— Они пришли с исполнительным листом, я не сомневаюсь, — сказала служанка.
Мадам прижала руку к горлу.
Девушка лишь возмущенно фыркнула.
— Вас не потащат на гильотину, глупая вы женщина! Они опишут все, а потом придут еще несколько человек, которые заберут то, что не успели растащить. Хозяйка заняла у кого-то много денег и решила не возвращать.
— Но это невозможно! — воскликнула мадам. — Что будет с моими клиентками? С моими заказами?
— Она будет тратить то, что вы для нее заработали, неужели не понимаете? На хороший экипаж, на ужины, на ложу в опере и кто знает, на что еще. А я вот знаю совершенно точно, что в ближайшем будущем никто из нас не увидит от нее и простого медяка. Я очень советую вам, забирайте все, что сможете унести, и уходите через заднюю дверь, пока те внизу не поняли, что она дала деру.
Мадам Экривье переехала из Парижа в Лондон, чтобы начать новую жизнь. Ей потребовалось довольно много времени, чтобы понять, что она выбрала себе не ту хозяйку. Тем не менее с головой ушла в работу, и миссис Доунс назначила ее на более ответственное место и повысила зарплату.
Сейчас мадам Экривье пребывала в отчаянии. Она отложила на черный день, сколько смогла, но Лондон — город дорогой, и надолго этих сбережений ей не хватит.
Сегодня никаких денег она не получит.
Однако она не воровка.
Мадам вернулась в демонстрационную комнату и объявила неприятным мужчинам, что миссис Доунс сбежала. Затем сообщила девушкам, что они лишились работы. При этом сделала все, чтобы утешить их, и предложила помочь советом.
Забрав свою шляпку и шаль, мадам Экривье отправилась в «Модный дом Нуаро».
Особняк Уорфорд-Хаус, среда, 26 августа
— Италия, вот еще! — взорвался лорд Боулсворт. — Слышать не могу этих глупостей.
Он расхаживал взад и вперед по ковру в кабинете лорда Уорфорда, словно инспектировал воинские части, находившиеся в неудовлетворительном состоянии. К которым относились и его дочь с лордом Суонтоном.
Хотя лорд Боулсворт передал своему кузену лорду Уорфорду право выступать в качестве родителя, последний все-таки решил дождаться его приезда, чтобы тот сам благословил предстоящий брак. Жена лорда Уорфорда уже предвидела, что генерал в полной мере проявит свой необузданный темперамент. А хозяину дома, приютившему Глэдис, совершенно не хотелось давать повод Боулсворту ворваться в Уорфорд-Хаус и орать на всех. Как будто Боулсворту требовался повод!
— У меня возле Манчестера стоит пустой дом, где куча ленивых слуг нуждается в наведении среди них дисциплины, — продолжал генерал. — Выполняя свой воинский долг, я постоянно пребываю в разъездах, поэтому отношусь к вам как к подчиненному офицеру. Ваш отец лихо проявил себя при Ватерлоо. Вам нужно брать с него пример, а вы вместо этого пишете стишки, рассчитанные на глупых девиц, да разъезжаете по Европе. Вы с Глэдис поселитесь в особняке в Ланкашире.
— В Ланкашире? — как эхо повторил Соунтон. И лишился чувств.
— Какого черта! — изумился генерал.
Глэдис упала на колени рядом с любимым, приподняла его голову и прижала к своему роскошному бюсту. Потом бросила взгляд на отца. Ее глаза сверкнули.
— Как ты мог, папа!
— Я? А что я такого сделал? Это что за слюнтяй, которому ты отдала свою руку?
— Этот слюнтяй, как ты говоришь, чуть не убил человека голыми руками!
Лорд Боулсворт с сомнением посмотрел на поверженного героя.
— Наверное, в тот момент у него было по кирпичу в каждой руке. Иначе…
— Глэдис. — Ресницы поэта затрепетали. — Моя дорогая девочка. Пожалуйста, прости меня. Потрясение было слишком сильным. Но только на один миг. Позволь, я встану. — Осторожно высвободившись из ее рук, он заставил себя подняться.
Потом расправил плечи и выпятил челюсть вперед.
— Судя по всему, вы стали жертвой недоразумения, сэр. Через три дня Глэдис станет моей женой. Мы отправимся в путешествие по Италии, где я продолжу писать стихи. Надеюсь, это будет настоящая поэзия, учитывая, что моей музой станет Глэдис.
— Музой? Хрень собачья! Я не желаю, чтобы она таскалась по Европе, исполняя капризы какого-то чудака, который падает в обморок по каждому пустяку.
— Шок от того, что вы осмелились командовать мной и дамой, которая станет моей женой, на какое-то время лишил меня чувств, — заявил Суонтон. — Я не мог поверить своим ушам. Вы, ваша светлость, кажется, забыли, что Глэдис поклянется священной клятвой и любить, и повиноваться своему мужу. Вы хотите заставить ее нарушить священную клятву? Вы хотите, чтобы я тоже ее нарушил? Чтобы я не любил и не уважал ее? Разве эта любовь не требует от меня необходимости уважать ее желание, чтобы я и дальше следовал своему призванию?
Генерал уставился на него. На его побагровевшем лице отразился благоговейный трепет.
Суонтон только улыбнулся ангельской улыбкой, полной терпения.
— Хотите ли вы этого или нет — неважно. Я сделаю все, что нужно для того, чтобы Глэдис стала моей женой.
Однако лорд Боулсворт сражался и выиграл множество битв, поэтому не собирался сдаваться легко. Он принялся ругаться, спорить и угрожать. Суонтон все стоически переносил, только снова и снова повторял, что намерен сам стать главой своей семьи. Он бы и дальше проявлял терпение, но Глэдис, которая знала, каким упрямым и настойчивым может быть ее отец, упала в кресло и разразилась рыданиями.
Суонтон посмотрел на нее, потом на ее отца. Стиснул кулаки и сжал зубы.
— Ладно, — сказал он. — Я пытался сражаться честно. Но я не желаю, чтобы Глэдис страдала.
И начал декламировать:
Мы сбежали в далекую и счастливую страну
От власти родных и от людской злобы.
Наше преступление в том, что мы любим,
Если любовь может быть преступлением.
Она стала моей надеждой, моей судьбой…
Дальше последовало какое-то немыслимое количество строф в том же духе.
Когда поэма закончилась, лорд Боулсворт весь в слезах — то ли от ярости, то ли от отчаяния, а может, даже от чувств! — сдался.
29 августа лорд Суонтон и леди Глэдис Фэрфакс поженились по специальному разрешению в особняке Уорфордов в комнате, где фриз над камином изображал свадебную сцену.
Как сообщило «Утреннее обозрение Фокса», «Невеста была одета в белое атласное платье с тесно пригнанным корсажем, богато вышитой пелериной, накинутой на плечи, и с покрытым вышивкой креповым шлейфом. Ее прическу украшали цветы».
На следующий день леди Уорфорд написала в письме к матери Лисберна о том, что церемония венчания прошла без сучка и задоринки. Вид у генерала, отмечала она, был необычно подавленным.
По ее словам, «Глэдис действительно выглядела просто превосходно».
Она сияла от счастья. И я была искренне рада за нее. Я знаю, что она позаботится о вашем племяннике Суонтоне, а он был на удивление заботлив к ней. В любом случае вы скоро увидитесь с ними и сможете составить собственное мнение. Но, моя дорогая, что мне делать с Кларой? Боюсь, если дальше все пойдет так же, джентльмены капитулируют и отступятся от нее. Кто бы мог подумать, что такая красивая девочка до сих пор будет оставаться незамужней? Софи утверждает, что никто не достоин ее, и в этом вся сложность. Но вы ведь знаете, Клара всегда была мятежной натурой — вылитая моя свекровь. У нас уже были с ней проблемы, и я боюсь — страшно боюсь! — что она опять совершит ошибку, и в этот раз никто не сумеет помочь ей выбраться из неприятностей. Она навсегда останется опозоренной или хуже — выйдет за какого-нибудь монстра вроде того мужчины, имя которого я даже не хочу упоминать. (У нас, кстати, есть подтверждение тому, что его сообщники, те самые мерзавцы Тикер и Меффат, последовали за ним и сбежали без единого пенни от своих кредиторов и от позора на Континент. Я искренне на это надеюсь.)
В любом случае Клара избавлена от них, и я отчаянно надеюсь, что она извлекла урок из ужасного опыта миссис Уильямс. Понятно, что давить на дочь по поводу замужества — бессмысленно. Она будет все делать наперекор и перестанет прислушиваться к доводам. Моя дорогая Энид, я даже не знаю, что придумать. Может, вам попадется какой-нибудь солидный джентльмен с твердым характером, потому что ей нужна сильная рука. Я больше не думаю о том, чтобы он был из самых высоких слоев, лишь бы ей с ним было хорошо.
О, и о чем я прошу! Не обращайте на меня внимания, дорогая. Я начинаю думать о том, что моя старшая — пропащая душа. Будет умнее, наверняка скажете вы мне, направить все силы на других дочерей.
Затем речь пошла о разных домашних заботах, которые не представляли интереса никому, кроме адресата.
В феврале герцогиня Кливдон разрешилась от бремени сыном. Его сестра вместе со своей лучшей подружкой Бьянкой Уильямс сшили ему крестильный чепчик.