– Почти ничего не осталось, – твердо, без эмоций, ответил он. – Но замок не тронут. Да и виноградники процветают.
– Не тронут, – эхом повторила леди Катрин. – Они разорят наш дом, Доминик.
Он взял мать за руку. Она родилась в этом замке.
– Возможно, и нет. Вандейцы сейчас очень сильны.
Графиня пристально посмотрела Доминику в глаза, ее лицо вдруг приобрело странное выражение, и она крепко сжала его руку.
– Доминик, ты ведь еще не слышал, не так ли?
– Не слышал – о чем? – Он понятия не имел, что мать имеет в виду.
– У меня новости – хорошие новости. – Она в волнении облизнула пересохшие губы, потом улыбнулась, и ее глаза засияли теплотой. – Надин жива.
– Я так рада, что ты немного отдохнешь, – сказала Амелия с ласковой улыбкой, усаживаясь на свою кровать напротив постели младшей сестры.
Джулианна на миг прервалась, взглянув на Амелию, а потом продолжила складывать очередное платье перед тем, как положить его в саквояж, лежавший раскрытым на кровати.
– Я приятно взволнована, – призналась она со слабой, но неподдельной улыбкой. – Прошел целый год с тех пор, как я была в столице.
– А я приятно взволнована за тебя, – отозвалась Амелия.
Джулианна теперь уже широко улыбнулась. Она всегда любила Лондон, даже при том, что это был город колоссальных противоречий. Она любила толпы, шум, суматоху. Она любила библиотеки и музеи, а еще, главным образом, она любила политические клубы.
Несмотря на то что каждый общественный класс был в изобилии представлен в городе – от самых малоимущих среди бедняков до богатейших из пэров, – Лондон считался магнитом для интеллигенции. Город был наводнен поэтами, писателями и художниками, философами и учеными – а еще радикалами. Здесь в любой прекрасный день Джулианна могла оказаться в обществе разделявших ее взгляды мужчин и женщин и спорить об улучшении общества, свободе для простых людей. Оживленные дискуссии могли вспыхнуть по поводу хлебных законов и свободы торговли, а еще минимального уровня заработной платы и условий труда. На каждом углу лондонских улиц можно было найти листовки в поддержку всеобщего избирательного права, с открытым осуждением условий труда на заводах и в шахтах, протестом против войны с Францией, за реформу местного самоуправления. В одном квартале Джулианна могла прогуливаться от одного величественного особняка до другого, внимательно глядя вслед женщинам в изысканных шелковых платьях и бриллиантах и аристократам в бархатных сюртуках, украшенных манжетами и воротниками из французского кружева. А буквально на соседней улице толпились немытые и бездомные, погрязшие в жалкой нищете люди, а их дети хватались за юбки Джулианны, моля хотя бы о пенни.
Лондон был самым захватывающим местом, в котором ей доводилось когда-либо бывать.
– Как удачно сложилось, что Том собрался ехать на этот съезд в Эдинбурге, так что ты можешь добраться до Лондона вместе с ним, – заметила Амелия.
Джулианна подумала о том, что все действительно сложилось очень удачно, ведь лондонское собрание, на котором она собиралась присутствовать, проводилось за неделю до съезда в Эдинбурге. Амелия не знала настоящую причину, заставившую Джулианну отправиться в Лондон, сестра и не догадывалась о съезде радикалов. Но Джулианна полагала, что сестра одобрила бы поездку, даже если бы знала правду. Амелия по-прежнему беспокоилась о ней.
Прошла неделя с тех пор, как Педжет, разоблаченный в качестве лгуна и шпиона, уехал в Лондон. Джулианне казалось, что это была самая тяжелая неделя в ее жизни. Она оказалась лицом к лицу с тем фактом, что ее сердце было разбито. Она влюбилась. Ей лгали, а в некотором смысле ее даже обольстили и бросили. Острая боль, поселившаяся в ее душе, казалась нестерпимой.
Джулианна по-прежнему была в ярости на Педжета за его обман. Постепенно она начала чувствовать себя жестоко использованной и оскорбленной.
Но факты оставались фактами, и Джулианна не могла изменить их. Сейчас ей оставалось лишь бороться с воспоминаниями об этом злосчастном романе и продолжать жить своей жизнью. Она не собиралась позволять этому ублюдку доставить ей еще большие страдания, чем он уже причинил.
И все же иногда Джулианна просыпалась посреди ночи, томясь страстным желанием быть с Шарлем, невыносимо скучая по нему. В такие моменты оставалось лишь настойчиво повторять себе, что мужчина, которого она любила, на самом деле не существовал.
Ей отчаянно требовалось уехать, как можно быстрее. Путешествие в компании Тома обещало быть весьма приятным. Они провели бы всю эту двух-трехдневную поездку, горячо обсуждая войну и политику. Ничего лучше этого и придумать было нельзя! С Томом – а заодно и в компании единомышленников на съезде – она могла бы отвлечься и позволить сознанию отдохнуть от мучительных воспоминаний о Шарле и омерзительных воспоминаний о Педжете.
– И еще большая удача, что в квартире Лукаса есть комната для тебя, – продолжила Амелия. – Но я удивлена тем, что ты не хочешь поехать в Эдинбург с Томом.
Джулианна положила сложенное платье в саквояж.
– Он просил меня отправиться с ним, Амелия, но мы не можем позволить себе такую поездку. Это вдвое дороже путешествия в Лондон.
– Ты хочешь поехать? – тихо спросила Амелия.
Джулианна выпрямилась. Том неоднократно просил ее присоединиться к нему в этой поездке на собрание Томаса Харди. Трейтон прямо сказал Джулианне, что оплатит все ее расходы, включая комнату в отеле. Он напомнил ей, что может себе это позволить, добавив, что сделает это с большим удовольствием. Джулианна отказалась.
Еще месяц назад она с радостью приняла бы его предложение, сулившее возможность познакомиться с Томасом Харди, но сейчас сочла такое решение в высшей степени неподобающим.
Но ничто не было столь же неподобающим, как ее любовная связь с Педжетом. Джулианне пришлось признаться самой себе, что сейчас ей уже не хотелось ехать в Эдинбург. Она потеряла к этому собранию всякий интерес. Она хотела поехать в Лондон…
И это желание пугало ее. Даже при том, что Джулианна никогда не смогла бы простить проклятого тори за то, что он сделал, она понимала: этот шпион сейчас наверняка находится в Лондоне. Доминик Педжет по-прежнему занимал все ее мысли.
Джулианна мрачно улыбнулась Амелии и уселась на своей кровати, напротив сестры.
– Я знаю, о чем ты думаешь. Ты собираешься сократить свои расходы, чтобы я смогла поехать в Эдинбург.
– Я хочу, чтобы ты была счастлива, – ответила Амелия, потянувшись к ее руке.
Джулианна была обескуражена.
– Я сейчас не так убита горем, как раньше… – начала объяснять она.
– Страдание написано на твоем лице большую часть времени, – перебила сестру Амелия.
Да, сердце Джулианны действительно было разбито. Она так сильно любила Шарля! Но ни за что не согласилась бы на то, что предлагала Амелия.
– Ты и так ни гроша на себя не тратишь. Ты – самый жертвенный человек, которого я знаю! И я не допущу, чтобы ты и дальше экономила на себе ради того, чтобы я смогла поехать на съезд радикалов в Эдинбурге! Ну а кроме того, – улыбнулась Джулианна, – ты, мягко говоря, не разделяешь моих политических взглядов и не хочешь поддерживать меня.
Глаза Амелии наполнились слезами.
– В данный момент, если твоя политика способна заставить твой взгляд сиять, я всецело поддержала бы тебя! Я испытываю огромное желание написать Бедфорду и вправить ему мозги.
Джулианна замерла на месте, объятая ужасом.
– Не смей даже думать об этом!
– Почему нет? Он – подлец. Он был многим обязан нам обеим – и чем же в итоге отплатил? Соблазнил тебя! Если ты беременна, я скажу Лукасу.
Джулианна вскочила с кровати:
– Я уверена, что не беременна.
Амелия тоже поднялась.
– Он обесчестил тебя, Джулианна. Ты молода и красива, и Лукас мог найти тебе замечательную партию, если бы ты только ему это позволила!
Джулианна почувствовала, как залилась краской.
– Ты знаешь, что я думаю о браке. – Она вспомнила о Педжете, о том, как его зеленые глаза медленно загорались страстью. Интересно, чувствовал он к ней хоть что-нибудь? – Но ты, Амелия, заслужила хорошего мужа и детей – мы обе знаем, что ты просто обожаешь детей. Ты была бы чудесной матерью!
– Мы говорим о тебе! – вскричала Амелия.
– Да, мы говорим обо мне, потому что ты вечно так самоотверженна, так бескорыстна! Так что давай наконец-то поговорим о тебе. – Джулианна резко плюхнулась на кровать. – Это ты должна отправиться в Лондон! Ты, которая вечно заботится о маме, которая по-настоящему заботится обо всех нас! Ты готовишь и убираешь, пока я удираю на свои встречи – или сижу сиднем, погрузившись в книгу.
– Никто не позволил бы тебе готовить, потому что ты все сжигаешь, – парировала Амелия. – И убираешься ты не меньше меня.
Джулианна действительно старалась не отлынивать от работы по дому, занимаясь ею от случая к случаю. И тем не менее стоило ей погрузиться в обсуждение политики или газету, как она забывала обо всем на свете. В последнее время Джулианна была всецело поглощена заботами об идущем на поправку Педжете, а потом и их романом. И сейчас в итоге она оказалась буквально раздавлена болью и мукой. Она собиралась удрать в Лондон – но, положа руку на сердце, именно Амелия заслужила отдых.
Джулианна вдруг тихо спросила:
– Что ты чувствовала, когда Сент-Джаст отказался возвращаться в наши края?
Амелия побледнела. И быстро-быстро заговорила:
– Да, мое сердце тогда разбилось, но я была дурочкой, Джулианна. Ты была слишком юной, чтобы помнить это, но в ту пору все вокруг предупреждали меня о нем, а я отказывалась слушать. В конце концов, в момент нашей встречи он был богатым аристократом, а мы – из доведенного чуть ли не до нищеты нетитулованного дворянства. Когда умер его брат, я должна была понять, что между нами все кончено, что Сент-Джаст отдаст предпочтение дебютантке из высшего общества, такой же аристократке и богачке, как он сам. Но ты не была такой глупой, как я. Тебя просто использовали в св