь мало что изменилось. Вдоль стен стояли позолоченные кресла с обивкой из красной камчатной ткани. Полы были выполнены из черно-белого мрамора, белые, с лепниной стены и сводчатый потолок над его головой устремлялись на три этажа вверх. Стены украшали несколько портретов и пейзажей, включая написанные маслом изображения Доминика и его родителей, созданные в ту пору, когда он был маленьким. Он наконец-то был дома… Это казалось невероятным – настолько, что поверить в подобное счастье было почти невозможно.
В противоположном конце холла Доминик заметил суетливо спешащего дворецкого.
При виде хозяина на лице Жерара отразилось глубокое потрясение.
– Милорд! – вскричал слуга, кинувшись к хозяину. – Мы вас и не ждали!
Доминик просиял улыбкой. Весь следующий месяц он жаждал наслаждаться всеми удобствами – и абсолютным покоем, – которые только могла предложить ему лондонская жизнь.
– Добрый день, Жерар. Да не беги ты так! Да, я дома. Вдовствующая графиня здесь?
Жерар, краснея, наконец-то предстал перед хозяином.
– Милорд, добро пожаловать домой! Леди Педжет – в золотистой комнате, милорд, с гостями.
Жерар был французом средних лет, он работал в семье матери Доминика с подросткового возраста. Стройный, русоволосый, он был предан Доминику и еще больше – леди Катрин. Теперь дворецкий с удивлением рассматривал одежду хозяина.