– Доминик! – хором завизжали две младшие сестренки Надин.
Надо же, а он не заметил ни Вероник, ни Анжелины, ни даже самого графа Д’Аршана. Теперь-то Доминик увидел остальных членов семьи. Обе девочки понеслись к нему через всю гостиную, и Катрин предусмотрительно посторонилась, точно так же, как и дворецкий. Доминик расплылся в улыбке, когда сестры по-старомодному просто кинулись ему на шею.
– Почему ты так долго не приходил? – кричала одна из девочек по-французски.
– Мы так скучали по тебе, да и Надин тоже! – кричала другая на английском языке.
Вероник было двенадцать, Анжелине – тринадцать, но они были похожи почти как две капли воды, словно близнецы. Внешностью они пошли в покойную жену Д’Аршана, обе белокурые и с глазами янтарного оттенка.
– Я тоже скучал по вас, – сказал Доминик, расцеловывая каждую в обе щеки. – Но сейчас на какой-то миг подумал, что меня растопчут американские дикари!
Он наконец-то снова взглянул на Надин, продолжая улыбаться.
– Вы обе забыли о хороших манерах, – тихо сказала Надин сестрам, не отрывая пристального взгляда от жениха. – Добрый день, Доминик.
Надин всегда была одной из самых учтивых и приятных в общении женщин, которых он знал. Было в ее движениях, жестах, тоне и манере держаться нечто, так и манившее окружающих предложить ей руку, и все же эта хрупкость одновременно служила признаком значительного и явного чувства благородства. Определенно, Надин была бы исключительной графиней.
Но, отметив, что врожденные изящество и такт по-прежнему были при ней, Доминик сразу же понял, что она полна печали. Искорки, раньше сверкавшие в ее глазах, пропали. Он выпустил из объятий Вероник и подошел к Надин, взяв ее за руки:
– Как поживаешь?
Она помедлила, прежде чем ответить.
– У меня все хорошо.
Ее глаза наполнились слезами.
Доминик же не колебался. Он наклонился, расцеловав Надин в обе щеки, а потом раскрыл объятия. Невеста прильнула к Доминику, и он обнял ее, словно желая утешить после всего, через что ей пришлось пройти.
Надин казалась такой близкой, такой знакомой, как в те времена, когда он сжимал ее в объятиях – крепко, но обыденно, совсем как сейчас. Но, обнимая Надин, он думал о Джулианне. Собственная реакция потрясла Доминика, и не только потому, что его мысли блуждали где-то далеко, но и потому, что, когда он обнимал Джулианну, ничего обыденного в этом не было. А потом Доминика охватило беспокойство. Надин была для него скорее сестрой, чем невестой. Он нежно любил Надин и знал, что всегда будет защищать и поддерживать ее, но неожиданно осознал: он никогда не сможет заняться с ней любовью.
Доминик выпустил ее из объятий и заставил себя улыбнуться:
– Я так счастлив, что ты жива! Я провел долгие месяцы, разыскивая тебя во Франции.
Непролитые слезы мерцали в ее глазах. И все же Надин не относилась к женщинам, готовым лить слезы по любому поводу.
– Я знаю. Я слышала. Пожалуйста, Доминик, не вини себя за то, что не смог найти меня. Я скрывалась.
Он коснулся ее щеки. Надин была очень сильной женщиной, но она, должно быть, боялась и была совсем одна.
– Жаль, что я не был с тобой.
– Я знаю, что тебе жаль, но нет никакого смысла сожалеть о том, что не можешь изменить.
– Верно, в этом нет никакого смысла, – согласился Доминик. Потом обернулся к отцу Надин, и они тепло обменялись рукопожатиями. – Выходит, вы обосновались в Корнуолле?
– Да. Нас отвезли в имение, о котором не заботились долгие годы, и я купил его, – ответил Д’Аршан. Это был высокий, темноволосый, привлекательный мужчина, который в весьма молодом возрасте женился на женщине намного старше себя. Этот брак устроили семьи будущих супругов. Теперь же Д’Аршан вот уже многие годы пребывал в статусе вдовца. Он потерял два крупных имения во Франции, одно – в Луаре, другое – на юге, близ Марселя. – Похоже, это достаточно безопасное место, чтобы растить Вероник и Анжелину.
Д’Аршан произнес это твердо и прежде, чем кто-либо из девочек успел запротестовать, метнул в них уничтожающий взгляд.
Доминик снова обернулся к Надин, осознавая, что девочки терпеть не могут деревню.
– Как тебе понравился Корнуолл?
– Он тихий, обособленный… но теперь мы вместе. – Улыбка ненадолго осветила лицо Надин, и Доминик задался вопросом, о чем же действительно думала его невеста. – А ты изменился, Доминик.
Он замялся:
– Я стал старше.
– Мы оба стали старше. Ты сильно изменился, – произнесла Надин, погрузившись в раздумья. – Впрочем, полагаю, мы оба изменились.
– Ты стала еще красивее, чем тогда, когда мы в последний раз были вместе.
Она наконец-то широко улыбнулась, забыв о подступающих слезах и удивленно вскинутых бровях.
– И ты смеешь разыгрывать джентльмена в разговоре со мной?
– Стараюсь.
– Мне безразличны все эти игры, и ты знаешь об этом.
– Да, знаю, – кивнул Доминик. Надин никогда особенно не заботилась о своей внешности и, в отличие от всех остальных француженок, которых он знал, не была кокеткой. – Не хочешь прогуляться?
– Конечно. – Надин подала Доминику руку, и он пристально взглянул на невесту.
Почему между ними повисла такая неловкость? Когда-то они были так близки, как только могут быть близки молодой человек и девушка, которых связывает не любовь, а крепкая дружба. Он хорошо знал Надин, и она никогда не была столь замкнутой. Создавалось ощущение, словно она воздвигла между ними невидимую стену. Или это сделал он сам?
Д’Аршан открыл дверь, выходившую на террасу и в сад за домом. Он улыбнулся дочери и Доминику, и те отправились на прогулку. Надин, казалось, была слишком сосредоточена на дороге, и Доминик внимательно изучал ее классический профиль.
– Я очень рад, что ты дома, – заметил он, остановившись на краю выложенной плиткой террасы и глядя на маленький сад и фонтан, находившиеся за низкими стенами террасы.
Надин выпустила руку Доминика и взглянула ему в глаза:
– Но это не совсем мой дом.
Он коснулся ее щеки.
– Тебе действительно понравилось в Корнуолле?
Она набрала в грудь побольше воздуха.
– Выходит, ты по-прежнему можешь читать мои мысли, как цыган?
– Нет, не могу.
Надин вздрогнула, и их взгляды встретились.
– Раньше я умела чувствовать твои мысли, теперь же я тоже не могу понять, о чем ты думаешь. Я только знаю: с тобой что-то не то – или с нами что-то не то.
Доминик хотел сказать ей, что провел последние полтора года во Франции, занимаясь шпионской деятельностью для Питта. Но он знал, что не должен в этом признаваться. И как же ему следует отреагировать на ее замечание?
– Ты так и не ответила на мой вопрос.
Надин пожала плечами характерным европейским жестом:
– Полагаю, я привыкну к новым обстоятельствам своей жизни, но я всегда буду скучать по моему дому в долине Луары.
– Тебе нужно некоторое время, чтобы прийти в себя и привыкнуть. Только и всего.
Она слабо улыбнулась ему:
– Да, со временем я привыкну к этой новой жизни.
Помолчав, он наконец-то тихо сказал:
– Неужели мы оба изменились так сильно, что стали чужими друг другу?
Слезы наполнили ее глаза.
– Надеюсь, нет! Я люблю тебя, Доминик.
Он знал, что Надин не имела в виду страстные чувства. Доминик потянулся к ней, и она снова оказалась в его объятиях.
– Ты все это время был во Франции? – спросила Надин, спрятав лицо у него на груди.
Доминик напрягся. Ему не хотелось лгать ей.
– Будет лучше, – медленно произнес он, – если мы обсудим будущее, а не прошлое.
Надин подняла на него взгляд:
– Значит, мы не будем говорить о том, что оба вынесли за время разлуки? Прошло два года, Доминик, с тех пор, как мы последний раз виделись.
Его сердце дрогнуло. Доминик вспомнил эту последнюю встречу с Надин – это было на балу, ночью накануне ее отъезда в Париж.
Помнится, тогда они целовались – с чувством, с пылом. На Доминика нахлынула печаль. Какими же чистыми, какими невинными они были! Какими наивными – в ту пору они собирались любить друг друга всю жизнь.
– Есть вещи, которые я не могу обсуждать, даже с тобой.
Надин отстранилась от Доминика и заглянула ему в глаза:
– Тогда могу предположить, что ты пережил очень трудные времена, как и я сама.
– Да, нам обоим удалось пережить два очень тяжелых года. – Доминик взял руку Надин и подержал в своей ладони, жалея, что не может быть честным со своей невестой, – жалея, что не мог быть честным с Джулианной. Но им двигал долг перед государством. И этот долг требовал от него двуличности, осмотрительности и подозрительности. – Это ли не подвиг?
– Ты – один из самых сильных людей, которых я знаю. Мне кажется, ты пережил бы ураганный шторм, даже оказавшись на плоту среди бушующего океана.
Он наконец-то искренне улыбнулся:
– Никто не смог бы пережить такое!
Надин тоже улыбнулась. Они надолго замолчали, внимательно глядя друг на друга.
– Неловкий момент, не так ли? – нарушила молчание Надин.
– Да, согласен.
– Я не такая сильная, как ты, – сказала она.
Доминик сразу встревожился:
– Что это значит? Я вижу, что ты сильно пострадала. Вижу, что ты опечалена.
– Это значит, что я изменилась. Я утратила свое простодушие, Доминик, свою наивность. – Надин больше не улыбалась. – Женщины, на которой ты хотел жениться, больше не существует.
– Нет, – резко бросил он. – Ты существуешь на самом деле – но ты изменилась, точно так же, как и я сам. Я – уже не тот безрассудный мальчик, точно так же, как и ты – уже не та наивная девочка.
– Ты никогда не был безрассудным мальчиком, – тихо заметила Надин. – Ты всегда был молодым человеком чести, гордости, храбрости и долга. И я вижу, что с годами эти качества только усилились, не ослабели.
«Как же она ошибается!» – мрачно подумал он и спросил:
– А знаешь, что не изменилось?
Надин резко дернулась, словно ощутив тревогу.