– Надин… мне очень нелегко говорить это. Надеюсь, ты поймешь. Я очень привязался к ней – и не только как к другу.
Какое-то мгновение Надин безучастно смотрела на него. Потом ее глаза округлились.
Когда она так ничего и не ответила, застыв на месте от изумления, Доминик пустился в непростые объяснения.
– Итак, если ты спросишь меня, изменились ли мои чувства к тебе, я отвечу – нет, не изменились. Однако я… – он замялся, подбирая верное выражение, – добиваюсь расположения Джулианны.
Надин продолжала молча смотреть на него, явно отказываясь верить его словам.
– Ты любишь ее? – наконец спросила она.
Доминику стало не по себе.
– Почему ты спрашиваешь меня о подобных вещах?
– Ты только что признался мне, что добиваешься расположения другой, в то время как формально мы все еще остаемся обрученными. Так ты решил бросить меня ради нее? – на удивление спокойно осведомилась Надин.
Доминик вспыхнул.
– Я возвращаюсь во Францию. Я решил разорвать помолвку и покинуть свою невесту, – категорично заявил он. – Ты не хуже меня знаешь, какой опасности подвергается агент в чужой стране. И я не влюблен.
Надин с подозрением сощурилась:
– Она – твоя любовница?
У Доминика перехватило дыхание. Он знал, что должен отрицать это по множеству причин – включая то, что Лукас Грейстоун никогда не должен был узнать об этой связи.
– Надин, она – леди.
– Да, она – леди, и это означает, что ты обольстил ее, ты – законченный подлец! Не говоря уже о том, что ты многим обязан ее братьям, они спасли тебе жизнь! Впрочем, я знаю тебя как человека не без моральных принципов, и это приводит меня к первому вопросу: ты любишь ее?
Доминик спрашивал себя, почему его щеки продолжали предательски гореть.
– Вряд ли, – резко бросил он. – Я не люблю подобных допросов. В любом случае она сейчас гостит в моем доме, и ты, несомненно, с ней увидишься.
– Ого, как ты рассердился! Эта тема – эта женщина – сбивает тебя с толку, – нахмурилась Надин. – Я не знаю, как вести себя в таких… таких обстоятельствах. Я потеряла тебя, но не из-за войны, а из-за другой женщины – любовницы!
– Ты не потеряла меня – ты никогда меня не потеряешь, – пообещал Доминик, нисколько не кривя душой.
– Я потеряла тебя, если ты добиваешься ее любви, не моей.
Он задумчиво смотрел на Надин. Возможно, в некотором смысле она была права.
– Ты расстроена, но не так, как может быть расстроена брошенная невеста.
Лицо Надин исказила гримаса.
– Я не хочу выходить замуж, но я действительно расстроена. Я в замешательстве. Мы не виделись два года – и все же мы знаем друг друга с детства!
– Именно поэтому я всегда буду тебе самым преданным другом, – попытался успокоить ее Доминик.
Но Надин не слышала его, она лишь часто моргала, пытаясь справиться с подступавшими слезами.
– Я хочу, чтобы ты был счастлив. Но она – лишь твоя любовница. Если, конечно, ты действительно не любишь ее. Ты подумываешь о том, чтобы жениться на ней?
Настал черед Доминика прийти в замешательство. Он вдруг спросил себя, что думал бы о браке с Джулианной, если бы Великобритания и Франция не находились в состоянии войны, если бы во Франции была восстановлена конституционная монархия. Их разделяло гораздо больше, чем политические разногласия и война. Доминик думал о своем месте в обществе. Брак с Джулианной был бы непростым, требующим немалых сил, но не невозможным – в обычные времена.
– Ты подумываешь о том, чтобы жениться на ней? – переспросила Надин, изумленная его молчанием.
Положа руку на сердце, Доминик не знал, что ответить. Не он ли подозревал Джулианну в вероломстве не далее как этим самым утром?
– Я с большой нежностью отношусь к ней, но наши отношения перегружены конфликтами.
– И что же, черт возьми, это означает? Она требует, чтобы ты женился на ней?
– Нет.
– Что же может провоцировать конфликты между тобой и твоей любовницей?
Доминик колебался, не зная, стоит ли посвящать Надин во все детали. Разумеется, рано или поздно она узнает о политических убеждениях Джулианны, ведь Катрин ни за что не скроет подобных фактов от Надин.
– Ты должна кое-что знать. Она – якобинка.
Надин потрясенно уставилась на него, не веря своим ушам.
Доминик бросился защищать Джулианну:
– Она спасла мне жизнь, Надин, и просто не понимает подлинной сущности революции. У нее нет ни малейшего представления о той анархии, которая творится сейчас во Франции! В сущности, ее желание служить простым людям достойно восхищения. Она из тех, кто способен отдать свою последнюю рубаху случайному незнакомцу.
Надин чуть не задохнулась от негодования:
– Только послушай, что ты несешь! Неужели ты и вправду защищаешь сторонницу якобинцев?
Она по-прежнему отказывалась верить в происходящее.
– Я уверен, что…
Надин резко оборвала его:
– В якобинцах нет ничего достойного восхищения! – Она прямо взглянула ему в глаза. – Эта твоя любовница, должно быть, очень красива.
Доминик счел разумным промолчать.
– Тебе и не нужно отвечать! – вскричала Надин. – Я знаю, что она ослепительна. Я знаю, что она делит с тобой постель. Ты делишь постель с врагом!
Уорлок ушел, а Джулианна, дрожа всем телом, в отчаянии рухнула на диван и закрыла лицо руками.
Том был в страшной опасности. Его взгляды были намного радикальнее, чем убеждения Джулианны. Том мог одобрять даже категоричные идеи Батлера. Трейтон на дух не выносил английскую аристократию: он часто рассуждал о необходимости лишить собственности целый общественный класс одним махом, невзирая на то, что для этого потребуется! Том осмеливался говорить даже о свержении короля, о том, что страной должно управлять правительство, такое же как во Франции, за которое проголосовали бы выбранные представители населения. Но Джулианна никогда не обсуждала с Томом достоинства и недостатки подобных революционных идей – слишком уж неправдоподобными представлялись эти взгляды. Как сказал Уорлок, Англия – не Франция, и здесь еще не созрели до революции.
Но убеждения Тома сами по себе уже были государственной изменой.
Джулианна знала: если Тому предъявят подобное обвинение, его совершенно точно признают виновным.
И как после этого она могла отказать в том, о чем просил ее презренный дядя? Ах, если бы только нашелся какой-то другой способ добиться освобождения Тома!
– Джулианна?
Она вскочила с дивана, услышав голос Доминика. Педжет стоял на пороге гостиной, пристально глядя на нее.
– Ты чуть не плачешь. Жерар сказал мне, что здесь был Уорлок. Что случилось?
А вдруг во власти Доминика было вызволить Тома из тюрьмы?
Джулианна бросилась вперед.
– Я никогда никого не презирала больше, чем Уорлока! – Она захлопнула дверь за спиной Доминика, глаза которого изумленно округлились. – Тома арестовали. Его будут судить за государственную измену.
Доминик сжал ее плечи.
– Постарайся успокоиться.
– Как я могу быть спокойной? Власти прервали работу съезда в Эдинбурге. Триста участников были арестованы. Среди них был Том!
Он отпустил Джулианну.
– Я услышал об этих арестах вчера вечером. Мне не пришло в голову, что Трейтон может оказаться одним из задержанных.
– Я так переживаю, а ты не волнуешься вовсе!
Доминик помрачнел:
– Трейтон – оголтелый якобинец. Полагаю, он может быть опасен для таких людей, как я, как твой брат.
Джулианна застыла на месте. Надо же, а она совершенно забыла, что Том написал Марселю, изобличив Доминика в качестве британского шпиона. Джулианна затрепетала, понимая, что теперь просто обязана сказать Доминику правду. Он мог оказаться в опасности. Шпионы могли затаиться близ Бедфорд-Хаус – или даже внутри дома.
Но Джулианна знала и то, что никогда не забудет глаза Доминика этим утром, когда он застал ее роющейся в его столе. Если она признается Доминику, что натворила, он никогда больше не будет доверять ей – и ни за что не поможет Тому.
Она не знала, как поступить.
– Что с тобой, почему ты так ломаешь руки?
Джулианна расцепила нервно сомкнутые пальцы.
– Его нельзя судить за измену. Что, если его повесят? Том – мой друг, я знаю его с детства!
– Что еще сказал Уорлок? – Тон Доминика был спокойным, даже слишком спокойным.
Джулианна жадно втянула ртом воздух. Уорлок не запрещал ей раскрывать подробности их разговора Доминику, но она нисколько не сомневалась в том, что эта беседа должна была остаться тайной для всех.
– Джулианна? Ты побелела как мел.
– Я его боюсь.
Во взгляде Доминика появилась резкость.
– Полагаю, ты имеешь в виду Уорлока?
– Ты не должен конфликтовать с ним.
Доминик настойчиво, почти силой взял ее за руку.
– Чего он хочет?
– Он хочет, чтобы я шпионила для него.
Доминик выглядел потрясенным.
– И он сказал тебе об этом напрямик?
Кивнув, Джулианна воскликнула:
– Он хочет, чтобы я предала своих друзей! Он хочет, чтобы я поддерживала связи с радикалами и сообщала ему о каждом разговоре, каждом их шаге!
Сама эта мысль казалась Джулианне такой отвратительной, что к горлу подступила тошнота.
– Если я соглашусь, они освободят Тома без предъявления обвинений. В противном случае он заставит моего друга страдать – он так и сказал! Доминик, и это мой дядя!
– Что ты ему ответила? – резко бросил Доминик, выпуская ее руку.
Джулианна отшатнулась:
– Я никогда не стала бы шпионить за своими друзьями. Никогда не предала бы дело революции.
Доминик пронзил ее взглядом, выражение его зеленых глаз было суровым, почти пугающим. Напряжение буквально парализовало Джулианну. Если бы только она не рассказала Тому всю правду о Доминике…
– Почему ты так на меня смотришь?
– Потому что я вдруг вспомнил, какими неистовыми могут быть якобинцы, – ответил Доминик.
В его взоре мелькала настороженность. Джулианна предала его, но он об этом не знал. «Он ни за что не должен узнать об этом!» – в отчаянии стучало в ее висках.