Джулианна изумленно раскрыла рот.
– Даже не пытайся отрицать это. Марсель мне все рассказал. Ты – любовница Бедфорда!
Его глаза гневно сверкнули.
Джулианна задрожала:
– Да, так и есть. Я люблю его.
– Он – проклятый тори! – выкрикнул Том.
– А мне все равно! – в тон ему закричала Джулианна.
Он побледнел:
– Что стало с твоими принципами?
– Мои приоритеты изменились.
– Твои приоритеты изменились? – эхом повторил Том, не веря своим ушам.
– Марсель использовал меня, а потом пытался убить Доминика.
– Ну и прекрасно! – снова повысил голос Том. – Мне очень жаль, что он потерпел неудачу!
Джулианна почувствовала себя так, будто ей выстрелили в самое сердце.
– Тебе лучше покинуть этот дом, – сказала она.
Том даже не шелохнулся.
– Выходит, ты теперь тоже относишься к проклятым тори?
Джулианна не удостоила его возмущенное замечание ответом.
– Я прошу тебя уйти, – сказала она, заметив краешком глаза, как в комнату, явно готовясь ее защищать, вошел Гаррет.
– Значит, мы теперь – враги? – с горечью спросил Том.
Джулианна знала лишь одно: он желал Доминику смерти. Поэтому с такой же горечью бросила:
– Да, Том, мы – враги.
Трейтон на мгновение потерял дар речи, потом воскликнул:
– Я любил тебя!
Джулианна ничего не ответила. Ее просто колотило от ярости.
Лицо Тома исказилось гневом, он повернулся и зашагал прочь.
Октябрь 1793 года, долина Луары, Франция
Доминик смотрел вниз на полосу холмов, сожженных дочерна. Его сердце дрогнуло, и он потерял способность дышать.
А все потому, что все эти земли, насколько хватало глаз, принадлежали ему.
«Они уничтожили виноградники, – подумал Доминик. – Они сожгли их дотла».
Сейчас, сидя верхом на своем боевом вороном коне и наблюдая за происходящим с потемневшего холма, он не мог поверить в то, что видел собственными глазами. Среди этих виноградников он вырос. Доминик отчаянно боролся с собой, пытаясь отогнать воспоминания о том, как играл здесь ребенком с Надин и их кузенами. Он глубоко вдохнул, пытаясь вернуть былое хладнокровие. Интересно, замок устоял? Или они уничтожили и его тоже?
Они не способны сломить вандейский мятеж, подумал Доминик, но могут уничтожить их земли. И это было намного серьезнее, чем военная тактика, намного серьезнее, чем желание уморить мятежников голодом. Французское правительство собиралось нанести тяжелый удар по роялистам – сломить их дух.
И Доминик решил, что будет стоять насмерть, до самого последнего вздоха.
– Во имя победы, – по-французски выдохнул он. И почувствовал, как слезы заструились по его лицу.
Злясь на себя за эту минутную слабость, Доминик резко смахнул слезы. Он оставил Мишеля после битвы при Шоле – битвы, которую они проиграли. Увы, дело обстояло намного хуже: армия Мишеля была расколота. Жаклин сумел перебросить примерно двадцать пять тысяч солдат к Гранвилю, где его должна была ждать британская экспедиция с боеприпасами. Оставшаяся часть его людей была отрезана, они находились в тылу врага. Пополнение запасов армии было перенесено на третью неделю месяца. Войскам Мишеля грозили тяжелые потери – или даже полное уничтожение.
Мишель отчаянно нуждался в помощи Доминика. В свое время Педжет был заместителем командующего. Он совершенно не считался с приказами Уорлока: всегда был в самой гуще сражения, на передовой. Женщины и дети шли за ним в бой точно так же, как сейчас шли за Мишелем. Доминик вспомнил, как недавно у него на руках умерла молодая мать. Перед глазами так и стояла маленькая девочка, отчаянно цеплявшаяся за погибшую.
Ребенка забрал родственник, а Доминика теперь преследовало еще одно тягостное воспоминание об этой проклятой войне.
Сейчас он мрачно думал о том, что вернулся во Францию всего каких-то шесть недель назад, а уже обзавелся сотней мучительных воспоминаний, одно хуже другого.
Доминик отчаянно рвался навестить замок Фортескью, но скакать от Шоле до поместья пришлось бы полдня, он не хотел оставлять Мишеля и находившиеся под командованием друга войска. И все-таки Мишель убедил его заглянуть в родовое имение.
Доминик пустил коня рысью и понесся мимо почерневших и сожженных виноградных лоз. В нос било невыносимое зловоние. Разумеется, земли Доминика были выбраны неприятелем для суровой расправы. Мишель знал, что Педжет рано или поздно вернется во Францию и займет свое место в его войсках, и это, несомненно, было известно и врагам Доминика.
Внутри все мучительно сжалось. Неужели за ним снова шпионили во Франции?
В конце концов, Марсель оставался на свободе, и никому, даже Уорлоку, не удавалось отследить все его действия.
Никогда еще Доминик не вел себя столь осмотрительно. Он шагу ступить не мог без того, чтобы не оглянуться и не убедиться, что за спиной не маячит снайпер.
А ведь Джулианна шпионила за ним, добывая информацию для Марселя…
Это была убийственная правда. Доминик стал спускаться по крутому склону, размышляя о Джулианне. При мысли о ней сердце в груди, казалось, опалило мучительным огнем. Как она могла предать его? Этот вопрос настойчиво преследовал Доминика днями и ночами. Казалось, ответ был где-то совсем рядом. Если бы только Доминик мог прорваться сквозь тень неизвестности и схватить его! И как только он нашел бы этот ответ, он обязательно бы все понял…
Теперь Доминик не спал ночами. Его буквально преследовали кошмары. В этих ужасных снах кто-то невинный погибал в кровавом сражении, и Джулианна была рядом, готовая в любой момент предать Доминика. Так что отныне он предпочитал не смыкать глаз, так и лежал, устремив взгляд в потолок и настойчиво прокручивая в сознании один-единственный вопрос: почему?
В ее объятиях он спал как младенец.
К этому моменту Джулианна должна была уже благополучно добраться до Корнуолла. Осознание этого давало Доминику некоторое облегчение. Интересно, она все еще занималась своей радикальной деятельностью? Посещала ли собрания якобинских обществ? Боже милосердный, если бы она только могла видеть, что стало с этой страной! Даже при том, что Доминик по-прежнему был в ярости на Джулианну, ему совсем не хотелось, чтобы она втягивалась в эту войну. Она должна была оставаться в полной безопасности, вне пределов досягаемости Марселя. Уорлок заверил Доминика, что отправленный в Грейстоун Гаррет Фергюсон был одним из самых опытных и умелых его людей. Себастьян поклялся, что Джулианна и ее близкие будут надежно защищены от Марселя и ему подобных.
Доминик знал: да, Джулианна предала его – но он всегда будет защищать ее. Она предала вандейцев – но он всегда будет любить ее. И все же никогда к ней не вернется. И никогда не простит ей предательство. Никогда не сможет понять.
Его сердце снова горело огнем. Доминик чувствовал себя так, словно из глаз вот-вот снова заструятся горькие слезы. Но он ни за что не позволил бы себе плакать. Он не хотел думать о Джулианне. Не хотел вспоминать ее сияющие глаза, полные любви, ее нежную улыбку или дразнящие взгляды. Не хотел думать о том, какой красивой она была в том серебристом вечернем платье, или о том, какой страстной она становилась в его постели. Доминику не стоило размышлять о ее излишней доверчивости и наивности – и о том, как ее неискушенность иногда обескураживала, а иногда и пленяла его. Доминик не должен был думать о времени, которое они провели вместе, – и все же думал о ней каждый день, не в силах справиться с собой, ее прекрасный образ преследовал его по ночам…
Спустя час Доминик пришпорил боевого коня, пустив его легким галопом вверх по дороге, показавшейся из темноты выжженных холмов, к шато и надворным строениям, ясно вырисовывавшимся впереди. Поместье еще существовало. Но Доминик не чувствовал облегчения – ему было страшно.
Он постепенно приближался, осматривая места, которые когда-то считал родными. Конюшня, различные жилые постройки и винодельня были разгромлены. В каменных стенах зданий чернели воронки от снарядов.
Доминик увидел свой двухэтажный дом с двумя высокими башнями по бокам. Светлые каменные стены местами были опалены, некоторые окна разбиты. Входная дверь оказалась распахнутой.
Доминик остановил своего мерина и спешился. Он медленно добрел по каменной дорожке до дома и остановился перед открытой дверью, заглядывая внутрь.
Когда-то парадный холл мог похвастать безупречными мраморными полами, темно-красной меблировкой и шедеврами искусства. Теперь же здесь не осталось ничего, даже хрустальных люстр размером с фортепиано.
Доминик бросил взгляд в примыкавшую к холлу гостиную. Исчезло все, включая шторы из дамасской ткани.
Они забрали все.
Даже Джулианну.
Спустя два дня Доминик бросил уздцы своего утомленного мерина молодому гражданскому служащему, сопровождавшему войска, любезно улыбнувшись парню и приказав ему как следует накормить коня. Когда юноша спешно увел лошадь, Доминик посерьезнел и зашагал мимо нескольких групп мужчин, женщин и детей, сидевших перед маленьким костерком, на котором готовилась пища. Мишель поглощал свой ужин в компании других офицеров, расположившись у другого костра, побольше.
Доминик знал, что никто не накормит его коня хорошенько. Зерна не было, и лошадей приходилось держать на подножном корму.
Стояла темная беззвездная ночь, черные тучи плыли по небу, скрывая большую часть луны. Но костер горел ярко, и Доминик вошел в большой круг света, увидев Мишеля, этого низкого темноволосого человека в бриджах, сапогах и потертом сюртуке. Мишель отставил в сторону свой суп – этот суп, насколько Доминику было известно, обычно варился из картошки, моркови и, если очень повезет, куска мяса. Повсюду, где появлялась армия Жаклина, местные жители и фермеры предлагали им помощь, но население не могло прокормить целую армию.
Доминик уселся рядом с Мишелем на свернутом одеяле. Жаклин сжал плечо друга, пронзая его взглядом и не говоря ни слова.