— Но слуги души в ней не чают, — удивилась Леони.
— Люси обожает Кливдона, ей нравится быть принцессой в огромном доме, полном слуг, но это не то, к чему она привыкла, — напомнила Марселина. — После того, что случилось весной… — Она нахмурилась. — Кажется, Кливдон понимает ее, чего я лишена. Когда он рядом, она спокойна и счастлива. Когда его нет, она превращается в маленькое чудовище. Но Бьянка, как мне кажется, оказывает на нее положительное влияние. Мне будет очень жаль, когда миссис Уильямс съедет от нас. Это не случится прямо сейчас, конечно. Она все еще не вполне здорова, хотя не показывает вида. Кливдон подыскивает для нее что-нибудь подходящее. — Марселина улыбнулась. — Что я все о своих домашних заботах! — Она вновь наполнила бокал Леони. — А что у тебя, моя дорогая? Есть что рассказать мне?
Последнее время Леони была страшно занята, а когда у нее появлялся просвет в делах, тогда сестра плохо себя чувствовала. Так что только теперь ей выдалась возможность рассказать Марселине полностью обо всем, что произошло за две с половиной недели. Она не плакала. Такого с ней никогда не бывало. Но в «Воксхолле» Леони чуть не разрыдалась.
«Это за тобой они наблюдают. За самой красивой девушкой здесь».
Сердце ее разбилось.
Они с сестрами были очень милы, конечно, и умели выгодно подчеркнуть свои достоинства. Но они не были красавицами в истинном смысле этого слова. А Леони с ее вздернутым носом, излишне острым подбородком и рыжими волосами казалась себе чуть ли не дурнушкой.
Однако Лисберн назвал ее самой красивой девушкой, и сказал таким тоном, что не поверить в это было невозможно — столько убежденности прозвучало в его словах. Так мог говорить лишь мужчина, потерявший голову от любви.
— У тебя превосходный вкус, по-другому и быть не могло, — сказала Марселина. — Он красив до боли. — Она похлопала сестру по руке. — Я уже начала беспокоиться за тебя. Испугалась, что ты будешь дожидаться какого-нибудь солидного положительного мужчину и сохранишь девственность до первой брачной ночи. Наши предки перевернулись бы в гробу. — Она захихикала, и Леони поневоле тоже засмеялась.
Затем Марселина сказала:
— Кливдону это не нравилось, потому что, как он говорил, Лисберн увертливый.
— Увертливый, — безучастно повторила Леони.
Марселина улыбнулась.
— Я думаю, он имеет в виду то, что Лисберн точно такой же, как и наши с тобой Нуаро и Делюси, — прекрасен и неуловим. Он мило держится с женщинами, говорит Кливдон, и остается с ними надолго, настолько, что они начинают думать, что навсегда. Затем так же мило расстается с ними, одаривая дорогими безделушками, чтобы помочь им склеить их разбитые сердца.
— Со мной — то же самое, — сказала Леони. — Я поняла, что он просто чародей, с первого момента, как увидела его. Совершенно неотразимый! И опасный!
— Поэтому ты тут, — заметила Марселина.
— Лучше оставить самой, чем быть брошенной, — усмехнулась Леони. — Я предпочитаю расстаться на самой высокой ноте.
— И без безделушек? — притворно удивилась сестра. — Ты действительно принадлежишь к роду Нуаро? Или цыгане украли мою настоящую сестренку, а вместо нее подложили к дверям тебя в качестве утешения, как обычно говорит Софи?
— О, я получу свою безделушку, — заверила ее Леони. — Но не какие-нибудь драгоценности. Его прощальный подарок будет бесценным.
Особняк Лисберн-Хаус
В воскресенье вышел специальный выпуск «Обозрения», в котором Том Фокс дал подробный отчет о том, как в «Воксхолле» сорвали маски с Тикера и Меффата. Несмотря на прочерки и звездочки вместо имен, ни у кого в высшем обществе не осталось сомнений в невиновности лорда Суонтона или в том, что он повел себя как мужчина, когда женщины, бывшие свидетельницами, подверглись оскорблениям, а также в низком поведении двух мужчин, которые являлись, напомнило «Обозрение» своим читателям, близкими друзьями недавно скомпрометированного пэра.
Во всем выпуске, под завязку заполненном слухами и измышлениями, не нашлось места даже для мимолетного намека, касающегося некой портнихи и маркиза. Много внимания было уделено детскому празднику и в этом контексте — платью мисс Нуаро, а также туалетам леди Глэдис и леди Клары. А еще были подробно, с умопомрачительными деталями описаны платья других постоянных клиенток «Модного дома Нуаро».
Суонтон сильно опаздывал к завтраку. У Лисберна было достаточно времени, чтобы прочитать и перечитать номер «Обозрения». Словно он собирался найти в нем подсказку, которая помогла бы ему понять, что произошло между ним и Леони.
Того, что случилось с ним. Когда она ушла.
Он стоял, ничего не видя, ничего не слыша, полностью парализованный, пока не потребовалось уделить внимание Кларе.
Потом, после долгой, мучительной борьбы с собственной гордостью, Лисберн отправился в «Модный дом Нуаро». Леони уже давно должна была бы вернуться, но ее не оказалось. Дверь открыл Фенвик, который сказал на своем кошмарном кокни:
— Я думал, она с вами. — Или что-то в этом роде.
Когда стукнула дверь в столовую, Лисберн пришел в себя.
Вошел Суонтон, взволнованный и раскрасневшийся. Весело поздоровался. Что-то напевая под нос, набрал себе полную тарелку еды.
Лисберну захотелось кинуть в него кофейником.
Вместо этого через стол он перекинул ему номер «Обозрения».
— Ты будешь счастлив узнать, что вновь превратился в ангельское создание, которое будут обхаживать и обожать все дамочки.
Поэт опустился на стул.
— Я очень несчастлив, видя тебя в таком отвратительном настроении. Мое преображение ведь твоих рук дело.
— Это дело рук мисс Нуаро, — отрезал Лисберн. Он почувствовал острую боль в груди. Проигнорировал ее. — Если бы ей не хватило ума отправить на поиски того странного мальчишку, мы бы никогда не нашли миссис Уильямс. Или, может, нам нужно поблагодарить в первую очередь ее сестру за то, что она подобрала на улице этого Фенвика.
— Я видел, как ты танцевал с мисс Нуаро, — сказал Суонтон. — У тебя был вид влю…
— Я видел, как ты танцевал с Глэдис, — оборвал его Лисберн.
— Да. — Суонтон склонился над тарелкой. Будь Саймон более внимательным, то заметил бы, как у друга покраснела шея.
Но умом Лисберн был где-то в другом месте. Суонтон оказался не единственным партнером Глэдис в «Воксхолле». Все время, пока маркиз оставался там, она не испытывала недостатка в приглашениях на танец. После танца с Кларой он танцевал и флиртовал с другими юными леди. И почему бы нет, если Леони сочла нужным бросить его? Не то чтобы он осуждал ее. Она ведь только что восстановила репутацию своего предприятия. Саймон вдруг понял, что владелицам магазинов, и прежде всего модисткам, необходимо особенно аккуратно вести себя на публике, которая пристрастно следит за их моралью, а Леони должна быть осторожней вдвойне из-за того, что опекает молодых женщин. Однако она ведь могла бы…
— Но завтра я нанесу визит, — продолжал говорить Суонтон. — А еще я хочу взять двуколку, потому что мне кажется, если я потороплюсь, то она согласится покататься со мной.
— Конечно, согласится.
— Значит, все в порядке?
— То есть?
— Я беру коляску, — уточнил Суонтон. — И никто из парней не опередит меня.
— Все верно. Давай, действуй.
Он вышел из столовой и пошел к себе наверх, где Полкэр дожидался хозяина, чтобы одеть его. Саймон принялся покорно играть свою роль — сохранял вежливое безразличие, пока длилась эта долгая и необходимая процедура, и дежурно шутил с камердинером о том, как он вместе с другими слугами проводит время в любимом кабаке.
Среда, 29 июля
Лисберн сказал себе, что ему не из-за чего беситься. Он собирался соблазнить Леони Нуаро. И преуспел в этом. Она сделала очень интересным его вынужденное пребывание в Лондоне в самом деле. Он всегда знал, что ему все равно придется вернуться в Европу, так что рано или поздно их пути должны разойтись.
Лисберн не ожидал, что их пути разойдутся настолько быстро.
Он сказал себе, что стоило этого ожидать, потому что она не куртизанка и не веселая вдовушка, а деловая женщина, на плечах которой заботы о магазине и которая не может позволить, чтобы ее считали дамой полусвета или любовницей аристократа. Лисберн прекрасно это понимал. Понимал намного лучше других представителей знати, как функционирует предприятие. Он как к коммерции относился к своим обширным земельным владениям. Наблюдая за их деятельностью из-за границы, он был осторожен и внимателен к деталям.
Лисберн понимал все!
Однако страдал и злился. Он продержался только до середины недели, а потом нанес визит на Сент-Джеймс-стрит.
В среду утром Лисберн приехал в магазин вскоре после открытия, когда там еще не появляются светские дамы.
Но он не ожидал увидеть здесь жен разбогатевших стряпчих и их окаянных дочерей, которым вдруг ни с того ни с сего в самое неподходящее время вздумалось обручиться, и потребовались тысячи мелочей к свадебным нарядам.
Саймон заявился на десять минут позже миссис Шарп, которая привезла свою вторую дочь. Мадам не могла оставить их.
— Извините, милорд, — сказала Селина Джеффрис, — но я не знаю, когда мадам освободится. Миссис Шарп одна из наших самых первых клиенток, поэтому мадам занимается с ней лично. Возможно, через час — скорее, через два — мадам будет свободна.
Он ушел. По Сент-Джеймс-стрит дошел до «Уайтс». Здесь расположился в комнате, где пили кофе, прислушиваясь к беседам рядом и теряя нить того, о чем говорили люди. Перешел в гостиную, где принялся читать газеты, не вникая в то, что читал.
Потом сказал себе, что сегодня не стоит возвращаться в магазин. Может, завтра. Или в пятницу. Ей все равно будет нужно увидеться с ним в пятницу. Это последний день июля. День подведения итогов.
Судя по сплетням, которые публиковали газеты несколько последних дней, вероятность потери им Боттичелли уменьшилась. Воздыхателей у Глэдис поубавилось.