Он накинулся на нее с поцелуями. Его руки гладили ее тело, плечи, спину. Потом прижал к себе. Она впилась пальцами в его спину, чтобы стать еще ближе.
Прервав поцелуй, он отодвинулся.
Леони оттолкнула его от себя и развернулась, чтобы уйти. Пусть убирается, куда хочет! Сейчас это ее единственное желание. Однако он схватил ее за руку, и в следующую секунду она поняла, что прижата спиной к стене. Тут Лисберн наклонился к ней и сказал тихим, охрипшим голосом:
— К дьяволу, Леони!
А она ответила:
— Я вам никакая не Леони… — Поцелуем он заставил ее замолчать.
Надо было остановить его. Причинить ему боль, если потребуется.
Но она даже не стала делать вид, что борется с ним. Лучшее решение — стоять вот так, упираясь ладонями в стену, пока он пытается утянуть ее за собой в темноту. Его губы и язык то упрашивали, то требовали, подводя ее к самому краю, за которым, как казалось, бушевало море, и вздымались волны, грозившие утащить в бездну.
Леони понимала, что он опирается руками о стену по обе стороны от ее лица. Большое тело нависает в каких-то нескольких дюймах над ней. Он зажал ее. И все узкое пространство между ними заполняет его запах, более острый и темный, чем обычно. Его вкус она ощущала у себя во рту и не могла отделаться от этого ощущения. Ей все никак не удавалось восстановить равновесие, ноги дрожали, и если бы она не держалась за него, то сползла бы вниз по стене.
Лисберн отпустил ее губы.
Она подняла руку, чтобы ударить его, потому что тонула, а он играл с ней. Но тут Лисберн совершенно неожиданно приложился губами к ее щеке.
Леони втянула в себя воздух.
А потом он принялся покрывать поцелуями ее лицо. От такой нежности ей стало больно, захотелось заплакать.
С похотью она бы справилась.
С нежностью — нет.
Леони не могла пошевелиться. Стояла как зачарованная, готовая растаять. Его поцелуи напомнили ей теплый летний дождь. Сопротивляться не было сил, он уже целовал ее шею. Потом спустился ниже, коснувшись губами плеч. И она даже перестала понимать — по-прежнему стоит ли или уже летит в падении.
Но нет, Леони все еще держалась на ногах. Стояла потерянная. Убрав ее руки со стены, Саймон взял ее лицо в ладони, потом, не торопясь, провел руками по плечам, по груди. Она подумала, что ей нужно заново научиться дышать сквозь этот прилив чувств.
Над ухом прозвучал его голос, хрипло и низко.
— Прикажи мне остановиться.
— Нет, не хочу.
— Не заставляй решать меня. — Между словами он целовал ей шею.
— Я так и сделаю, — сказала Леони. Если ему захочется остановиться, пусть останавливается. Он знает, что делает. Это для нее все было внове. Кроме того, она не была знатоком в области морали. Пусть сам решает.
— Леони!
Ее имя, произнесенное вслух, и то, как он это произнес, заставили сжаться ее сердце. Так нечестно! Чего еще ему нужно? Почему он не берет, что явно принадлежит ему?
Выбросив руку вперед, Леони схватила его за шейный платок.
— Иди! — выдохнула она. — Кто тебе мешает? Зачем ты вернулся? Я тебя просила? Я удерживаю тебя здесь?
— Ты меня не останавливаешь.
Он оставил это на ее усмотрение! На усмотрение той самой, которая влюбилась до беспамятства и чье сердце он собирается разбить. Той самой, которая ничего не знает о том, как занимаются любовью, и имеет представление только о механике этого процесса, что абсолютно бессмысленно!
— Отлично! — сказала она. — А теперь перестань играть со мной. — Отпустила шейный платок и, собрав последние остатки силы воли, оттолкнула его от себя, сильно, как смогла. Потом развернулась и двинулась к лестнице, откинув волосы с лица.
Он — мужчина. И, по идее, должен хотеть от нее лишь одного!
Насколько это может быть трудно?
Марселина должна была бы…
— Ты запрешь дверь на засов? — донесся голос из-за спины.
— Только когда буду уверена, что ты ушел.
— Это не безопасно.
Она не остановилась.
Не безопасно! С ним все в порядке?
Когда Леони миновала площадку, то услышала, как засов громыхнул и встал на место, с усилием.
Сердце неистово заколотилось.
Она ускорила шаг, преодолевая последние ступеньки, и направилась в комнату для заседаний. Там передвинула манекен, подровняла стопку модных журналов. Ничего не значит, если он снова придет и снова уйдет. Она пережила разорение в Париже и катастрофу в Лондоне. Пережила замужество сестер, вышедших за аристократов. Судя по всему, он принял решение. Она переживет и это, что бы ни случилось.
В коридоре послышались шаги. Он остановился у порога. Леони не обернулась.
— Ты ведь знаешь, что я не могу уйти, пока кто-нибудь не закроет за мной дверь, — сказал Лисберн.
— Это хорошая причина, — усмехнулась она.
— Иди сюда, — позвал он.
В ней вскипела кровь. На миг мир вокруг окрасился в кровавый цвет. Сейчас бы ей оружие в руки. Ржавый топор — было бы самое то.
Леони обернулась.
— Иди сюда? — переспросила она. — Иди сюда! Да что это с тобой?
— Я попытался уйти, но не могу же оставить тебя в таком состоянии. — Он сделал неопределенный жест рукой.
— Ты не можешь оставить меня в моем собственном доме?
— Я не хочу… Я не понял… — Он замолчал, сдвинув брови. — Ты разозлилась, и это не безопасно…
— Тебе обо мне ничего не известно.
— Только не говори, что можешь сама о себе позаботиться. Я знаю, что это не так, — заявил он. — Ты могла бы ударить меня, дать пинка, воткнуть в меня шляпную булавку. Ты не сделала ничего!
Ей никогда в голову не приходило, что можно воспламениться, не сунувшись в огонь, но Леони почувствовала, как вспыхнули у нее щеки, как жар разлился по всему телу от замешательства и разочарования, и от всепоглощающего гнева.
— Я не хотела останавливать тебя! — крикнула она. — И как ты можешь обвинять меня, когда сам заранее знаешь, как поведешь себя с женщинами. Не смей притворяться, что не пытался соблазнить меня с той минуты, как мы встретились в первый раз. И это твое идиотское пари! Для тебя не важно, выиграешь ты его или проиграешь, потому что собираешься выиграть то, чего реально желаешь. А что касается соблазнения, то тут ты дашь фору любому из тех, кого я когда-либо встречала. И, наверное, никогда такого не встречу, но здесь я не буду торопиться с выводами. Что ж, ты достиг своей цели. Удивлен? Возмущен? Что-то имеешь против?
— Это не то, о чем я думал.
— Ты еще о чем-то думал? — Она приподняла бровь. — Я полагаю, что нет. Ведь ты такой же, как и другие мужчины, в особенности аристократы, которым все быстро надоедает. Вы хотите того, чего не можете получить, а когда получаете, сразу теряете интерес. Вот и сейчас у тебя пропал интерес.
— Неправда…
— Смешно! — сказала Леони. — Но это у меня пропал интерес. Это мне скучно. Я хочу, чтобы ты ушел. Так и тянет сказать, чтобы ты убирался из моей жизни, но это будет непрактично. А я вся из себя такая деловая, упрямая и организованная. Ты внес анархию в мою работу, в мои обязанности, в мою жизнь. Ты и твой дурацкий кузен, который забыл, что провел ночь с девушкой, хотя обращает внимание на каждую поникшую ромашку и на каждую ласточку, которая может — или не может? — пострадать от смертельной простуды. — К собственному ужасу, она вдруг залилась слезами.
Лисберн стоял и смотрел на нее. Она схватила первое, что подвернулось ей под руку — это оказалась подушечка для булавок, — и швырнула в него.
— Леони!
Она кинулась к двери, пытаясь сдержать рыдания, которые разрывали ей грудь. Саймон перехватил ее на полпути, обнял и поднял на руки.
— Нет! — Замолотив кулаками по его груди, Леони начала вырываться. — Поставь меня на пол! Убирайся! С тобой все кончено.
Лисберн отнес ее к кушетке, как будто она была одной из тех чувствительных леди, которые при первой возможности готовы упасть в обморок от излишней впечатлительности или деликатного воспитания. С ней все обстояло по-другому, ей хотелось драться, хотелось биться. Он не стал ее укладывать, а сел на кушетку сам, не размыкая объятий, пока Леони продолжала яростно сражаться с ним и со скорбью, которая грозила задушить ее.
— Я ненавижу тебя, — выдохнула она. — Ненавижу тебя и твоего идиота-кузена. Вы все разрушили!
Уронив голову на его плечо, она все-таки сдалась и разрыдалась. Леони чувствовала себя несчастной — сбитой с толку, сломленной и полной ярости. И у нее был повод. Жизнь, которую она выстраивала с таким трудом, лежала в руинах. Еще ее угораздило влюбиться в римское божество, и никому не было известно, к чему это приведет.
Лисберн не мог оставить ее во так — одну, рыдающую.
Да он в любом случае не смог бы оставить ее и уйти.
Сейчас она лежала у него на руках, теплая, вся в слезах, растрепанная. Прическа у нее практически рассыпалась, накладные пряди волос открепились. Поэтому, чтобы занять себя чем-нибудь, пока не придумает, что делать дальше, Саймон начал разбирать ее прическу.
Сначала вытащил цветы, потом осторожно отцепил накладные пряди вместе с лентами, вынул шпильки из локонов на затылке и освободил все волосы. Пряди, уложенные в пучки над ушами, тоже обмякли и обвисли, он распустил их по плечам.
Пока Лисберн занимался волосами, она затихла. К тому времени, когда он вытащил последнюю шпильку, Леони подняла голову и села, отвернувшись от него и не открывая глаз.
Он посмотрел на нежную линию шеи и понял, что не уйдет отсюда в ближайшее время.
«Ты достиг своей цели», — сказала она. Однако Саймон не знал, как это объяснить, потому что не мог понять, что заставило его в тот момент поступить так, а не иначе. Если бы он не заключил ее в объятия, это было бы понятно. Но он потерял над собой контроль, поцеловал ее, прижал к себе. И потом, каждый раз, когда пытался уйти, это становилось все труднее, да и, казалось, не имело смысла.
Ему и сейчас плохо думалось. Все эти волнения — страсть, гнев и что-то там еще — как будто по-прежнему оставались рядом с ними, бурлили в глубине, не выходя на поверхность, и мешали ему мыслить ясно.