Или оказались сломаны прифронтовыми буднями достаточно, чтобы окончательно забыть прошлую жизнь.
"Впрочем, вряд ли мои новобранцы настолько скудоумные, чтобы забыть такую дату. Или настолько бесстрашные, чтобы сказать мне об этом светлом празднике с намеком", — Безучастно подумал он. Тоска накрыла его с новой силой, в голове сами собой возникли затверженные до мозолей строки.
Бранный герой распростился с супругою,
бранный герой — на войне.
Вороны каркают в пурпуре солнечном,
красная гарь на окне.
Веткою тополя блеск стали видится
В тучах просвет.
Ива согнется, а тополь — сломается
Их больше нет.
Мрачно и с надломом закончил он свою беззвучную декламацию. Последнее четверостишье принадлежало ему самому, а не мастеру, но Ксин думал, что давно мёртвый поэт на него не в обиде. Иногда ему хотелось прочитать этот стих Ланю, но он каждый раз сдерживался.
Его трепетно ненавидимый соперник редко держал язык за зубами. По крайней мере, внутри их небольшого кружка по интересам. Тем более, среди Фенга и остальных до сих пор ходят шутки о его увлечении стихами и даже — стихосложением, так еще и намек здесь слишком очевидный.
"Сломанная ива и тополь" — мотив из "Антологии династии Хань". Обещание двух друзей на берегу реки: когда они расставались, то пришли на берег реки и, сорвав по ветке ивы или тополя, подарили друг другу на память.
В тот раз их молодой четверке выпускников показалось забавным сделать также. По иронии судьбы, ива выпала только одному Чжэню, остальные использовали тополь. У Гвардейца было трое соратников: дальних родственников, ставших близкими друзьями. Спустя десять лет из блистательной четверки гвардейцев остался в живых только он сам.
Он сам да его язвительный соперник со времен училища — Лань. А месяц назад пропал и он.
"Прочту ему, когда вернется", — Решил вдруг Ксин, — "Та бойня перекрутила его еще сильнее, чем меня самого. А если расскажет… Пускай. Следующий мой стих будет о том, как огромные демоны-мужеложцы поджаривают ему в Диюй пятки. Где под пятками имеются в виду совсем другие органы и даже не одни".
Десятник заорал на людей в казарме особенно сильно. Ксин против воли поморщился от мерзкой вибрации в его луженой глотке. Минус бытия культиватором. Слабосилки вокруг понятия не имеют, насколько уродливым и несовершенным является их собственное тело. Распадающийся на какофонию отдельных тонов голос, дребезжание в челюсти, хрипы в горле, странные тики на лице.
Если человеческое тело — совершенно, как говорил один из мудрецов, то разве что в смысле: "совершенно никчемно". Как и сам мудрец, в чьем дырявом котелке самозарождаются такие жемчужины разума. Прямо, как мыши в грязном белье, мухи в казарменном супе или дети у двух рабов в сарае.
Акургаль неистовствовал. Он ярился и кричал в несколько раз сильнее и чаще, чем обычно. Ничего особенного, десятники вообще любили показать свою мелкую, иллюзорную власть. В основном, через унижение самых слабых своих подчиненных. Но конкретно этот горлодер отличался от них в лучшую сторону. Он был на удивление рационален и справедлив.
Для мешка навоза, однако подобные качества все еще удивляли Ксина. Обычно, выбирая по степени ответственности между заполненной до краев зловонной дырой уличного туалета и очередным десятником, он выбирал дыру. Но не в данном конкретном случае. А значит, состояние повышенной возбудимости Акургаля было вызвано второй очевидной причиной, после самоутверждения.
"Эти ублюдки опять накосячили. Причем достаточно серьезно, чтобы все, включая пунктуального аркчжэня, забыли прибыть к началу часа змеи", — Сделал вывод их куратор.
В любой другой день подобное обстоятельство вызвало бы у него отстраненный, немного гадливый интерес, а также душную волну ярости и красную пелену на глазах. Он бы разобрался в причинах, а затем показал невежественной деревенщине, почему правила Форта не стоило нарушать никому из них.
Плевать. Ему сейчас не с руки копаться в грязи нечистой на руку черни. Слишком большая дыра в груди, слишком ноет его предчувствие, слишком много плохих эмоций с самого начала дня. Акургаль и сам способен справиться с этим стадом. Тем более, они отличались от других новобранцев еще сильнее, чем их десятник — от командиров других отрядов.
Обычно, Гвардеец Императора не запоминал имен людей, не достигших хотя бы уровня командира именного отряда Старого Города. Новобранцы сменяли друг друга чаще, чем опадали листья на праздник урожая, чаще, чем лили дожди в сезон муссонов. Чаще, чем он успевал запомнить не то, что их невнятные, отдающие глиной и сеном имена, но даже внешность. Впрочем, последнюю он просто разделил на четыре варианта и успокоился: тощий навозник, жирный нахлебник, мелкое отродье и "слышь ты", а также любой подходящий случаю бранный эпитет, если очередной черноногий не вписывался в первые три архетипа.
Так что Ксин быстро махнул рукой на навязываемые группы. Перестал воспринимать новое пополнение в качестве людей. Потом даже стал позволять себе небольшие развлечения за их счёт. Которые, к тому же, шли на пользу делу. В основном, в качестве пособия остальным, как поступать не следует, и что их за это ждет.
Потом, правда, надоело и это. Наказывать черноногих оказалось даже скучнее, чем давить жуков под ногами, поэтому он быстро передал право наказаний другим. Лишь запугивал в самом начале выделяемых десятников, чтобы они не переходили черты и не злоупотребляли слишком сильно или очевидно.
Впрочем, очередной Первый Отряд все же сумел привлечь его внимание. Ими в любом случае пришлось бы заняться: из-за Опустошения прошлого месяца вся тщательно налаживаемая система пополнений, ротаций, а также внутренней иерархии едва не рухнула. Многие умелые бойцы погибли, лагерь новичков оказался полностью уничтожен, а из трех Гвардейцев Императора в живых остался только он один. Лань пропал, а на придурка Жуна Ксину было плевать.
Вот только боеспособность Форта сильно упала, а демоны… Демоны стали вызывать опасение. Последние десять проведенных в крепости лет, Чжэнь стал воспринимать волны монстров почти что рутиной. Неким скучным, но неизбежным процессом, чья утомительная монотонность слегка скрашивается небольшим сюрпризом — новым видом тварей, штурмующих стены.
На демонах можно было отточить новый прием, или попробовать только что придуманную технику, или просто делать ставки на то, какой вид нападет в этот раз, а также как с ним справятся новобранцы. Вот только в последнее время виды демонов не просто менялись: на приступ шли новые, никогда доселе невиданные твари.
Более того, в нападениях виднелась искра разума. Набеги становились продуманнее, ожесточеннее, начали учитывать конфигурацию стражей, а также прошлые волны. Опустошение еще могло быть случайностью, однако выжившие веревочные демоны, вытаскивающие трупы из Бездны для демонов-паразитов? После такой картины даже последний кретин забьет тревогу и отправит сообщение хотя бы в столицу нома, если не сразу во дворец правителя или министерство.
"Комендант, к сожалению, последним кретином не был. Скорее, из разряда, "если меня назвать вторым по тупости, то кто тогда назовет себя первым?!" Как этот лаобусыдэ (старый и никак не сдохнет) вообще смог зачать такую дочь?"
Впрочем, подобный вопрос, бывало, возникал у него по нескольку раз на дню, особенно после офицерского собрания. А выдумывать сочные эпитеты и цветистые метафоры ему было пока не по настроению. Особенно, в связи с обострившейся угрозой.
Вот только, самый главный человек в крепости от предупреждений Фенга и поддержавших его командиров просто отмахнулся. После Опустошения он лишь дал отмашку повысить боеспособность, причем среди уничтоженных новобранцев. Тем самым, комендант только добавил проблем своим замам. Теперь требовалось и уделить внимание бойцам в именных отрядах, и увеличивать количество контрактов, да еще и каким-то образом сохранить несколько отрядов новобранцев хотя бы номинально.
Сам гвардеец считал это пустой тратой времени. Слишком неравные условия. Отбить две, а то и три последние волны месяца кучкой вчерашних босяков и преступников с улицы было немыслимо. Они и в руках-то держали разве что палки с камнями, а самым серьезным убийством для них являлась свинья, сосед или случайный прохожий. Тем удивительнее оказалось увидеть группу самых бесполезных отродий из последнего пополнения, которые блестяще справились с полученным заданием.
Это заставило Ксина испытывать давно забытый интерес. Даже капельку азарта. О, сколько ставок было сделано, сколько копий сломано в спорах с дядей, сколько часов… Ладно, сколько минут потрачено на мысли о подотчетном отряде оборванцев. Происходящее вдруг стало напоминать некоторые военные игры, которые проводились в семье Чжэнь для обучения многочисленных отпрысков, а также вассалов и слуг.
Постепенно, куратор научился различать бойцов, запомнил некоторые имена и даже позволил себе слегка помочь им в развитии. Впрочем, среди всех новобранцев лишь двое откровенно выделялись в положительную сторону. Фармацевт и десятник. Они делали больше, чем можно было предположить, а также не раз спасали отряд своими внезапными решениями.
И пусть алхимическая нечисть изобразила "Сон в Красном Тереме" во время последнего вторжения, Ксин все еще верил в него. Примерно также, как в лошадь на скачках. В конце-концов, это первый фармацевт на его памяти, принесший хоть какую-то пользу. Да и вообще продержавшийся в замке дольше одной волны. Остальные дохли или от демонов, или от собственных опытов, или оказывались, внезапно для себя, связанными по рукам и ногам где-то за пределами Облачного Форта. Например, в Бездне. А зачастую — в канализации.
С другой стороны, имелись в приданной ему группе и откровенные разочарования. Например, старик. Не то, чтобы он был так уж прям туп и бездарен, но… Он старик, в конце-концов. Совершил преступление, за которое тебя отправили в Форт? Иди и бросься под паланкин! Или найди в себе мужество упасть со стены!