— Так как все вышесказанное может быть воспринято как недостаточное использование деловых качеств мисс Нуаро, — подвел итог Лисберн, — я предлагаю ей занять положение маркизы Лисберн и управление несколькими моими объектами недвижимости в деловых интересах.
Сложив листы, он засунул их в карман. Полкэр посмотрит на него взглядом страдальца, но это неважно.
Лисберн ждал ответа в тишине, полной противостояния. Три женщины переваривали его заявление, а по меньшей мере одна из них пыталась докопаться до скрытого смысла сделанного им предложения и его последствий, заполняя страницы мысленного гроссбуха. Он в этом совершенно не сомневался.
После затянувшейся паузы герцогиня посмотрела на сестер и сказала, что им нужно перейти в другую комнату, чтобы все обсудить. Они одновременно поднялись и вышли.
Их не было долго.
Прошло полчаса, и заскучавший Лонгмор отправился прогуляться. Кливдон скрылся в библиотеке.
Спустя час дамы вернулись в комнату для завтраков. Мужчины собрались, чтобы выслушать их решение.
Три женщины выстроились перед камином. Сюда падал вечерний свет, освещая их наряды самым выгодным образом.
— Как старшей мне поручено говорить от лица всех, — объявила герцогиня. — Мы, в общем, находим ваше предложение приемлемым и согласны на него.
— Целиком со всем? — спросил Лисберн. — Герцогиня, там есть один пункт, о котором, как мне кажется, вы не можете говорить от лица всех. Мисс Нуаро, вы согласны стать моей женой?
— Все зависит от обстоятельств, — сказала она. — Боттичелли останется моим?
Из-за Кливдона Лисберну пришлось ждать свадьбы целую неделю.
Он помчался в Палату общин в тот же день, когда Леони наконец дала согласие. Там прождал, как показалось, целую вечность, после чего выложил кучу денег за клочок бумажки, который был так нужен ему. Потом был вынужден ждать еще дольше.
Специальная лицензия на брак или не специальная, но Кливдон не смог позволить своей свояченице выйти замуж, пока не наслал на Лисберна чуму в виде юристов, а законники принялись сражаться между собой и в конце концов объявили перемирие, во время которого будущий жених подписал брачный договор.
Картину Боттичелли включили в договор в качестве свадебного подарка, что давало Леони право собственности на нее. Было предусмотрено обеспечение для потомства на все случаи жизни — в случае болезни, смерти, банкротства и так далее. В такой ситуации Леони получала деньги на карманные расходы, а также вдовий особняк.
Все это хорошо, заявил Кливдон, — обещать девушке луну с неба, но закон не очень хорошо защищает женщин, в особенности жен, и будь он проклят, если не обеспечит защиту сестре своей жены, так как не смог обеспечить защиту ее невинности.
А потом его светлость пригласил на свадьбу всех своих теток! Это означало, что Леони до торжественной церемонии должна жить в особняке Кливдон-Хаус, чтобы не повергать в шок старшее поколение.
И все равно пятница наконец наступила, и они поженились в Кливдон-Хаусе довольно тихо, если не считать присутствия сотен теток герцога и, как показалось, тысячи представителей семейства Фэрфакс, и Суонтона с Глэдис, и всех джентльменов, которые помогали им в «Воксхолле», потому что без них в качестве свидетелей Лисберн, конечно, сумел бы спасти своего кузена, но «Модный дом Нуаро» и Общество модисток навсегда лишились бы репутации.
Наконец празднества закончились. Лисберн с Леони укрылись на его вилле, где слуги устроили для них небольшой прием, а Полкэр стоически переживал перспективу того, что молодая хозяйка и ее горничные с неизбежностью разрушат созданный им мир идеального порядка.
Лисберну оставалось только уложить в постель свою молодую жену, что сначала он сделал с лихорадочной нетерпеливостью. Второй раз прошел уже немного ленивее. Потом, затихнув, они лежали рядом.
— Ты так ничего не сказал про последний пункт, — заговорила Леони.
Он озадаченно помолчал.
— Какой последний пункт?
— В колонке «против».
Лисберн задумался. Ах, да! Последний пункт гласил: «Отвратительный Делюси». И был подчеркнут двумя чертами.
Он улыбнулся.
— Ты ничего не сказал, — заметила Леони.
— Ты — тоже, — сказал Лисберн. — Я упомянул все другие пункты, но ты не спросила, что я собираюсь делать с этим.
— У меня вылетело из головы, — сказала она. — Я была занята тем, чтобы донести смысл остальных пунктов, и так увлеклась, что обо всем забыла. И не вспоминала о нем до сегодняшнего дня, когда мы уже стояли перед священником. В тот момент вытаскивать его на свет было совсем неуместно.
— Ну, ладно. — Он оперся на локоть и посмотрел на нее. — Я был не полностью честен с тобой.
— Не честен? Ты имеешь в виду, что притворялся дураком, а сам таким не был? Или когда рассказывал, что передоверил свои дела Аттриджу? Или когда вывел меня в темный сад и не воспользовался мной самым порочным образом, а сделал предложение? Ты имеешь в виду эти вводящие в заблуждение поступки?
— А ты? — усмехнулся Лисберн. — Разве не ты утверждала, что не интересуешься литературой и ничего не понимаешь в поэзии…
— Я уже призналась, что мне нельзя доверять. Но ты в любом случае не тот, за кого себя выдаешь. В действительности иногда мне казалось, что ты родом из семейства Нуаро. Потому что они — французский вариант отвратительных Делюси. А ты…
— Моя прабабка по материнской линии была из Делюси, ее звали Анетт, — сказал он. — Когда мой прадед женился на ней, собственный отец пригрозил убить его, и он, таким образом, лишился наследства. Но Анетт взяла верх над своим свекром, в конце концов.
Леони села на кровати.
— Я догадывалась об этом!
— Ну, естественно. Только вор может поймать вора.
— Вообще-то мы с тобой не воры, — усмехнулась она. Потом, откинувшись на спину, взглянула на него. — Хотя… Мы довольно скрытны и не вполне порядочны. Нет ничего удивительного в том, что мне было так уютно с тобой.
— Уютно! — возмутился Лисберн. — Это как носить растоптанные башмаки?
— Потому что ты понимаешь меня, — сказала она. — А еще потому, что ты используешь силу, присущую Делюси, в добрых целях преимущественно и для очень милых шалостей.
— Очень милых, — повторил он. — Для лучших из тех, на какие ты способна?
Рассмеявшись, Леони потянулась к нему, и сделала это так, что сердце замерло у него в груди.
— Мой мир — это цифры, сэр. Если вы хотите, чтобы я достигла великих литературных вершин, то должны вдохновлять меня.
— Как муза? — Лисберн склонился над ней.
— Да, как муза, — согласилась Леони.
— Это потребует времени, — сказал он. — Но если ты не будешь слишком много заниматься коммерцией…
Эпилог
Но по специальной лицензии или по особому разрешению епископа Кентерберийского браки, в особенности между людьми, принадлежащими к высшему сословию, часто оформляются в их собственных домах, без учета канонического времени, по вечерам, и часто брачный союз освящается в храме, в котором жених или невеста не являются прихожанами, и не во время божественной литургии.
«Юридический словарь», 1810 г.
Бедфорд-сквер, Лондон, суббота, 15 августа
Мадам Экривье — распорядительница в ателье мадам Доунс — хмуро разглядывала невысокого круглого мужчину, который с важным видом вошел в дверь.
— Не понимаю цели вашего визита.
— Можете не волноваться, мадемуазель, — заявил он. — Мне нужно увидеть вашу хозяйку, если это не трудно.
В руках мужчина держал официального вида бумагу. По своему опыту мадам Экривье знала: официальные бумаги означают проблемы. В особенности когда их доставляют грязные люди с засаленными красными платками на шее и в слишком узких зеленых сюртуках.
Миссис Доунс платила паре человечков — Фэрли и Пейтону, чтобы они занимались решением разного рода хлопотных вопросов вместо нее. Пока распорядительница решала, стоит ли вызывать их, в ателье зашел еще один мужчина, высокий, сутулый, одетый в черное.
— Где ответчица? — спросил он у невысокого.
— Не знаю, — ответил тот.
— Послушайте, мисс, — сказал высокий. — Нам нужно увидеть вашу хозяйку. Очень важное дело. Передайте ей мою карточку. — Он протянул ей грязную, липкую визитку, которую за неимением другого выхода она взяла двумя пальцами. — И скажите ей, что пока мы можем все уладить к обоюдной выгоде сторон.
Распорядительница заторопилась вон из демонстрационной комнаты. Заскочив к швеям, она узнала, что Фэрли и Пейтона сегодня не видели целый день. Она бегом поднялась на второй этаж, где жила миссис Доунс. Лакей сообщил, что хозяйки уже часа два как нет дома. Он был уверен, что миссис Доунс отправилась ужинать.
Мадам, которая пережила в Париже лихие времена, могла сложить два и два — мужчин, которые пришли с официальными бумагами, и работодателя, которая вдруг исчезла, не предупредив свою распорядительницу. Она бросилась в спальню миссис Доунс. Там никакой одежды. Никакой косметики. Ни шкатулок, ни чемоданов, ни сундуков.
Мадам Экривье отправилась на поиски служанки миссис Доунс, которую нашла за упаковкой своих вещей.
— Услала меня из дома с тысячей поручений, — сказала служанка. — Я только что вернулась. — Посовав в чемодан фартуки, ночные рубашки, чулки и все в таком роде, та пошла по комнате, чтобы забрать отсюда все, что могла унести. — Она задолжала мне с Иванова дня, вам это известно? И не смотрите так на меня. Хватайте тоже, что можете. Вы же не думаете, что она оставила вам выходное пособие.
— Там, внизу, мужчины. — Мадам Экривье не могла прийти в себя. Она день и ночь работала, чтобы расширить клиентуру и не потерять старых покупательниц, которые по-прежнему благосклонно относились к их ателье. Она сражалась за увеличение прибыли для того, чтобы привлечь более искусных работниц. Боролась с неэффективностью и претенциозностью и уже видела — небольшие, надо признать — свидетельства улучшения ситуации. Нужно было проявить еще немного терпения. И чуть-чуть подождать.