Саймон встал и меньше чем за десять минут привел себя в порядок, а потом ушел.
Особняк Лисберн-Хаус, позже
Он поднимался по лестнице к себе в спальню, когда услышал за спиной шаги Суонтона.
Только сейчас Лисберн вспомнил, что предоставил кузену самому добираться из «Воксхолла».
Остановившись, он подумал, что сказать.
— А вот и ты, — объявил Суонтон. — Никто так и не понял, куда ты исчез. И мадам — тоже. Так что я предположил, что ты решил присмотреть за ней.
— Да.
— Как низко с ее стороны. — Суонтон тоже ступил на лестницу, чтобы нагнать его.
Саймон стал подниматься дальше.
— Это точно, — согласился он. — Нужно ведь было хоть как-то восполнить нанесенный ей ущерб. А ты? Нашел Глэдис?
Суонтон ничего не ответил.
Лисберн обернулся и посмотрел на поэта. У того лицо пылало.
— Она оказалась не так дружески и всепрощающе настроена к тебе?
— Я не смог найти ее, — признался он. — Снова и снова я слышал ее голос, но он звучал так слабо и на таком отдалении, что я вообще потерял бы его, если он не был бы таким особенным. Я уверен, что слышал его среди наших знакомых, которые в это время танцевали. Но найти ее так и не сумел. Казалось, там весь мир танцует, и… — Суонтон замолчал, нахмурился. — Скажи, она ведь такая же высокая, как Клара?
— Таких высоких женщин, как Клара, не так уж много. — Он подумал, что Глэдис довольно крупная особа, ее трудно не заметить в толпе. В то же время она казалась похудевшей. Либо из-за этого, либо из-за новой одежды она стала выглядеть стройнее в известной степени. Правда, лишь в известной степени. Ее никогда не называли стройной.
— В любом случае невозможно было с уверенностью определить, находилась ли она среди танцующих, а после того, что случилось на вечере, у меня не было никакого желания приставать к кому бы то ни было, не зная наверняка, что это — та самая, нужная мне женщина. — Суонтон потер лоб. — Возможно, я просто передумал заговорить с ней. И поэтому… — Повисла тишина. Он покраснел еще гуще. — Я все старался услышать ее голос, но тут со мной заговорил Кроуфорд. Он сказал, что вся эта сцена с женщиной — нелепа. Никто ей не поверит. В разговор сразу встрял Хемптон, и вот он заявил, что люди поверят в любой скандал. Естественно, они заспорили. Клянусь, их высшее счастье — это противоречить друг другу, потому что тогда появляется повод заключить пари. Затем я потерял след этого чудесного голоса и больше не слышал его. Мне кажется, что твои кузины уехали из «Воксхолла», пока Кроуфорд с Хемптоном препирались, потому что в следующую минуту я увидел Бейтса и Флинтона. Дам с ними не было. К слову, с ними находились другие дамы и… Ладно, было жутко неловко спросить их о твоих кузинах.
— Эти типы подняли бы тебя на смех, позволю себе заметить, — сказал Лисберн.
Они дошли до конца лестницы, и Саймон почувствовал себя на сто лет старше. Было несправедливо то, что Суонтон — такой чувствительный! — оказался в столь унизительном положении. Если бы какая-то неизвестная женщина обвинила любого другого мужчину в том, что он сделал ей ребенка, а потом бросил, светское общество просто пожало бы плечами. Но мир любит свергать идолов. В случае со Суонтоном общество разорвет его на части и втопчет в грязь.
Но самое ужасное не это — Суонтон выживет, и в конце концов все встанет на свои места. Самое ужасное — это ущерб, который нанесен мисс Нуаро. И ее девушкам. И ее магазину.
Тем не менее можно было не очень переживать по этому поводу, во всяком случае, не больше, чем Лисберну имело смысл переживать о своей уязвленной гордости. А он совсем не расстраивался на этот счет, как должен был бы. Он плохо обошелся с Леони, однако же…
Саймон был счастлив. Он не мог забыть ее — полуобнаженную, с его шляпой на голове. И хотя ему удавалось подавить улыбку, справиться с радостью Лисберн не мог.
В любом случае они с мисс Нуаро сделали все, что было в их силах, чтобы приглушить скандал. Глэдис тоже приняла в этом участие, вольно или невольно.
Ни на что другое, более умное, он сейчас не был способен. Стоило выспаться как следует и наверстать ночь.
— Иди, поспи, — сказал он Суонтону. — Потом разберемся.
Глава 12
Розалинда: Но в вас нет ни одного из признаков, о которых говорил мой дядя — он научил меня, как распознавать влюбленных. В эту клетку, я уверен, вы еще не попались.
Орландо: Какие это признаки?
Розалинда: Исхудалые щеки, чего у вас нет; ввалившиеся глаза, чего у вас нет… Затем чулки ваши должны быть без подвязок, шляпа без ленты, рукава без пуговиц, башмаки без шнурков, и вообще все в вас должно выказывать неряшливость отчаяния.[21]
У. Шекспир. «Как вам это понравится». Акт 3, сцена 2.
Вторник, 21 июля
Саймон пытался заснуть. Из этого ничего не получалось, как он ни старался, даже несмотря на дикую усталость, которую испытывал, когда рухнул в постель. Он крутился с боку на бок снова и снова и оставался бодрствовать в состоянии, близком к умопомрачению, когда казалось, что раздается тревожный набат, что крыша рушится, и ему надо бежать, чтобы предупредить людей и сделать нечто важное.
К тому времени, когда солнце едва поднялось над горизонтом, Лисберн сдался, поняв, что не заснет, но остался в постели. Закинув руки за голову, он уставился взглядом в балдахин над кроватью и стал вспоминать то, как провел время с мисс Нуаро, в особенности последние часы с ней.
Наконец он услышал, как в спальню прокрался Полкэр, чтобы заранее подготовить все до того, как хозяин соизволит проснуться. К его досаде, сегодня тот уже бодрствовал. Он не стал счастливее оттого, что хозяин неподобающе быстро принял ванну, побрился, оделся и отправился вниз завтракать.
Суонтон уже сидел за столом. К тарелке был прислонен свежий номер «Утреннего обозрения Фокса», сложенный пополам для удобства чтения.
— Новости, судя по всему, не настолько ужасны, если ты не лишился аппетита, — заметил Лисберн.
— Я пытаюсь докопаться до истины, — сказал Суонтон. — Найти имя, слово, которое я вдруг пропустил — все, что угодно, что поможет воскресить дремлющие воспоминания. У меня такое впечатление, что «Обозрение» пишет о ком-то другом. Что вполне возможно, ведь в нем помещено сразу три противоречивых сообщения. В самом вразумительном из них описываются утомительные подробности того, во что были одеты дамы. — Пауза. — В особенности какое именно платье было на твоей кузине, леди Глэдис. И о чем она говорила. В этой статейке ей уделено больше места, чем леди Кларе! — Он посмотрел на Лисберна. — Мне даже стало интересно, вдруг ты сам написал эту заметку. Но я так и не смог себе представить, что ты настолько восхищен своими кузинами, пусть даже леди Клара, по всеобщему мнению, самая красивая девушка в Лондоне. Восторгаться женщинами — это совсем не твой стиль. Я вообще не уверен, что ты можешь восторгаться хоть чем-нибудь. И что тебе известно о платьях, помимо самого быстрого способа освобождать от них женщин?
Он говорил правду. Лисберн не был склонен поэтизировать женщин. С ним этого не случалось со времени, когда он еще школьником преодолел мучительный процесс первой страстной влюбленности.
Однако он же процитировал ей Шекспира — фразу из любовной сцены в «Ромео и Джульетте». Не больше и не меньше!
Но Суонтону ни к чему знать об этом.
— Ты даже к своей одежде невнимателен, — заметил кузен.
Саймон оглядел себя и нахмурился.
На память пришла сцена из «Как вам это понравится», когда Розалинда описывает влюбленного мужчину.
«Затем чулки ваши должны быть без подвязок… рукава без пуговиц, башмаки без шнурков и вообще все в вас должно выказывать неряшливость отчаяния».
Но то драма и поэзия — область, где Суонтон чувствовал себя, как рыба в воде, — а Лисберн не был влюблен. Он просто слишком устал и был раздражен тем, что пришлось тратить время на бесконечное одевание.
С газетой в руке поэт продолжал говорить:
— Ты всегда доверяешь свой внешний вид Полкэру. Может, он сумеет перевести нам вот это: «Рукава с двойными буффонами» или «Корсаж с половинной стойкой»? У тебя есть хоть какое-то представление, о чем это вообще?
Лисберн покачал головой и отошел к буфету. Какое-то время он разглядывал тарелки под крышками, потом понял, что думает не о еде. Мысли были заняты только мисс Нуаро. Его шляпа у нее на голове, тело едва прикрыто чем-то полупрозрачным. Короткая улыбка… Она ласкает его… Она уверена в нем…
Ну и отлично! Ему нравилась ее чрезмерность. Он желал ее, возможно, больше, чем это было удобно. Но он не был влюблен. Он вообще не верил, что такие вещи существуют. Его родители сильно любили друг друга. Однако они были исключением среди тех, кого он знал.
— Видно, от тебя столько же проку, сколько и от меня, — заметил Суонтон. — Наверное, здесь описка. Вместо «буффонов» должно стоять «буфы», но я все равно в недоумении: «двойные» — это как? Продольные или поперечные? И как их можно пришить?
— Я спрошу у мадам, когда поговорю с ней, — сказал Лисберн. — Если она станет со мной разговаривать.
— Разве вы не поговорили прошлой ночью?
Пока Саймон придумывал, как сформулировать осторожный ответ, Суонтон откинулся на спинку стула и хлопнул себя по лбу — именно так должны поступать в подобной ситуации поэтические натуры.
— Какой же я глупый! Ты ведь не смог бы нормально пообщаться с ней после всего, что случилось. К тому же и я выглядел, как откровенный идиот, когда она задала мне вопрос о ребенке. Ты заметил, какое выражение лица было у нее, когда она спросила, не страдаю ли я амнезией? Ведь мужчина, ей-богу, должен иметь по крайней мере хоть слабое представление о том, есть у него ребенок или нет! Я был слишком взволнован, чтобы посмотреть на девочку. Она похожа на меня, как ты думаешь?