скул.
— Дьявол его забери! Это все мой кузен, он заразный! Чего я только не наговорил!
— Вы заговорили стихами, — сказала она. — Определенного жанра. Стихами, предназначенными для дам, за которыми ухаживают.
Однако Лисберн без всяких ухаживаний уже завоевал ее, не приложив для этого вообще никаких усилий. Он покорил ее с первой встречи, когда она увидела его в Британском Институте. А потом по уши влюбилась и отдалась ему… Каким абсурдно быстрым оказался этот путь, что было удивительным для разумной девушки, прочно стоявшей на земле.
Возможно, все так случилось, потому что для нее это было чем-то непривычным.
А возможно, тут сыграли роль сэндвичи.
— Этого я и боялся, — сказал Лисберн. — И что, работает?
— Вовсе нет. — Повернувшись к нему спиной, Леони взяла в руки счет и принялась изучать его, хотя цифры и слова в нем могли бы с таким же успехом быть греческими, арабскими или китайскими.
Она услышала, как Лисберн пересек комнату, но не подняла головы. Ей это было не нужно. Леони ощутила его присутствие у себя за спиной. В воздухе повисло ожидание. Этот мужской запах… Это напряжение, сгустившееся между ними… Что бы там ни было, но он заставлял воздух вибрировать, как струны у арфы.
— Что это у тебя? — тихо спросил Саймон. — Счет от поставщика тканей?
Леони заставила себя сосредоточиться.
— Надо поговорить с ним. Объемы какие-то странные, и мне кажется, он поднял цены с прошлой недели. Девять шиллингов и шесть пенсов за люстрин?
— Сколько всего люстрина? — Голос у него зазвучал на несколько тонов ниже.
Она ощутила его дыхание на шее. Все, что Леони могла сделать, — это не задрожать. Она сглотнула.
— Пятьдесят шесть ярдов. Должно быть, Софи заказала. Она всегда…
— Пятьдесят шесть ярдов люстрина по девять и шесть за ярд. — Он проговорил это тем же самым тоном, как тогда, когда держал ее в объятиях.
— Да, — подтвердила Леони.
— Что еще?
— Это важно?
— Прочти, — приказал он.
Его голос проникал до глубин ее естества. Он не прикасался к ней, однако у нее было впечатление, что его руки — везде. Его губы — тоже.
— Девяносто восемь элей армоизина, — прочитала Леони. — По одиннадцать шиллингов и девять пенсов за эль.
— За эль, — повторил Лисберн.
— Да.
— Продолжай.
— Шестнадцать ярдов тонкого бархата по пятнадцать шиллингов три пенса за ярд.
— Ммм. — Его щека прикоснулась к ее щеке. — Не останавливайся.
— Сто двенадцать ярдов…
— Сто двенадцать ярдов? Так много? — Он поцеловал ее в чувствительное место за ухом.
Леони затрепетала.
— Не останавливайся.
— Сто двенадцать ярдов черной принсетты по двенадцать шиллингов, ноль девять за ярд.
Она продолжала дальше зачитывать счет, а Лисберн принялся целовать ее и, подбадривая, бормотать в ухо:
— Еще цифр. Добавь еще цифр.
Он целовал ее шею сбоку и одновременно положил руки на грудь. Леони продолжала читать, хотя колени у нее слабели.
Триста пятьдесят шесть ярдов зеленого персиана, двадцать семь ярдов мода и еще, и еще, хотя она с трудом видела строчки. Всему виной были его руки. Его руки были везде.
— Леони, Леони, — бормотал он. — Когда ты говоришь цифрами, то сводишь меня с ума.
Его руки скользнули ниже, и ткань зашуршала, когда он задрал ей юбки. Чтобы продолжать читать дальше, пришлось скосить глаза. Надо было остановить его, но она не хотела. Это было слишком порочно, и ей захотелось узнать, как далеко все зайдет. Она была совсем не уверена, что сможет остановить Лисберна, даже если это потребуется сделать, потому что Леони таяла в его объятиях, потому что ее завораживал его голос. Теперь он задрал ей нижние юбки. Провел руками по бедрам, наткнулся на панталончики.
— Шелк, — сказал Лисберн. — Шелковые панталончики. А ты шалунья, Леони.
— Белая тафта на подкладку по три шиллинга девять пенсов.
Он поцеловал ей шею со спины. Леони услышала какой-то звук и сразу поняла, что это. Лисберн расстегнул пуговицы у нее на платье, потом сукно прошуршало по муслину.
Он вставил руку ей между ног, и Леони застонала.
— Продолжай считать, — приказал Лисберн.
— Атлас по девять шиллингов шесть пенсов за ярд. Генуэзский бархат по двадцать семь шиллингов шесть пенсов за ярд. О!
Просунув палец в разрез на панталончиках, Лисберн принялся ласкать ее. Леони задрожала. Волна жара окатила ее, словно она плыла в бассейне, а горячая вода кружилась вокруг нее в водовороте.
— Mon Dieu! — Тихий, непроизвольный стон вырвался, когда наслаждение достигло пика.
Саймон в этот момент вошел в нее, и Леони изо всех сил вцепилась в стол. Его щека прижималась к ее щеке.
— Шалунья, противная девчонка. — Голос у него охрип, теплое дыхание касалось ее шеи. — Я скучал по тебе. Пока лежал в постели, порочные мысли одолевали меня. Мне хотелось оказаться в твоей кровати, и чтобы ты обнимала меня. Я придумал много разных интересных вещей, которые мы смогли бы сделать. Так хотелось научить тебя новому и научиться от тебя. Выведать все секреты твоей кожи и твоего рта, и… — Он на чуть-чуть вышел из нее и снова двинул бедрами вперед. — И здесь. В тебе. Я хочу оставаться в тебе.
Леони тоже хотела этого, чтобы он оставался в ней, хотя это было опасно. Возможно, ей хотелось этого именно потому, что это было опасно. Она являлась тем, кем являлась, и цифры всего мира, аккуратно разделенные по столбцам и тщательно подсчитанные, не могли изменить этого. Леони была разумным человеком, однако вела происхождение от Нуаро и Делюси, а те в течение столетий являлись закоренелыми грешниками.
Он взял ее прямо тут, на ее столе, и она тоже взяла его бесстыдно, с радостью, почти со смехом, а жар и желание в ней разгорались и разгорались. Она смеялась даже когда стонала. Ей казались смешными их полузадушенные крики наслаждения. Она смеялась над их глупыми перешептываниями и над шалостями вообще.
Это была величайшая шалость и величайшая радость. Леони была счастлива и становилась все счастливее и счастливее. И дальше уже было некуда. И все вдруг стало совершенным в один восхитительный момент.
Она насладилась этим моментом, пока он длился, и отложила его в памяти, когда он закончился. И знала, что это останется с ней навсегда, даже после того, как он уйдет насовсем и забудет ее.
Позже
Что Лисберн собирался сделать…
…пока разум у него пребывал в рабочем состоянии…
…так это пофлиртовать — или соблазнить ее — и мало-помалу довести ее до постели или по крайней мере до кушетки наверху.
А что получилось в итоге? Наклонившись над своим столом, Леони сосредоточенно вглядывалась в счета и оглашала количества и цены своим отрывистым деловым голосом. Его ум словно провалился в темноту, наделив почетной обязанностью думать головку, которая ниже пояса.
А потом, позанимавшись любовью способом, который ассоциируется с куртизанками и с искушенными в этих делах деревенскими девицами — но, уж конечно, ни в коем случае не с молодой женщиной, которая стала ею совсем недавно! — она засмеялась.
Лисберн так и замер в позе кобеля, нависая над ее спиной. Он пытался восстановить дыхание и способность думать, а Леони, положив локти на стол и подперев щеки ладонями… смеялась!
На этот звук откликнулось его сердце и то, что осталось от его ума, и он тоже рассмеялся!
Леони оторвалась от стола и, повернувшись к нему, взяла его лицо в ладони, а потом поцеловала. Этот поцелуй пронзил его, как молния пронесся до ногтей на пальцах, до самых кончиков волос.
Затем она отстранилась и сказала:
— Пойдем наверх.
Еще позже
Саймон проснулся от того, что мягкие округлые ягодицы прижались к его паху. Шелковистое плечо, в которое он уткнулся лицом, чудесно пахло лавандой и Леони. Его рука обвивалась вокруг ее талии, ладонь лежала у нее на животе. На полностью обнаженном животе!
Он не помнил, как раздевался, но когда открыл глаза, в щель между занавесями кроватного полога увидел последствия сексуальной оргии. Одинокая свеча освещала скомканную одежду, висевшую на стульях, разбросанную по полу, свисавшую со столбцов кровати.
Тут он все вспомнил.
Молниеносное раздевание, а потом медленное, тягучее течение времени, когда они занимались любовью.
Лисберн улыбнулся.
Поцеловал ее в плечо, и Леони повернулась к нему, обхватила его руками за шею. Лисберн снова поцеловал ее, и сердце у него помчалось вскачь, непонятно почему. Он должен был сейчас испытывать полную удовлетворенность. Пресыщенность. Но вместо этого ощущал нечто непонятное. Это было…
Леони оторвалась от него.
— Что там? — встревожилась она. Отодвинулась, села на подушках. — Кто-то пришел.
Ему пришлось напрячь слух, окна были закрыты. Затем до него донеслось несколько ослабленных расстоянием быстрых ударов со стороны двора. Кто-то стучал в заднюю дверь магазина. Или в какую-то другую дверь, одну из тех, что соседствовали с задним двором дома № 56.
— Сейчас уже, наверное, за полночь, — удивился он. — Кого там принесло в такой час?
Пока Саймон пытался сообразить, что к чему, она соскочила с кровати. Подбежав к гардеробу, открыла его и что-то достала оттуда. Это был халат из синего бархата, расшитый экзотическими цветами, очень похожий на мужской. Он ничем не напоминал ту непристойную одежку, что была на ней недавней ночью. Это было нечто солидное, явно скроенное на восточный манер, с подкладкой из шелка. Когда Леони завернулась в него, халат скрыл все, кроме очертаний фигуры. Почему-то в таком виде она показалась ему даже более сексуальной, чем когда была полуобнаженной.
Лисберн сел на кровати.
— Ты же не пойдешь открывать дверь, — забеспокоился он. — Только не в этом! Лучше иди сюда. Пусть слуги займутся тем, кто там. Если только это не еще один любовник, который пожаловал к тебе среди ночи.
— Разве у меня есть время еще на одного любовника? — усмехнулась Леони. — У меня на тебя-то его едва хватает.