– Слабой. Голодной. Но лучше.
Доминик подошел к ней.
– Ты сильно болела.
– И ты заботился обо мне. – Она пристально смотрела на Педжета, словно не веря в то, что это было наяву. Почему он так нянчился с ней? Возможно, просто желал отплатить добром за то, что она когда-то спасла ему жизнь? Или его забота означала нечто большее?
Он медлил с ответом, внимательно глядя на нее в ответ.
– Да, заботился. Я сильно волновался.
– У тебя наверняка десятки слуг, которые могли бы ухаживать за мной.
– На самом деле у меня не так много слуг. – Его улыбка сверкнула и тут же погасла. – И если честно, мне действительно немного помогли. Две горничные были достаточно любезны, чтобы помогать мне ухаживать за тобой. Ты металась в жару большую часть ночи.
Доминик неожиданно склонился над Джулианной и положил ладонь ей на лоб. Это прикосновение было ласковым, утешительным, но одновременно чуть не заставило ее сердце выпрыгнуть из груди.
Неужели прикосновения Доминика всегда будут волновать ее, будоражить ее страсть? Ведь он не был ее героем революции и войны. Их разделяло слишком много лжи.
Доминик пронзил Джулианну долгим, многозначительным взглядом, словно знал, что заставляет ее сердце учащенно биться, и опустил руку.
– Жар спал несколько часов назад, – сказал Доминик, и его лицо стало напряженным. – Надеюсь, горький урок усвоен.
Она даже не дрогнула в ответ.
– Да, надо любым возможным способом избегать нового попадания в тюрьму.
Его изящные брови удивленно поднялись.
– Полагаю, в ближайшее время нас ждет очень серьезный разговор.
– Почему? Что тебя беспокоит?
Он снова пронзил ее проницательным, долгим взглядом.
– Думаю, у меня множество причин для беспокойства. Что ж, мне нужно одеться. Я пришлю завтрак наверх.
«Он беспокоится», – повторила про себя Джулианна. Шарль никогда не говорил ей, что беспокоится о ней, но он вел себя так, словно действительно любил ее, и в то время Джулианна верила в его чувства. Когда же его изобличили как самозванца и лжеца, она не знала, во что ей верить. Могла ли она верить Педжету теперь?…
Она хотела верить ему.
Крепко обхватив себя руками за плечи, Джулианна смотрела вслед Доминику. Частичка ее души вдруг захотела, чтобы он вернулся и заключил ее в объятия. Другая же часть Джулианны – более разумная – настойчиво убеждала ее бежать от этого мужчины. Причем как можно быстрее.
Когда он ушел, в спальню без стука вошла горничная, неся поднос с завтраком. Следом за ней вошла леди Педжет, казавшаяся просто ослепительной в розовых шелках, отделанных золотом.
– Вы пришли в себя, как я погляжу, мисс Грейстоун.
Сердце Джулианны упало. Она собралась было подняться, но в бессилии рухнула обратно на кровать, подтягивая одеяла выше, словно они могли защитить ее от матери Доминика. На лице графини застыла улыбка – нарочито фальшивая.
– Нэнси, пожалуйста, поставь поднос на кровать, так чтобы мисс Грейстоун могла дотянуться до него, – приказала леди Педжет.
Джулианна умирала с голоду, но, когда заставленный тарелками поднос оказался перед ней, даже не прикоснулась к еде.
– Доброе утро, – осторожно произнесла она.
– Мой сын очень тревожился о вас, но вы уже знаете об этом. – Графиня кивнула на кресло, в котором недавно сидел Доминик, и горничная пододвинула его ближе к кровати. Леди Педжет уселась в кресло и пристально взглянула на гостью дома.
– Мы – друзья. – Джулианна не знала, что сказать, но понимала: ничего хорошего из этого разговора явно не выйдет.
– Он рассказал мне о вас все, мисс Грейстоун. Я очень признательна вам за то, что вы выходили его после серьезного ранения.
Джулианне не понравился намек, просквозивший в первых словах графини. Почему эта женщина смотрит на нее свысока? Просто ли потому, что леди Педжет высокомерна, самодовольна и страдает снобизмом? Или у графини действительно была какая-то причина для презрения, потому что она явно не выносила Джулианну?
– Я не могла позволить ему умереть.
– Даже если бы вы знали правду? О том, что он – граф и патриот?
Джулианна прикусила губу.
– Даже если мне была бы известна правда, я все равно помогла бы ему. Он рассказал вам, что я по ошибке приняла его за француза?
– Да, он рассказал мне, что вы приняли его за офицера французской армии. – Взгляд графини стал сейчас пугающим по своей проницательности.
«Она знает, – с тревогой подумала Джулианна, – что в войне мы поддерживаем противоборствующие стороны».
– Я очень благодарна Доминику за все, что он сделал, и за то, что позволил прийти в себя в этом доме… – начала объяснять она, но леди Катрин прервала ее:
– Я в долгу перед вами за то, что вы заботились о моем сыне, когда он получил тяжелое ранение, поэтому я позволила вам оправиться после лишения свободы и болезни здесь. – Ее глаза вспыхнули гневом. – Но теперь вы здоровы. Это и мой дом тоже. Я нетерпима к якобинцам, мисс Грейстоун. Ни к одному из них.
Джулианна в волнении глотнула воздуха.
– Я в этом не сомневаюсь, – выпалила она, но тут же мудро прикусила язык, решив не напоминать о том, что это свободная страна.
Леди Катрин поднялась.
– Вы, безусловно, имеете право на свои политические взгляды, но у вас нет права на комнату в этом доме. Вы – враг.
Джулианна в ужасе воззрилась на нее, напряженно застыв на месте.
– Я поддерживаю революцию, – попыталась растолковать она, – но я вам не враг.
– Вы – враг, вне всякого сомнения! – вскричала леди Катрин. – Я – француженка, графиня, роялистка! Мой сын – англичанин, тори и патриот! Вы встречаетесь со своими союзниками-радикалами, отстаивая великую идею равенства и свободы для всех! Где же эта свобода, мисс Грейстоун? Вы ни за что не найдете ее в Париже, там, где толпа разграбила и умышленно разрушила мой дом! Я бежала из Парижа, опасаясь за свою жизнь. И это, по-вашему, свобода? Это – революция, которую вы так поддерживаете?
Джулианна даже не пыталась ответить.
– Я боюсь возвращаться в свой загородный дом, который веками принадлежал моей семье! И это свобода?
– Я не поддерживаю вандализм, насилие или другие средства устрашения, – тщательно подбирая слова, сказала Джулианна. – Но крестьяне, рабочие и прочие простые люди тоже заслуживают свободы.
– В этом доме вам следует держать свое мнение при себе. Что же касается вашей радикальной деятельности, то мой сын и без того несет на себе тяжелую ношу, а теперь он должен еще и беспокоиться о вас? Спасать вас? Давать вам приют? С какой стати? Только потому, что он поглощен этими рыжеватыми волосами, ладной фигуркой и хорошеньким личиком?
– Мы – друзья, – с трудом выжала из себя Джулианна.
– Я способна распознать пару любовников с первого взгляда, – резко бросила графиня. – И если вы думаете, что мой сын когда-либо свяжет себя серьезными обязательствами с такой женщиной, как вы, представительницей радикалов и якобинской богемы, вы ошибаетесь! С его стороны это не более чем мимолетное увлечение. Я знаю своего сына!
Вспыхнув, леди Педжет повернулась и фурией понеслась к двери. Но на пороге на мгновение остановилась и веско изрекла:
– Я хочу, чтобы вы убрались прочь из моего дома, как только полностью поправитесь, мисс Грейстоун. Надеюсь, это произойдет сегодня. Доминик ослеплен вашим очарованием. Но я – нет.
Джулианна в изнеможении рухнула на подушки. Графиня вселяла праведный страх и до этой впечатляющей вспышки ярости. И как леди Педжет могла даже думать о том, что Доминик был ослеплен ее очарованием? Он был самым холодным, самым рациональным человеком, которого ей только доводилось встречать!
И в памяти вдруг всплыл тот странный диалог:
– Ты любишь ее?
– Это в крайней степени неуместно…
Почему леди Педжет вообще задала подобный вопрос?
Джулианна уставилась в потолок, скованная таким напряжением, что даже ее кулаки сжались. Джулианна увлеклась мужчиной, которого толком не знала, когда их разделяла война, да еще и оказалась лишь мимолетным его увлечением. Боже праведный, что она наделала?…
Джулианна села, отбросив одеяла в сторону. Волна головокружения тут же нахлынула на нее.
Несчастная снова откинулась на подушки. Ей следовало хоть что-то съесть, а потом она покинула бы этот дом.
Джулианна попросила принести ее одежду, но горничная ответила, что платье выбросили в мусор, а нижнее белье повесили сушиться после стирки. Стычка с леди Педжет по-прежнему занимала все мысли Джулианны. Она хотела покинуть этот дом немедленно, до того как станет участницей нового неприятного разговора. Перспектива никогда больше не увидеть Доминика причиняла нестерпимую боль, что, впрочем, представлялось еще более серьезной причиной для скорого отъезда.
Вняв ее мольбам, Нэнси принесла одежду, и теперь Джулианна стояла в тонкой сорочке и нижней юбке, пока они прикрепляли турнюр к каждому бедру.
– Большое спасибо за то, что одолжили мне свои вещи, – прошептала Джулианна. Она все еще была немного не в себе после болезни и выпавших на ее долю суровых испытаний.
Нэнси была миниатюрной темноволосой француженкой и, вероятно, ровесницей Джулианны.
– Его светлость приказал нам выполнять любую вашу просьбу, миледи, – ответила горничная с сильным французским акцентом. И расплылась в хитрой улыбке. – Я не могла отказать, тем более когда его светлость так любит вас.
Джулианна не улыбнулась в ответ. Она точно знала, о чем думала эта хорошенькая горничная.
– Мы – друзья, – попробовала убедить она.
Нэнси рассмеялась, в ее тоне послышались задорные нотки. Горничная по-французски бросила:
– Ну конечно! – А потом хитро добавила: – Он не ложился всю ночь, сидел с вами, миледи.
Джулианна тоже перешла на французский.
– Обращайтесь ко мне просто мисс Грейстоун, Нэнси. У меня нет титула, – сказала она и уточнила, чувствуя, как яростно забилось сердце. – Он действительно просидел со мной всю ночь?